КАМЕРА №5
О некоторых товарищах по неволе я расскажу подробно. Все они были в том или ином людьми примечательными. Мы читали книги, обменивались мыслями, у нас образовался своеобразный историко-литературный и политический университет. В нем я узнал подлинную историю партии, передо мной во весь свой политический рост встал обаятельный образ Владимира Ильича Ленина, его сподвижников. В этой камере мне рассказали о маккиавелистических качествах Сталина.
Основной состав камеры № 5 составляли семь человек. Остальные приходили и уходили.
Особенно запомнились мне Артем Раевский из Москвы; Константин Богоявленский — крупный инженер из Самары, старый большевик, бывший зав. отделом ЦК Компартии Грузии Паландашвили; директор завода, бывший гардемарин Балтийского флота, хорошо знавший Федора Раскольникова и Дубенко — Гапиев и бывший секретарь Воронежского горкома Николай Иванович Лямин.
Каждый из них был личностью яркой, по-своему запоминающейся.
Артем Раевский в партию вступил в 1910 году, будучи управляющим имением на юге России. Он окончил сельскохозяйственное училище в Одессе. Хорошо освоил свою профессию. В 1913 году вступил вольноопределяющимся в русскую армию. Будучи в армии, на фронте вел по заданию комитета РСДРП(б) пропагандистскую работу среди солдат и младших офицеров. Революцию встретил в госпитале, затем командовал крупными соединениями. После демобилизации 1924 года блестяще закончил институт Красной профессуры, преподавал политическую экономию, был в добрых отношениях с Островитяниным и особенно с Лапитусом, дружба с которым
ему дорого обошлась. С 1926 по 1933 годы был профессором Академии Наркомвнешторга, вел там курс политэкономии.
Когда ЦК, его секретарь Л. Каганович подбирали кадры для политотделов МТС, он по рекомендации А. Микояна, у которого некогда работал референтом, уехал из столицы на Сахалин в качестве начальника Сахалинснаба. Это была своеобразная партссылка, семью ему с собою из Москвы взять не разрешили: жена инженер-текстильщик, и дочка, студентка университета, остались в белокаменной.
Несмотря на отсутствие семьи, а может быть, и поэтому Артем целиком и полностью отдался работе. Пригодились знания агронома, снабженца и организатора, Советская часть Сахалина стала процветать.
Четыре года — срок небольшой, но задания пятилетки выполнялись в рекордные сроки. Конечно, это был результат труда многотысячного коллектива, который сбил вокруг себя товарищ Артем, но и несовершенства первых шагов планирования, как он сам с мягкой улыбкой в серых глазах утверждал.
С истинной страстностью большевика Раевский намечал дальнейший путь развития хозяйства советского Сахалина. Он мечтал на практике доказать соседям-японцам преимущества социалистического планового способа ведения хозяйства. Сделать это путем мирового соревнования.
Но наступил 1937 год и планы Артема пошли наперекос. Вскоре после февральско-мартовского Пленума на Сахалин приехали новый секретарь Дальневосточного крайкома партии и начальник Краевого Управления НКВД проводить "на местах" пленумы и активы по итогам Пленума ЦК.
Подобные пленумы и партийно-хозяйственные активы проводились повсюду, из докладов и выступлений руководителей Управления НКВД чертили цифры и факты, которые впоследствии использовали как материал для обвинения местных партийцев и хозяйственников во вредительстве и диверсиях.
К товарищу Артему подошла расстроенная и недоуменная секретарь-стенографистка и сообщила:
— Артем Мартьянович, секретарь крайкома и Дерибас потребовали стенографическую запись вашего доклада. Как быть?
Раевский с улыбкой ответил:
— Вы, Зоечка, работаете у меня и сообщите этим товарищам, что стенограмму я вначале просматриваю сам, а потом уже даю распоряжение, куда отправить копии. В общем, ссылайтесь на меня. А за сообщение — спасибо.
Все выступление его заняло 15—20 минут. Прямо из зала с места раздалось саркастическое замечание секретаря крайкома.
— А о своих ошибках, Артем Мартьянович, помалкиваешь? Или ты их не замечаешь?
Его поддержал Дерибас:
— Он как социалистический христосик — безгрешный! Артем спокойно, не повышая голоса, отпарировал:
— Я вышел из того возраста, когда человек не ведает, что творит. То, что я делаю, на мой взгляд правильно и разумно. Если кому-то со стороны мои действия кажутся неразумными, приносящими вред делу строительства коммунизма, — пусть выступят с критикой, с вопросами — я отвечу.
В зале зашумели, и Дерибас, и секретарь крайкома не нашли, что ответить товарищу Артему.
Собрание прошло гладко, только один из директоров совхоза выступил с покаянной речью, самобичевание его продолжалось битых полчаса. Посыпались вопросы, директор не мог дать вразумительного ответа, за него объяснения давал Раевский, но они касались только технической стороны вопросов и в той мере, в какой они касались работы и взаимоотношений совхоза с управлением Сахалинснаба.
Через неделю эта "кающаяся единица" была арестована по обвинению во вредительстве. Но и осторожная политика Раевского не принесла своих плодов: вскоре он был телеграммой вызван в Москву в Наркомснаб, а затем ему предложили явиться на Лубянку. Гам ему предъявили обвинения в связи с врагами народа — его бывшими сослуживцами по Армии и Академии Наркомвнешторга, в Москве же он был осужден Военной коллегией к Ш годам тюремного заключения,
Артем был энергичным и, несмотря на все пережитое им, жизнеспособным и жизнедеятельным человеком. Он был высок ростом, широк в плечах, по камере ходил вразвалку: пальцы обеих ног были ампутированы в гражданскую войну.
С Лениным он встречался не раз и всегда о нем говорил с огромной теплотой. Хорошо знал Сталина и не скрывал свою неприязнь к нему как к Бонапарту русской революции, с той разницей, что Наполеон провозгласил себя императором открыто, а Сталин, сосредоточив всю полноту власти в своих руках, сохранил формально демократические формы правления, все делалось им от имени народа и, якобы, по поручению его...
Но Артем верил, что партия, рано или поздно, разберется в истинной роли Сталина и поставит все на свое место. Он ошибался лишь в сроках.
Как затравленный барс, ходил он по клетке камеры и вслух подбад-
ривал товарищей.
— Ничего, друзья, мы еще поживем полнокровной жизнью!
— Не хорохорьтесь, уважаемый господин Раевский, это вам не царская жандармерия, тут вы в надежных руках. У "своих". Те все знали — и ничего не делали, а эти ничего не знают, но действуют весьма решительно.
Старый инженер-строитель Богоявленский окончил в 1900 году Петербургский институт и вскоре после окончания поехал на Дальний Восток. После Японской войны вернулся в родную Самару. Там он организовал строительство канализационного коллектора и городской канализационной сети с применением редких в ту пору железобетонных труб, одновременно работая над проектом Самарской луки. Эту работу он передал городской думе и копию в Государственную Думу, но дальше его проект не прошел. Только полвека спустя его детище обрело материальные формы в виде Куйбышевской ГЭС с учетом всех новостей гидростроительства и энергетики.
Многое сделано им в железобетонном строительстве. После установления Советской власти он организовал "фамильную" проектную мастерскую, где работал он, его брат и сын — все инженеры-строители.
Богоявленский не был материалистом, ни советски настроенным человеком. Он привык к комфорту. Идеалистом был до мозга костей. Он переписывался с виднейшими идеалистами Англии и Германии. Это и послужило основанием для его ареста. В один день была арестована вся его семья: остался на свободе только брат. Конфискована вся его обширная заграничная корреспонденция.
Ярко-колоритной фигурой был старший большевик-ленинец Паландашвили — живая история компартии Грузии. Он хорошо знал Алешу, одного из первых ленинцев на Кавказе, Камо, Джугашвили и семью его первой жены, матери Якова.
Паландашвили был человеком личной беспредельной храбрости: кавалер полного Георгиевского банта в Первую мировую войну, он был дважды награжден и орденом Красного Знамени в гражданскую войну.
Последние годы был на ответственной работе в аппарате ЦК Компартии Грузии.
Когда Верия, работавший в то время секретарем 1ДС, решил подработать политический капиталец на беспредельном честолюбии Сталина и принялся собирать материал и свидетельства "очевидцев" для своей работы "К вопросу о возникновении большевистских организаций в Закавказье". Паландаигаили, как один из старейших коммунистов, был вызван к этому
поблескивающему льдинками пенсне, хладнокровному авантюристу на беседу.
Один прощупывал податливость нужного ему "материала", другой долго толком не понимал, что от него хотят. А когда понял, вспыхнул своими огненными глазами и проникновенно произнес:
— Что ты хочешь, генацвали, чтобы я подтвердил эту небылицу, которую ты выдаешь за правду? Так пусть будет тебе известно, что я не торгую истиной, замешанной на крови, святой крови моих товарищей по партии. Алешу Шаумяна. Камо, нашего Мироновича ни оптом, ни в розницу я не продам!
— Хорошо, грузин, клянусь честью, ты горько пожалеешь, что так ответил мне. Я запомню тебя, и ты не раз вспомнишь меня, ступай!
— Легко клясться тем, чего у тебя нет! — ответил Паландашвили.
Через несколько месяцев он был арестован...