- 242 -

№24 Обвинительное заключение по делу члена ЦК ПСР В.Н. Рихтера264

 

Июнь 1923 г.

Копияа

З.М.б

ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По делу № 38 Члена ЦК ПСР РИХТЕРА, Владимира Николаевича.

1923 года Июня... дняв Я, Следователь Верховного Суда Дубинский, рассмотрев дело № 38 по обвинению РИХТЕРА Владимира Николаевича в контрреволюционных деяниях, НАШЕЛ:

 


а Рукописная вставка красными чернилами.

б Аббревиатура неясна.

в День не проставлен.


264 См. также док. № П 1.12 – П 1.26.

- 243 -

В Верховном Трибунале ВЦИК от 8 июля по 7 августа 1922 г. в открытом судебном заседании слушалось дело членов ЦК ПСР265, причем, в отношении членов ЦК, находящихся за границей, а также скрывшихся от следствия и суда, в том числе РИХТЕРА, дело было выделено в особое производство, впредь до возвращения в РСФСР первых и розыска последних266.

Привлеченные по делу Члены ЦК ПСР обвинялись в вооруженной борьбе против Советской власти, организации террористических актов, вооруженных ограблениях, сношениях с иностранными капиталистическими державами в целях подготовки и организации интервенции и др.267

Судебным следствием по делу, как это видно из приговора268, установлено, что вдохновляемая и руководимая Центральным Комитетом ПСР, в который входил гр. РИХТЕР, избранный на III и IV партийном съезде, партия социалистов-революционеров после свержения Временного Правительства буржуазии от 25 октября 1917 года и образования Рабоче-Крестьянского Правительства, в возгоревшейся вооруженной борьбе между пролетариатом и буржуазией открыто и активно выступила в защиту интересов последней. И всей своей последующей деятельностью ПСР исключительно руководствовалась целью — свержение Советской власти и какими угодно путями, любыми средствами.

В осуществление указанной цели ПСР в лице своего ЦК организовала: — 1) вооруженные восстания и вторжения на территорию РСФСР вооруженных отрядов и банд, участвовала в ряде попыток 1) захвата власти в центре и на местах, 2) насильственного расторжения договоров, заключенных РСФСР, 3) отторжение от Республики некоторых частей ее, 4) террористические акты, направленные против лучших представителей Пролетарской Власти269.

Учитывая и всю последующую преступную деятельность ПСР, верховный Трибунал приговором своим от 7-го августа 1922 года ПРИЗНАЛ:

1) что партия с.-р., как партия, которая использовала свое социалистическое название и входившие в нее социалистические элементы для борьбы с Советской Властью, является партией не социалистической, а буржуазной — контрреволюционной;

2) члены ПСР и в особенности члены ЦК названной партии, которые фактически руководили и возглавляли контрреволюционное движение и активную вооруженную борьбу с Советской Властью, признаны виновными в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 57, 58 и 59 Уголовного Кодекса.

Гр. РИХТЕР, Владимир Николаевич, будучи членом ПСР с 1902 года, был на 3-м Съезде партии в 1917 г. избран в ЦК. На 4-м Съезде в начале декабря того же года, РИХТЕР вновь избирается в ЦК.

Как член ЦК ПСР РИХТЕР принимает активное участие в работах ЦК и является ответственным за все те деяния, которые инкриминировались и на судебном следствии нашли подтверждение, ЦК ПСР в целом.

Касательно индивидуальной деятельности гр. РИХТЕРА предварительным следствием установлено:

 


265 Имеется в виду процесс над эсерами, проходивший в Москве 8 июля —7 сентября 1922 г. О процессе социалистов-революционеров см. в предисловии К.Н. Морозова к наст, сборнику, а также подробнее см.: Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь—август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов / Сост. С.А. Красильников, К.Н. Морозов, И.В. Чубыкин. М., 2002. (Серия «Архивы Кремля»).

266 См. док. № П 1.21 «Выписка из протокола № 19 распорядительного заседания Судебной коллегии Верхтриба ВЦИК от 23 мая 1922 г.».

267 См.: Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных иных организаций партии социалистов-революционеров по обвинению их в вооруженной борьбе против Советской власти, организации убийств, вооруженных ограблений и в изменнических сношениях с иностранными государствами. М., 1922. См. также: Судебный процесс над социалистами-революционерами.

268 См.: Процесс П.С.-Р. Речи государственных обвинителей. Приговор Верховного Революционного трибунала. Постановление Президиума ВЦИК. Воззвание Коминтерна. М., 1922.

269 Эти обвинения, прозвучавшие на процессе 1922 г., развитые и закрепленные коммунистической агитационно-пропагандистской машиной, предопределили отношение к эсеровской партии не только официальной идеологии, но и официальной исторической науки. Эти положения в разных вариациях содержались в многочисленных популярных и «научных» книгах, брошюрах и статьях, а также в энциклопедических изданиях. И лишь в последние два десятилетия начали появляться работы, авторы которых пытаются непредвзято подойти к истории ПСР. Но парадокс заключается в том, что преодолению мифологем полувековой давности мешают новые, успешно комбинирующиеся со старыми и создающие поистине чудовищный симбиоз идеологизированности, конъюнктурщины и элементарной безграмотности.

- 244 -

По вопросу о допустимости террористической деятельности против представителей Соввласти ЦК ПСР на словах и в официальных заявлениях отрицал свое участие в имевших место террористических актах270, — на деле же организовывал убийство вождей Советской Республики, выдвигая из своей среды членов ЦК, в частности гр. РИХТЕРА для руководства и осуществления того или иного террористического плана271.

ЦК согласно показаниям членов ЦК — ВЕДЕНЯПИНА, ИВАНОВА, БУРЕВОГО272 имел суждение по вопросу о терроре. Именно в феврале 1918 года в заседании ЦК, на котором присутствовал гр. РИХТЕР, была вынесена резолюция, по свидетельству гр. БУРЕВОГО, расплывчатая и допускающая применение террора, при чем решительный противник такового — член ЦК гр. СУНГИН273 счел необходимым выйти из состава ЦК. Из дальнейшей деятельности гр. РИХТЕРА усматривается, что присутствовавший на указанном заседании гр. РИХТЕР голосовал за резолюцию, допускающую террор274.

Ибо уже в марте 1918 г., когда в среде ответственных членов ПСР возникает мысль о необходимости убить ЛЕНИНА и ТРОЦКОГО275, Бюро ЦК дает свое согласие на акт индивидуальный, выделив в качестве руководителя боевой группы члена Бюро ЦК гр. РИХТЕРА.

Выполнение этого террористического акта взяла на себя КОНОПЛЕВА276, в помощь которой был назначен гр. ЕФИМОВ277.

На обязанности гр. РИХТЕРА лежало налажение технической стороны дела, установление слежки и вообще подготовка и создание наиболее благоприятных условий для совершения намеченных убийств.

КОНОПЛЕВА в своих показаниях говорит, что необходимость убийства ЛЕНИНА вытекала из исключительной руководящей роли, которую ЛЕНИН играл, и, узнав о том, что Бюро ЦК дало свое согласие на акт индивидуальный, немедленно отправились совместно с ЕФИМОВЫМ в Москву, где гр. РИХТЕР должен был приготовить все для совершения акта. Однако, по приезде в Москву выяснилось, что РИХТЕРОМ в смысле подготовки почти ничего не сделано. Между прочим, помощь гр. РИХТЕРА выразилась в том, что он достал и передал гр-ке КОНОПЛЕВОЙ яд «КУРАРЕ», для отравления пули. Кроме того, он познакомил КОНОПЛЕВУ с каким-то молодым человеком, который должен был осуществить слежку за ЛЕНИНЫМ278.

Гр. ЕФИМОВ показал:

Приблизительно в марте 1918 года видный член ПСР (член У.С.) гр. РАБИНОВИЧ279 — предложил ему выехать в Москву, указав, что целью поездки является совершение террористического акта. Подробные инструкции ЕФИМОВ, согласно указаниям гр. РАБИНОВИЧА, должен был получить в Москве у члена Бюро ЦК гр. РИХТЕРА. По приезде вместе с КОНОПЛЕВОЙ в Москву, ЕФИМОВ от РИХТЕРА узнал о плане покушения на ЛЕНИНА и о том, что роль ЕФИМОВА сводится к слежке.

От РИХТЕРА же гр. ЕФИМОВ узнал, что инициатива покушения исходит от ЦК, и, будучи не согласен с политикой террора в отношении социалистов, гр. ЕФИМОВ указывал РИХТЕРУ на недопустимость подготовляемого убийства. РИХТЕР же настаивал на обратном280. По

 


270 На следующий день после убийства Сергеевым В. Володарского было опубликовано заявление ЦК ПСР, что партийные организации никакого отношения к убийству не имеют. По утверждению Г.И. Семенова, «в рабочих с.-р. кругах, среди тех, кто считал нужным террористическую борьбу, полагали, что акт — дело Партии и с напряжением ждали открытого сообщения Партии об этом. ЦК растерялся, и все его домыслы сводились к страху, как бы не открылось, кто виновник происшедшего, как бы Партия не подверглась разгрому. В виду этого (с моей точки зрения — именно в виду этого) на другое же утро после убийства в газетах появилось категорическое заявление ЦК, что ни Партия и ни одна из ее организаций не имели ни малейшего отношения к происшедшему. ЦК настаивал на немедленном отъезде всех нас в Москву. Я был возмущен поведением ЦК. Я считал необходимым, чтобы партия открыто заявила, что убийство Володарского, дело ее рук.То же думала моя Центральная Боевая Группа. Отказ Партии от акта был для нас большим, моральным ударом. Моральное состояние всех нас было ужасно» (Семенов Г.И. Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917-1918 гг. Брлин, 1922. С. 28).

Официальное заявление ЦК ПСР о непричастности партийных организаций к покушению на Ленина 30.08.1918. См.: Правда. 1918. 6 сент.; Известия ВЦИК. 1922. 20 июля.

271 Абсурдность этого обвинения неоднократно подчеркивалась А.Р. Гоцем иЕ.М. Тимофеевым в ходе судебных заседаний процесса эсеров 1922 г. См. выдержки из стенограмм (док. № П 1.22).

272 Буревой Константин Степанович (наст. фам. Сопляков) (1888—1934). Окончил 4-х классную земскую школу. Член ПСР с 1905 г. В апреле 1907 г. вошел в Острогожский уездный комитет партии эсеров. С 1910 г. в составе Воронежского губернского комитета партии. За принадлежность к эсерам и участие в погромах помещичьих усадеб дважды арестовывался и высылался. В 1914 г. арестован за издание в Петербурге эсеровской газеты «Живая мысль труда» и выслан на 3 года в Енисейскую губернию. В сентябре 1915 г. бежал из ссылки, но в 1916 г. арестован в Петрограде и выслан в Туруханский край. В июне-августе 1917 г. — председатель Президиума Исполкома Воронежского Совета. 30 октября арестован ВРК, но в тот же день освобожден. На IV съезде ПСР избран в ЦК, в котором примыкал к черновскому крылу. Член Учредительного собрания, работал в «иногородней комиссии» фракции эсеров. Во второй половине января 1918 г. выехал в Киев, где вошел в состав Центральной Рады. С февраля введен в Крестьянскую комиссию при ЦК ПСР. В июне вошел в самарский Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания. В июле-августе особо уполномоченный на Хвалынско-Вольском участке фронта Народной армии Комуча. После колчаковского переворота арестован, после освобождения в подполье. Участвовал в совещании лидеров Комуча, на котором было принято решение о прекращении вооруженной борьбы и переговорах с Красной армией (декабрь). В июне 1919 г. вышел из ЦК партии. Один из основателей группы «Народ», член редакции журнала «Народ». В ноябре исключен из ПСР за призыв к членам партии вступать в Красную армию. С другими деятелями группы «Народ» создал «Меньшинство ПСР» (МПСР) и вошел в Центральное организационное бюро МПСР. В феврале 1922 г. подписал заявление меньшинства Центрального бюро с призывом к самороспуску МПСР, после чего отошел от политической деятельности. 24 февраля 1922 г. Президиумом ГПУ был включен в список эсеров, которым в связи с организацией процесса по делу ПСР было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности. Тогда же арестован, в мае освобожден под подписку о невыезде, дело прекращено в связи с амнистией. На судебном процессе ПСР проходил свидетелем защиты. В июле 1922 г. арестован и приговорен к ссылке на 2 года в Ташкент; находился в тюрьме Нижнего Новгорода. Вскоре возвращен в Москву и в сентябре освобожден за отсутствием состава преступления. В дальнейшем работал в Профинтерне, сельскохозяйственной кооперации и промышленности. Занимался поэзией, драматургией и литературной критикой. В 1934 г. арестован и расстрелян.

273 Сумгин (в тексте опечатка) Михаил Иванович (1873—1942). В 1895 г. поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. В социал-революционном движении с 1902 г. Неоднократно арестовывался и ссылался. В марте 1907 г. выехал в Париж. В начале 1908 г. командирован Областным заграничным комитетом ПСР в Россию. Арестован и выслан на 3 года в Амурскую область. В ссылке занимался метеорологическими наблюдениями, изучал вечную мерзлоту. В апреле-октябре 1917 г. комиссар Временного правительства по Нижегородской губернии. На IV съезде ПСР (ноябрь—декабрь 1917 г.) избран в ЦК, где примкнул к «левому центру». Возглавлял крестьянский отдел ЦК, работал в издательской комиссии при ЦК. Вышел из состава ЦК в феврале 1918 г. в связи с несогласием с утвержденной комитетом резолюцией о необходимости активных действий против большевиков. 24 февраля 1922 г. Президиумом ГПУ был включен в список эсеров, которым в связи с организацией процесса по делу ПСР было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности. С начала 1920-х гг. продолжил научную работу по изучению вечной мерзлоты. С 1939 г. заместитель директора и руководитель научной деятельностью Института мерзлотоведения АН СССР. Доктор геологических наук.

274 В протоколе допроса К.С. Буревого от 16 марта 1922 г. записано: «В конце февраля 1918 года в Ц.К.П.С.Р. был поднят вопрос о применении террора по отношению к большевикам. Я в то время состоял членом Ц.К.П.С.Р. Ц.К. находился тогда в Петрограде. [...] Вопрос о терроре, насколько помню, был поднят в связи с деятельностью советского комиссара по военным делам АНТОНОВА на Украине (в Харькове). В связи с поднятым в заседании вопросом о терроре был внесен вопрос о применении террора по отношению к АНТОНОВУ. Не помню, кем именно было внесено это предложение. В своей речи по этому вопросу Виктор Чернов, возражая безусловному противнику террора члену Ц.К. СУМГИНУ, между прочим указал, что при разгоравшейся в то время гражданской войне возможно такое положение, при котором убийство какого-нибудь зарвавшегося советского комиссара, вызывавшего своими действиями возмущение населения, могло бы революционизировать народные массы. ЧЕРНОВ внес в Ц.К. резолюцию о терроре, которая была так расплывчато средактирована, что СУМГИН усмотрел в ней возможность истолкования партийными организациями этой резолюции в смысле применения террора. СУМГИН внес в резолюцию поправку о безусловной недопустимости террора во время революции, так как такая тактика оттолкнула бы массы от партии. Поправка СУМГИНА была отвергнута. Это послужило мотивом к выходу СУМГИНА из состава Ц.К.П.С.Р., о чем СУМГИНЫМ было подано в Ц.К. заявление. СУМГИН вскоре ушел и от партийной работы. Лично я голосовал за резолюцию Чернова и против поправки СУМГИНА. В этом заседании Ц.К. приняли участие, насколько помню: ЧЕРНОВ, РИХТЕР, ТИМОФЕЕВ, PATHEP E.M., РАКИТНИКОВ, КОГАН-БЕРНШТЕЙН, ФЕДОРОВИЧ, БУРЕВОЙ, ТЕТЕРКИН, ВЕДЕНЯПИН. Остальных присутствовавших не помню. В то время я, как и большинство членов Ц.К. отнюдь не был принципиальным противником применения террора, как метода борьбы, но считал, что революционная обстановка того времени позволяла надеяться на преимущество массовой вооруженной борьбы» (Судебный процесс над социалистами-революционерами. С. 420). М.А. Веденяпин на допросе 1 апреля 1922 г. «припомнил», что «одним из мотивов его (М.И. Сумгина. — Сост.) ухода была резолюция Ц.К. о вооруженной борьбе» (Там же. С. 426). На допросе 7 апреля 1922 г. Н.Н. Иванов показал следующее: «Центральный комитет партии с.-р., в целом и Петроградское бюро Ц.К. в своих резолюциях высказывались против применения террора по отношению к Советской власти весною, в начале лета 1918 г. За применение террора была лишь небольшая часть членов Центрального комитета. Я лично в тот период был сторонником террора против Советской власти, но террора открытого, от имени партии. Ц.К. не давал Боевой организации санкции на совершение террористических актов и экспроприации советских учреждений, но исключения из партии с.-р. за совершение подобных актов производить не полагалось, т.к. условия борьбы того периода допускали методы боевых действий против Советской власти» (Там же. С. 433). Член Бюро фракции ПСР в Учредительном собрании Н.В. Святицкий на предварительном следствии 19 марта 1922 г. показал: «[...]в первое время после Октябрьского переворота террористические настроения против коммунистической партии и советской власти были господствующими среди широких партийных и ответственных кругов Партии социалистов-революционеров. Из состава членов ЦК ПСР определенно против применения террора высказывались: [Н.И.] Ракитников, [К.С.] Буревой, [М.Л.] Коган-Бернштейн, [М.А.] Лихач; точку зрения применения террора по отношению к представителям сов. власти разделяли: Чернов Виктор Михайлович, [В.М.] Зензинов, [Е.М.] Тимофеев и [А.Р.] Гоц. Остальных сторонников террора не помню. В персональном перечислении допускаю возможность неточности [с] моей стороны» (Там же. С. 619). Намного более определенно высказался Н.И. Ракитников в своих показаниях от 8 марта 1922 г.: «В феврале или январе 1918 г. (точно не помню) в Центральном Комитете был поднят вопрос о применении террористических актов против большевиков. Большинство членов ЦК на этом заседании высказались против террора (в частности я, также был в числе противников террора). [...] Лично мое мнение, поддержанное и некоторыми другими товарищами было резко и принципиально отрицательно[е], т.к. считал террор в отношении социалистов принципиально недопустимым» (Там же. С. 627).

На допросе 14 января 1935 г. жена В.Н. Рихтера В.В. Суворова-Кузьмина упомянула вскользь об отношении ее мужа к террору: «Вопрос. К какому времени относится Ваш разговор с Сысоевой Ириной Алексеевной по вопросу о терроре. Ответ. Точно не помню, но такой разговор с Сысоевой у меня был в 1923 году, когда речь зашла о моих взаимоотношениях со вторым моим мужем эсером Рихтером. В процессе этого разговора я говорила Сысоевой, что единственное разногласие у меня с Рихтером было по вопросу об индивидуальном терроре, т.е. Рихтер тогда признавал целесообразность индивидуального террора, а я не признавала» (ЦА ФСБ РФ. Дело № Р-37993. Л. 7-9).

275 Это обвинение, не доказанное в ходе судебного процесса эсеров 1922 г., основывалось на утверждении, содержавшемся в брошюре Г.И. Семенова: «Для выяснения позиции Центрального Комитета по вопросу о практическом проведении террора я беседовал с Гоцем. Гоц находил, что политический момент достаточно созрел для борьбы путем террора, считал, что убийство Ленина [нужно] осуществить немедленно, что оно будет иметь не меньшее значение для подрыва Советской Власти, чем убийство Троцкого. Он предлагал убить первым того, кого будет легче убить технически» (Семенов Г.И. Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917-198 гг. С. 32).

276 Коноплева Лидия Васильевна (1891—1940). Училась на Высших женских Бестужевских курсах. В 1906—1916 гг. участвовала в анархистском движении. Дважды арестовывалась. В ПСР вступила после февраля 1917 г., была членом Петро градского комитета ПСР. В 1918 г. член Боевой группы Семенова. В 1919 г. вошла в МПСР, в феврале 1920 г. по партийной мобилизации направлена на фронт. В феврале 1921 г. вступила в РКП(б) и возобновила свои связи с военной разведкой, которая отправила ее в марте 1921 г. в Германию, откуда она была вызвана для дачи показаний на предварительном следствии по процессу социалистов-революционеров. В январе 1922 г. направила в ЦК РКП(б) доклад о своей прежней эсеровской работе, послуживший наряду с брошюрой Г.И. Семенова «Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917-1918 гг. (Берлин, 1922) основанием для предъявления обвинения эсерам, привлеченным по этому процессу. Оправдывала свой поступок тем, что «что все, что в интересах Революции — допустимо и оправдываемо. Интересы Революции — наша правда, наша мораль. И когда мы с Семеновым, перед отъездом его в Россию, обсуждали этот вопрос, то там решили оба — если интересы революции требуют[,] то мы должны, обязаны сделать, хотя бы с точки зрения человеческой морали, это было неприемлемо» (Судебный процесс над социалистами-революционерами. С. 150). 24 февраля 1922 г. Президиумом ГПУ была включена в список эсеров, которым в связи с организацией процесса по делу ПСР было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности. На процессе была обвиняемой второй группы, приговорена к расстрелу, но амнистирована. В 1937 г. была выведена на процесс Н.И. Бухарина.

277 Ефимов Петр Тимофеевич (1883-?). Учился в Петербургском Технологическом институте, по его собственным словам «подвергался арестам и преследованиям с 1901 года». Член ПСР с 1904 г., в 1906 г. за участие в кронштадтском восстании арестован и приговорен военно-полевым судом к 8 годам каторги, которую отбывал в Тобольском и Александровском централах. По амнистии 1913 г. пребывание на каторге было заменено ссылкой. После октября 1917 г. приехал в Петроград, получил техническую должность в редакции партийного журнала «За народ», после закрытия которого являлся комендантом общежития IV съезда ПСР. Затем был направлен для работы в военную организацию ПСР. В марте 1918 г. вместе с Л. Коноплевой прибыл в Москву для организации слежки за В.И. Лениным, которой занимался в течение трех недель, после чего вернулся в Петроград. В конце марта 1918 г. вышел из военной организации ПСР. На допросе в ВЧК 4 марта 1922 г. утверждал, что в состоянии «душевного разлада» принял в 1919 решение о невозможности находиться в партии и «с этого момента считал себя совершенно отошедшим от партии и потерявшим с нею всякую связь до сего времени». В 1920—1921 гг. дважды арестовывался. 24 февраля 1922 г. Президиумом ГПУ был включен в список эсеров, которым в связи с организацией процесса по делу ПСР было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности. Арестован 27 февраля 1922 г., содержался во Внутренней тюрьме ГПУ. На процессе являлся обвиняемым второй группы, приговорен к 10 годам заключения с освобождением от наказания. Член Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, дальнейшая судьба неизвестна.

278 См. док. № П 1.16 и П 1.22.

279 Рабинович Борис Николаевич (7-1942). Член ПСР. В 1917 г. возглавлял эсеровскую организацию на северном фронте. Член Учредительного Собрания от Северного фронта. Входил в Военную комиссию при ЦК ПСР. 24 февраля 1922 г. Президиумом ГПУ был включен в список эсеров, которым в связи с организацией процесса по делу ПСР было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности. Дело выделено за нахождением за границей. В 1922 г. секретарь Заграничной делегации ПСР. Входил в комиссию по организации пропагандистской кампании в защиту обвиняемых на процессе 1922 г. эсеров. В 1923 г. входил в организационное бюро по подготовке Первого съезда заграничных групп ПСР, на съезде был избран кандидатом в члены Заграничного Областного комитета. В 1942 г. арестован немцами в Праге, и отправлен в лагерь. Погиб в заключении. См. о нем также в док. № П 1.17, П 1.19, П 1.20, П 1.22, а также прим. 33 к Приложениям.

280 См. док. № П 1.18 и П 1.20 (выписки из протоколов допросов П.Т. Ефимова).

- 245 -

целому ряду причин, не зависящих от воли покушавшихся — ЛЕНИН убит не был.

В мае 1918 г. состоялось постановление ЦК ПСР о посылке делегации на Украину «для переговоров с ЦК Украинских с.-р и Секретариатом Украинской Рады: 1) о плане совместной с украинскими с.-р работы в Учредительном Собрании; 2) об организации выборов и плана работ в Украинск[ое] Учредительное] Собрание; 3) об организации переговоров с вновь образовавшимися краевыми правительствами о воссоздании центральной правительственной власти и о создании благоприятной обстановки для работы Всероссийского Учредительного Собрания. В состав делегации считать выбранными: Л.Я. ГЕРШТЕЙНА и В.Н. РИХТЕРА»281.

В деле имеется копия заметки и выписка из протокола допроса автора этой заметки гр. БЕЛОВА, в которой характеризуется деятельность ГЕРШТЕЙНА и РИХТЕРА на Украине. По свидетельству гр. БЕЛОВА[,] ГЕРШТЕЙН и РИХТЕР были уполномочены вести секретные переговоры с правительством Центральной Рады с целью добиться соглашения на предмет совместного выступления против Советской России и, кроме того, выяснение возможностей укомплектовать из солдат б. царской армии воинских частей, пригодных для похода на Петроград.

Переговоры с правительством Центральной Рады для ГЕРШТЕЙНА и РИХТЕРА тем более были облегчены, что, по словам БЕЛОВА, французская Миссия согласилась от имени Правительства признать де-юре Правительство Центральной Рады, при условии оказания им активной поддержки партии с.-р. в ее работе за Учредительное собрание.

Итак, заручившись поддержкой Французской миссии, ГЕРШТЕЙН и РИХТЕР подготовили почву для предстоящего соглашения, для окончательной санкции которого был вызван из Петрограда третий Член ЦК — РУДНЕВ282.

Следствием не установлена в деталях деятельность гр. РИХТЕРА за последние 2 1/2 года.

В процессе ведения предварительного следствия по делу ЦК ПСР, гр. РИХТЕР, будучи вызван для дачи показаний, был Одесским Губотделом ГПУ отпущен под честное слово на несколько дней для устройства домашних дел. Однако, слова не сдержал и скрылся283.

Скрываясь в Киеве и проживая под фамилией «ПИСАРЕВСКИЙ», был в сентябре 1922 года арестован284.

Привлеченный в качестве обвиняемого гр. РИХТЕР от показаний по существу предъявленного обвинения отказался.

На основании вышеизложенного предается Суду Судебной Коллегии Верхсуда гр. РИХТЕР, Владимир Николаевич, 42 лет, сын вольного штурмана в Ростове-на-Дону, образование высшее (юрист-филолог), — по обвинению его в том, что, будучи избран в Центр[альный] Комит[ет] на 3-ем Съезде партии и переизбран в тот же ЦК на IV-м съезде в декабре 1917—1918 г.[,] состоял[,] таким образом[,] в организации, ставящей себе целью свержение Советской власти, путем вооруженных выступлений, мятежей;

 


281 Процитированное постановление ЦК ПСР было принято не в мае 1918 г., а 27 декабря 1917 г. (опубликовано оно было в № 5 «Партийных известий» за 1918 г.) (См.: Партия социалистов-революционеров. Т. 3. Ч. 2. С. 550).

282 Из показаний обвиняемых эсеров на процессе 1922 г. складывается следующая картина деятельности Л.Я. Герштейна и В.Н. Рихтера на Украине. Б.С. Иванов (5 июля): «Во-первых, поездка Герштейна и Рихтера — членов Центрального Комитета была не после 8 совета партии эсеров, а значительно раньше. Она относилась к моменту созыва Учредительного Собрания. Я, как член областного комитета партии эсеров, знал о приезде товарищей Рихтера и Герштейна на Украину в целях подготовки сил для защиты Учредительного Собрания». На вопросы Е.М. Тимофеева, «как мыслилась эта поддержка: должны ли были силы двинуться куда-то на поддержку Учредительного Собрания, где-то долженствующего собраться, или Учредительное Собрание должно было появиться на Украине тогда, когда будут силы, каково было отношение тогдашнего украинского правительства к этому?», Иванов не смог дать внятного ответа: «Относительно всех этих вопросов я не имею ясного представления в настоящее время. Я помню, что работа велась на основе тогосочувствия, которое мы имели тогда на юго-западном фронте в лице тогдашнею исполнительного комитета юго-западного фронта на выборах в Учредительное Собрание, что создало благоприятные условия для нашей работы на юго-западном фронте. Относительно вопросов о том, где предполагался созыв Учредительного собрания, я не могу дать точного ответа сейчас [...]. [В тот момент] у нас создалось близкое отношение с украинскими эсерами, именно на почве проведения закона о социализации земли и для нас были созданы благоприятные условия для всяческих переговоров с украинскими эсерами. Очевидно, что и делалось членами Центрального Комитета в момент приезда в Киев» (ЦА ФСБ. Н-1789. Т. 29. Л. 54, 57-58). Сам Герштейн так описывал свою и Рихтера поездку в Киев: «Делегация Центрального Комитета, выехавшая в конце декабря месяца в Киев из Петрограда, имела задачей, главным образом, вести переговоры с украинскими социалистическими группировками в Киеве, а также с местными краевыми правительствами, которые мы рассматривали как краевые, по вопросу об обеспечении для Учредительного Собрания возможности правильно функционировать там, буде окажется возможным и необходимым перенос его из Петрограда в Киев. Делегация выехала из Петрограда, если память мне не изменяет, около 30 декабря и прибыла в Киев 1 января. [...] Уже по дороге в Киев в связи с теми задачами, которые стояли перед делегацией, мы наметили известное техническое разделение труда. Товарищ Рихтер взял на себя, если можно так выразиться, иностранную часть, то есть, связь дипломатическую с украинскими партиями, с правительством тамошним; я взял на себя обследование тех возможностей, которые там были в смысле защиты Учредительного Собрания, то есть, военную часть и затем внутрипартийную работу. Мы имели сведения уже в Петрограде о том, что в Киеве имеется Всеукраинский Комитет Защиты Учредительного Собрания. Таковой, по прибытии туда, мы там и нашли. Комитет был исключительно социалистический по своему составу. В него входили как социалисты-революционеры, так и социалисты-демократы. Большинство принадлежало последним, и они играли там до моего приезда наиболее активную выдающуюся роль. Самый Комитет находился в Киеве, но при мне не было никакого технического аппарата в Киеве. Хотя его многие свидетели называли штабом, но это не был штаб, так как никакой технической работы, практической работы там не велось. Это было, скорее, так сказать, консультационное учреждение. Центр всей работы был на Юго-западном фронте, в Бердичеве, где работала, главным образом, фракция Исполнительного Комитета Юго-западного фронта. [...] По тем сведениям, которые мы получали в Киеве, ибо на фронт ни я, ни товарищ Рихтер не выезжали, не могли выехать по техническим причинам, на фронте был организован целый ряд Партийных Бюро, которые и работали в войсках, пытаясь организовать целые части или отдельные единицы и свести их в боевые части. По тем сведениям, которые мы получали в Киеве, и которые подлежали проверке, на фронте имелось несколько частей, которые сохранились более или менее как компактные единицы и были в этом отношении более боеспособными. [...] Украинцы и до нашего приезда в переговорах с Комитетом Защиты Учредительного Собрания, которые велись все время, оттягивали определенное решение и имели такую двойственную политику. С одной стороны, они как будто не мешали нам вести агитационную работу на местах, а с другой стороны, они делали все возможное, чтобы рассеять нашу силу, чтобы не дать нам собраться. Таково было положение, когда мы приехали. Кроме того, Украина еще не решила окончательно для себя вопрос об Учредительном Собрании. Я считаю долгом напомнить, что в 4 Универсале Украинской Рады, который провозгласил самостийность Украины, эта самостийность тоже была провозглашена условно. Они заявили, что Украина самостийна, пока в России большевистская власть, а кода большевистская власть кончится, тогда вопрос о воссоединении с Россией сам собой определится в федеративной связи. Поэтому они открыто с идеей созыва Учредительного собрания не рвали. Этим объясняется, может быть, то, что члены Учредительного Собрания, некоторые из них, которые прибыли в декабре месяце в Петроград, сочли необходимым вступить в переговоры с нами, в которых они предлагали, что в случае, если окажется — обстановка в Петрограде уже предугадывала это — что Учредительное Собрание или вовсе не соберется в Петрограде, или соберется, но не в состоянии будет работать, то они предлагали таким местом избрать Киев. [...] Центральный Комитет, обсудив этот вопрос, не решив окончательно, что таким местом может быть Киев или другой пункт, в случае, если понадобится перенести, считал возможным созыв Учредительного Собрания где бы то ни было, только при наличии вооруженной силы, которая гарантировала бы Учредительное Собрание от каких бы то ни было посягательств со стороны. И поэтому и моя, в частности, поездка в Киев имела целью выяснить, имеется ли такое наличие вооруженных сил или нет. [...] Категорически заявляю, что никаких офицерских сил у нас не было, мы на них не рассчитывали и их не имели в виду, ибо уже тогда намечался ясный крен, что активная часть офицерства уйдет на Дон, где они уже формировали части, а пассивная часть никуда не пойдет и мы на них не хотели рассчитывать. [...] Переговоры, которые велись как с представителями Украинской партии, так и с некоторыми отдельными представителями Украинской власти, затормозились тем, что во время нашего пребывания там происходила смена правительства. [...] В результате эти переговоры ни к чему не привели. Украинцы сперва заявили, что они ничего не имеют против и даже желают, чтобы Учредительное Собрание собралось в Киеве, а потом был выдвинут тот мотив, что это Собрание помешает Украинскому Учредительному Собранию, что неудобно им быть в одном городе. Наконец, выяснилось, что они боятся вот чего — так как мы ставили обязательным условием наличие вооруженных сил наших собственных для защиты Учредительного Собрания, то они прежде всего не хотели ни за что допустить иной силы, кроме украинской силы. На этом собственно и закончились все наши переговоры с ними, ибо как раз начался обстрел Киева, осада его, и было ясно, что никаких сил мы не успеем собрать и при тех препятствиях, которые имеются, из этой идеи ничего не выйдет» (Там же. Л. 207—213).

Что касается связей эсеров с французской военной миссией, то, по словам Герштейна, дело обстояло следующим образом: «Краковецкий заявлял совершенно неверно, вымышлено о том, что я просил его достать для партии денег у французов. Самая обстановка, о которой он рассказывал, — нелепа. [...] он немного потерял меру и сказал, что я будто бы просил, как член Комитета, тайно, потому что он не должен был сказать, что я хочу денег, а с другой стороны, я посылал работников из периферии и посвящал всех и каждого в это дело. Очевидно, этот вопрос очень щекотливый и между тем я открыто делал его достоянием гласности. Это явный абсурд. Очевидно, дело обстояло несколько иначе. Дело в том, что Краковецкий располагал суммами, которые он мог считать незначительными, а, по моему мнению, они были довольно значительны. Это были суммы, оставшиеся от Сибирского правительства. Это было в тот момент, когда я срочно нуждался в сравнительно небольшой сумме около 20—30 тысяч. Дело было в том, что на Румынском фронте у нас организовался отряд, около 150 человек. [...] Они захватили с собой автомобили, продвинулись не по железной дороге, по направлению к Киеву, не доехав до Киева верст за 150. [...] Это было как раз в тот момент, когда для нас было совершенно ясно, что в дальнейшем движение в Киеве не может продолжаться, что в Киеве Учредительное Собрание не собрать, и что нам ни к чему собирать туда силы. Мне нужна была небольшая сумма денег, чтобы дать этой публике возможность разъехаться. Я обратился к Краковецкому, как к товарищу, имевшему в своем распоряжении суммы Сибирского правительства, с просьбой дать взаимообразно в виду того, что мне были обещаны деньги от местного социал-демократического комитета. Он мне не дал. Часть я получил от социал-демократов. Это было накануне падения Киева. Вот в сущности вся простая история того моего желания использовать французскую валюту, о которой так много распространялся Краковецкий» (Там же Л. 213-214). Далее, отвечая на вопросы председателя суда, Герштейн пояснил, что он «как член партии, как представитель власти, считал, что всякое государственное образование имеет право на разговоры с другим государственным образованием», и именно под этим углом зрения смотрел на переговоры Сибирского представителя Краковецкого о займе у французской миссии, а потому считал возможным взять деньги у Краковецкого. Он считал это тем более возможным, что, по его сведениям, французских денег последний еще не получал, а занять деньги у сибирского правительства он считал себя вправе, «потому что сибирская власть стояла на точке зрения защиты Учредительного Собрания, и я вел переговоры с ним от имени Комитета, а так же потому, что эта власть стояла на точке зрения борьбы с германской опасностью, то есть, это была власть преследовавшая ту же задачу, что и мы» (Там же. Л. 219—220).

Относительно персонального состава делегации Герштейн пояснил, что первоначально в Киев была послана другая, «ездившая исключительно для переговоров с фракцией Украинской Учредительного Собрания для переговоров о совместной работе с Учредительным Собранием», затем в Киев были отправлены Герштейн и Рихтер, а в середине января (приблизительно 16 числа) — К.С. Буревой. Герштейн особо подчеркивал: вторая «делегация состояла из меня и товарища Рихтера. Совершенно не верны указания некоторых свидетелей на предварительном следствии о том, что в делегацию входили другие лица. Совершенно не верно указание на то, что в состав делегации входил и Руднев, который в наше время в Киеве и не был, мы его там и не видели» (Там же. Л. 207, 223). Вызванный в качестве свидетеля Буревой подтвердил, что пробыл в Киеве с 16 января до первых чисел февраля 1918 г. и был в курсе всего того, что делали там его товарищи по партии. В частности, на вопрос Крыленко «была или не была в то время или может быть до этого времени какая-нибудь декларация французского Представительства по вопросам о Раде; об отношении к Раде, об отношении к России, к Учредительному собранию, к борьбе за Учредительное Собрание» он заявил, что не помнит и не знает ничего об этом (Там же. Л. 341).

283 Чекистская версия о том, что В.Н. Рихтер дал честное слово, а затем, не сдержав его, скрылся, представляется весьма и весьма маловероятной. Подробный разбор коллизии см. в предисловии К.Н. Морозова к наст. сборнику.

284 См. док. № П 1.11 — протокол обыска в квартире № 2 дома № 10 по Сретенской ул. в г. Клеве, на которой был арестован В.Н. Рихтер, имевший на руках подложные документы на фамилию Писаревского.

- 246 -

б) в том, что в марте 1918 года[,] получив от ЦК задание руководить террористическим актом против ЛЕНИНА, передал намеченной исполнениеа этого акта гр-ке КОНОПЛЕВОЙ яд для отравления пули и, кроме того, познакомил ее с лицом, долженствующим установить слежку за ЛЕНИНЫМ.

в) уехав в мае 1918 г. в Киев в составе делегации, посланной Цен тральным Комитетом для переговоров с Правительством Центральной Рады, по вопросу о совместном выступлении против Советской Власти и комплектования войск из солдат царской армии, готовых выступить.

Делегация эта, заручившись, путем секретных сведений, поддержкой французской миссии, подготовили почву для соглашения, санкционировать которое должен был вызванный третий член ЦК — РУДНЕВ.

Указанные преступления предусмотрены ст. ст. 58, 59 и 64 Уголовного Кодекса.

 

Следователь (Дубинский).

 

Вызову в Судебное заседание подлежат:

ОБВИНЯЕМЫЙ:

РИХТЕР Владимир Николаевич — Бутырская тюрьма. Следователь Дубинский.

 

Машинописная копия, заверенная печатью Судебной Коллегии Верховного Суда РСФСР, на папиросной бумаге. Подписи — автографы. Далее красными чернилами вписано: С подлинным верно: Секретарь Судебной Коллегии по Уг[оловным] Делам Верховного Суда Республикиб

 

 


а Так в тексте.

б Подпись неразборчива.