Осведомитель

 

В марте 1947 года из концлагеря Чунь-Чеш я был снова переправлен в шестое отделение концлагеря Тавды. За три года здесь мало что изменилось, разве что в бригаде мехцеха появилось несколько новых лиц взамен освобожденных из набора 1937 года.

В связи с громадным количеством поступавших в концлагеря солдат, побывавших в плену, а также жителей с территорий, находившихся под оккупацией, бараки были переполнены. Администрации пришлось даже выселить КВЧ (культурно-воспитательную часть) из

 

отведенного помещения, определив туда механизаторов.

Я вновь оказался зачисленным в бригаду механиков на свободное место мастера-конструктора. Уходил на биржу рано, появлялся в зоне поздно вечером. Приятельских отношений ни с кем не заводил. Каких-либо конфликтов по работе или в бараке между механизаторами не возникало, здесь были собраны только осужденные по 58-ой статье. Правда, однажды сам стал свидетелем стычки между двумя молодыми парнями нового набора. Дрались они остервенело, пока бригадир Лапа и кузнец Матвиенко не растащили их в стороны.

Один из драчунов — Чернявый, вытирая рукавом кровь на перекошенном от ярости лице, громко кричал, что все равно уничтожит эту гадюку-предателя Когда все успокоились, поинтересовался у бригадира причиной потасовки. Оказалось, что парни из Харькова, даже жили в одном доме. Во время оккупации остались с матерями в городе. Отец Чернявого погиб на фронте, а у Грицуна в 1938 году был арестован.

Как рассказывал Чернявый, в 1946 году приятель сделал донос, и его с матерью забрали за сотрудничество с немцами (мать стирала белье в прачечной). Что стало с ней — не знает, а ему за «предательство» дали 10 лет. За что «патриоту» намотали тоже 10 лет, никто не знал.

— Вот такая история, боюсь, что добром она не кончится, — обеспокоенно вздохнул бригадир- — Я говорил об этом старшему надзирателю, просил перевести одного из них в другое подразделение, но безрезультатно.

Между тем наскоки Чернявого продолжались. Так, на работе он ударил Грицуна молотком — метил по голове, но попал по плечу. Окончательно струсив, «стукач» ходил жаловаться к оперуполномоченному.

Поскольку ситуация все больше драматизировалась, Грицун, узнав номер телефона начальника лагеря, в обеденный перерыв открыл дверь кабинета главного механика и позвонил в управление. Поняв, что звонит какой-то заключенный из шестого отделения, полковник бросил трубку и учинил разнос начальнику оперчекотдела. Тот то же самое проделал по инстанции, и случай получил огласку. Для всех окончательно стало ясно, что Грицун действительно отъявленный доносчик.

Прошло несколько дней. Однажды вечером после ужина бригадники, как обычно, занимались своими немудрящими делами — чинили одежду, обувь, писали

 

письма. Сидя на топчане с инженером Калининым, я рассказывал о транспортере, чертежи которого начал готовить. «Стукач» за столом что-то мастерил. В это время Чернявый с котелком в левой руке и тряпкой в правой направился к умывальнику. Поравнявшись с доносчиком, он сбросил тряпку, под которой оказался зажатый в ладони нож, и, без замаха воткнув его в полусогнутую спину Грицуна, спокойно отошел.

Все получилось настолько неожиданно, что никто не успел и рукой пошевелить. Поднялся переполох. Бригадир побежал на вахту, кто-то в санчасть. Вскоре появились два надзирателя и лагерный врач. От врача стало известно, что удар пришелся точно в сердце, и смерть наступила быстро. Убийцу увели на вахту, труп утащили в санчасть.

Через час в бараке появились оперуполномоченный со старшим надзирателем. Они быстренько составили протокол происшествия. В дальнейшем по этому самосуду никого не вызывали и ничего не уточняли.

Покойника зарыли в общей безымянной яме-могиле. Чернявый в этом концлагере больше не появлялся. Что с ним сделали, осталось, как обычно, неизвестно. Однако никто его не осуждал. Доносительство, возведенное режимом в категорию высокого патриотизма, считалось у каторжников смертным грехом.

Так на моих глазах свершилось два возмездия — в Чунь-Чеше над Самониевым и в Тавде над Грицуном. Но если такая, не дай Бог, расплата постигла бы всех опроституированных режимом типов, сколько снова пролилось бы крови.

1947-1960 гг.