- 335 -

10. ПОСЛѢ КРУШЕНИЯ

 

1. СПАСИТЕЛЬНЫЕ БЕРЕГА

 

Шесть утра. Въ единственное окно моей кабинки пробился лучъ весенняго солнца. Обстановка кажется мнѣ мало вѣроятной: около единственной моей постели — столикь, на немъ точные техническіе вѣсы въ стеклянномъ колпакѣ, на лѣвой стѣнѣ, на полкахъ книги, далѣе, за столомъ у правой стѣны — желѣзная печь — необходимая принадлежность каждой лагерной кабинки. Безъ нея всякая кабинка называется просто сараемъ. Нѣкоторое время я ничего не могу понять — потомъ ощущаю себя вырвавшимся изъ канальнаго пекла, радостно вскакиваю и зажмурившись отъ солнца, рѣшаю подремать еще и валюсь обратно въ кровать.

Но уже въ слѣдуюшую минуту я на ногахъ, весело напѣваю, одѣваюсь и вообше прихожу окончательно въ себя.

Моя кабинка какъ разъ позади крольчатника у противоположнаго фронтальному выхода въ лѣсъ. Вокругъ тающій снѣгъ, лужи, вытаявшія кочки. Я иду по корридору крольчатника мимо анфилады секторовъ — слѣва маточныхъ, справа выгуловъ для молодняка. Двери маточныхъ отдѣленій уже раскрыты, всюду идетъ работа по первому утреннему поенію и кормленію животныхъ. Стукаютъ открываемыя и закрываемыя дверцы клѣтокъ, глухо звякаютъ желѣзные черпаки о кормушки.

Въ кроличьей кухнѣ Якубовъ весело меня привѣтствуетъ. Онъ замѣнилъ здѣсь кулака Ялтуховскаго и былъ свидѣтелемъ войны между Туомайненомъ и Александровымъ.

— Мы думали — крольчатнику конецъ будетъ, — разсказываетъ Якубовъ. — Вмѣсто васъ Сердюковъ назначилъ Ивана Ивановича Богушевскаго. Тотъ въ кролиководствѣ совсѣмъ ничего не понимаетъ, а самъ видъ такой на себя напустилъ, будто что и знаетъ. Ну, мы всѣ, конечно, его вѣдь и раньше знали — трепачъ и больше ничего. Работать, конечно, онъ не могъ. Распоряженій никакихъ никому не даетъ и сталъ каждый дѣлать свою работу какъ хотѣлъ и какъ умѣлъ. Кто

 

- 336 -

дачу воды сталъ сокращать или совсѣмъ не давать кроликамъ, кто кормежку сокращать. Начался тутъ такой безпорядокъ, что, право, удивительно какъ это тутъ все цѣло еще осталось. Ну, ежели бы такая волынка еще нѣсколько мѣсяцевъ продержалась — пришлось бы намъ не иначе лавочку закрывать.

— Какъ же Сердюковъ на это все смотрѣлъ?

— Да, какъ васъ увезли тогда, почитай что ни разу и не былъ въ крольчатникѣ.

— А Карлуша?

— Карлуша у себя въ питомникѣ только бродилъ. Сюда ни ногой.

Разсказывая о крушеніи Александрова, Якубовъ оживился и весело тараторилъ:

— Вотъ какъ въ кино, не иначе получилось это все. Мы еще и не чуемъ, что Александрова въ конвертъ запрятали, а Карлуша уже пришелъ въ крольчатникъ. Молчитъ Карлуша, ходитъ вездѣ и глядитъ. Потомъ послѣ разъяснилось, за Константиномъ Людвиговичемъ срочно было послано. Того на аэропланѣ изъ Соловковъ вывезли. Ну, конечно, какъ пріѣхалъ Константинъ Людвиговичъ такъ и работа настоящая началась. Вы осенью сдавали крольчатникъ, почитай, пятнадцать тысячъ было животныхъ, а осталось три или даже меньше.

Изъ кухни я пошелъ бродить по всему обширному хозяйству. За шесть мѣсяцевъ моего отсутствія лицо Повѣнецкаго звѣросовхоза сильно измѣнилось. ГПУ продало звѣросовхозъ «Союзпушнинѣ» и теперь онъ обслуживался наполовину вольными, наполовину заключенными. Такое смѣшеніе персонала наложило на лагерную жизнь свой отпечатокъ. Большинство вольныхъ были или родственники заключенныхъ, или бѣжавшіе отъ паспортизаціи.

Директоръ Туомайненъ встрѣтилъ меня по возвращеніи изъ безднъ канальнаго строительства Бѣлбалтлага съ нескрываемой радостью. Впрочемъ, радость эта объяснялась довольно прозаическими причинами. За мое отсутствіе померъ зоотехникъ питомника и завзвѣрсекціей Михайловскій и въ хозяйствѣ не осталось людей опытныхъ въ звѣроводствѣ. Временно вѣдалъ питомникомъ Уманскій, подлежащій черезъ мѣсяцъ освобожденію изъ лагерей. Я назначался Туомайненомъ на его мѣсто.

Теперь въ хозяйствѣ было два директора: техническій директоръ Туомайненъ и политическій — заслуженный коммунистъ изъ Ростова на Дону, попавшій сюда съ директорскаго кресла большого завода за перманентное пьянство.

 

- 337 -

Оба директора ухватились за меня, какъ за нѣкій якорь. Работать ни у того, ни у другого не было никакого желанія, а на голой халтурѣ въ хозяйствѣ далеко не уѣдешь: передохнутъ лисицы и соболя и тутъ ужъ директорамъ придется прямо безъ пересадки переходить съ вольнаго положенія на положеніе заключенныхъ.

— Тебѣ придется черезъ мѣсяцъ принять питомникъ пушныхъ звѣрей, — сказалъ Туомайненъ.

Онъ былъ весьма доволенъ своей побѣдой: Емельяновъ, Сердюковъ и ихъ ближайшіе помощники совершенно изчезли съ горизонта командировки, а новое лагерное начальство къ нему благоволило.

Работать въ питомникѣ мнѣ совсѣмъ не хотѣлось. Тамъ начался сильный падежъ молодняка и ожидаемый процентъ выходной продукціи сильно упалъ. Обычно мы выращивали три лисенка отъ самки, теперь же еще въ подсосномъ возрастѣ ихъ оставалось въ среднемъ на самку — два съ половиною. Но я не возражалъ противъ назначенія.

Съ большимъ нетерпѣніемъ ожидалъ я, когда же, наконецъ, возможно будеть вырваться изъ «директорскихъ объятій» и увидать своихъ друзей.

Наконецъ, ТуомаЙненъ сказалъ:

— Будешь пока помѣщаться въ крольчатникѣ. Можешьустраиваться.

Я вылетѣлъ изъ главдома и почти побѣжалъ по кроличьей улицѣ.

Вотъ онъ — Константинъ Людвиговичъ. Какой важный у него видъ. Еше бы: въ крольчатникѣ работаетъ человѣкъ пятьдесятъ вольныхъ и ему, старому каторжанину, приходится управлять хозяйствомъ. Милыя лица старыхъ друзей, искренно радующихся моему возвращенію со дна, встрѣчаютъ меня всюду въ крольчатникѣ. Въ кроличьей конторѣ все по прежнему: Артуръ Ивановичъ Поллицъ, не понимающій пользу туфты во всякой совѣтской работѣ, сидитъ надъ своими учетными вѣдомостями и родословными книгами, генетикъ — профессоръ Воскресенскій, изъ Кіева, работаетъ надъ біологическими препаратами. Этотъ крѣпко сколоченный, живой, неунывающій россіянинъ ни капельки не измѣнился. Съ нимъ мы направились въ бактеріологическую лабораторію — повѣдать объ участи Федосѣича его бывшимъ сотрудникамъ.

За столомъ, гдѣ когда то сиживалъ профессосіъ Нево-

 

- 338 -

довъ и Федосѣичъ, теперь завъ лабораторіей бактеріологъ профессоръ Любушинъ. Тутъ же за сосѣдними столами — санитарки, вѣчно торчащія за микроскопами то надъ соскобами съ чесоточныхъ лошадей, то надъ пробами кроличьихъ и лисьихъ выдѣленій. Какъ извѣстно все дѣлалось ударно и ураганно, а по сему случаю не умѣющіе заряжать туфту должны были работать безъ конца. Однако, даже и почтениые профессора умѣли съ грѣхомъ пополамъ заряжать въ нуждѣ туфту и кое какъ спасать своихъ сотрудниковъ отъ безконечной, надоѣдливой работы.

Нашъ приходъ сразу оживилъ затихшихъ бактеріологовъ. Посыпались разспросы, высказызались сожалѣнія и сочувствія старику Федосѣичу. Въ лабораторіи же оказался зашедшіи сюда съ медицинскими анализами молодой докторъ Каскевичъ.

— Удивительный старикъ, — говоритъ о Федосѣичѣ Каскевичъ, — осенью, когда за нимъ пришелъ конвой, я предложилъ ему сейчасъ же освидѣтельствованіе и, конечно, употребилъ бы всѣ мѣры, чтобы отстоять его отъ переброски. Но старикъ наотрѣзъ отказался.

— Онъ на это не пойдеть, — замѣтилъ Любушинъ, — человѣкъ принципіальный.

Обратившись ко мнѣ Любушинъ спросилъ:

— Но все таки, въ какомъ онъ состояніи?

Я разсказалъ невеселыя веши о Федосѣичѣ и въ лабораторіи водворилось уныніе.

Ольга Николаевна Малышева, санитарка-бактеріологъ и, кажется, еще счетоводъ, первая прервала тяжелое молчаніе.

— А вы не думаете послать старику посылку изъ наішхъ благополучныхъ мѣстъ? — сказала она своимъ тихимъ голосомъ.

— Посылку послать конечко возможно и мы ее рѣшили послать. Но все же каждый сознавалъ — это не спасетъ обреченнаго старика. Если бы онъ былъ молодъ и пригоденъ къ напряженной работѣ Туомайненъ бы его, конечно, выташилъ со дна, какъ вотъ меня. Но кому нуженъ дряхлый, безсильный старикъ? Кто изъ насъ былъ застрахованъ отъ участи Федосѣича и гдѣ гарантіи нашей устойчивости? Все въ этомъ окаянномъ чекистскомъ болотѣ отравлено ненавистью и зломъ.

 

* * *

 

Вѣсы на моемъ столѣ не изображали никакой символики. Мысли о моемъ любимомъ дѣлѣ не оставляли меня даже въ

 

- 339 -

палаткѣ на каналѣ. Даже тамъ я ухитрялся по Найденовскому блату доставать изъ библіотеки книги по интересующимъ меня спеціальнымъ вопросамъ и думать надъ способомъ изготовленія искусственнаго молока для выкармливанія молодыхъ животныхъ безъ молока матери. Въ концѣ концовъ я открылъ таки «біологическое молоко» и теперь произвожу съ нимъ опыты. Каждый день я работаю надъ молокомъ, вычисляю, взвѣшиваю и произвожу массу всякихъ манипуляцій въ поискахъ вѣрнаго пути. Теперь, впрочемъ, путь найденъ и я произвожу опытное кормленіе животныхъ. Въ крольчатникѣ для меня отдѣлено двѣ сотни молодыхъ кроликовъ, обреченныхъ, за недостаткомъ молока у матерей, на съѣдененіе лисицамъ. Теперь эти «обреченные» развиваются ничуть не хуже, чѣмъ на материнскомъ молокѣ.

Часто среди захватившей меня работы я сразу вспоминаю съ особой остротой кто я и гдѣ я. Зловѣщія картины канальнаго житья меня отрезвляютъ, я бросаю свои занятія, иду въ лѣсъ, брожу около питомника, достаю спрятанную, привезенную еще изъ Соловковъ, карту и новенькій компасъ. Мною овладѣваетъ въ эти минуты неудержимое стремленіе бѣжать. Мнѣ думается: вотъ какъ и осенью, явится неожиданно стрѣлокъ-конвоиръ и опять пойду по мытарствамъ. Теперь уже эти мытарства кончатся не пушхозомъ, а братской могилой. Однако, бѣжать теперь было бы безуміемъ. День теперь круглые сутки. Въ лѣсу ни развести костра, ни уснуть — ночная темень не скроетъ отъ преслѣдователей. Нѣтъ, нужно выждать августа мѣсяца. И при томъ необходимо бѣжать небольшой группой.

Что меня здѣсь удерживаетъ? Безсмысленное плаваніе по лагернымъ волнамъ, вотъ что ждетъ меня въ лучшемъ случаѣ. Бѣжать, во что бы то ни стало бѣжать!

Стряхиваю набѣжавшую на меня хандру и иду опять бродить по пушхозу. Только теперь замѣчаю, какъ и здѣсь, въ пушхозѣ, большинство рабочихъ голодны. Пушхозъ причисленъ къ Бѣлбалтлагу и называется третьимъ лагпунктомъ перваго отдѣленія. Хлѣбныя нормы здѣсь урѣзаны, какъ и на каналѣ. Но работа здѣсь, разумѣется, меньше вполовину противъ работы на каналѣ. Шестьсотъ граммъ хлѣба и крохи отъ ежемѣсячнаго «ударнаго преміальнаго пайка». Всѣ преміальныя дачи числятся только на преміальной карточкѣ. Чего тольку тутъ нѣтъ: масса хлѣбныхъ талоновъ, по которымъ не выдается ни одной корки хлѣба, селедка, колбаса,

 

- 340 -

жиры разныхъ видовъ. Увы, какъ можно видѣть на моей преміальной карточкѣ, вырѣзаны (и по нимъ выдано) только три талона — на махорку, двѣсти граммъ сахарнаго песку и пару селедокъ.

 

2. Я ПРИНИМАЮ ПИТОМНИКЪ

 

Яснымъ весеннимъ утромъ я съ Косиновымъ иду на звѣриную кухню. Его «казачья команда» уже вся въ сборѣ и ожидаетъ только распоряженія приступить къ утреннему кормленію. Заспанный Уманскій идетъ изъ главдома.

— Сегодня сдаю вамъ питомникъ, — говоритъ онъ, пожимая мнѣ руку. — Пришло изъ |Медгоры распоряженіе отправить меня на вольную высылку.

На лицѣ его и въ его фигурѣ нѣтъ и признака радости. Путешествіе изъ одного чекистскаго болота въ другое не утѣшаетъ. Уманскій работалъ въ совѣтскомъ аппаратѣ до самаго своего ареста пять лѣтъ назадъ и знаетъ цѣну всѣмъ этимъ «перемѣнамъ».

Бригадиръ звѣркухни Нечай заканчиваетъ свою работу по распредѣленію кормовъ, и казаки, взваливъ на плечи лотки съ кормушками, гуськомъ направляются въ питомникъ. За ними уходятъ Уманскій и Косиновъ.

Нечай явно разстроенъ.

— Вчера опять вызывали къ слѣдователю ИСО,— сообщаетъ онъ мнѣ.— Приглашаютъ насъ двоихъ казаковъ въ сексоты. И вѣдь не отстаетъ сволочной чекистъ. Это уже въ третій разъ вызываетъ. Конечно, мы наотрѣзъ отказались.

Казакъ Нечай сидѣлъ по уголовной статьѣ вмѣстѣ съ другимъ казакомъ —одностаничникомъ. По марксистскому воззрѣнію они оба являлись элементомъ «соціально-близкимъ» коммунистамъ и, стало быть, считались весьма пригодными для сексотскихъ дѣяній. Однако, вопреки Марксу, казаки остались казаками и въ сексоты не пошли.

Мы вошли въ кухню. Передъ самымъ входомъ въ узенькомъ корридорчикѣ судомойка Пуцикъ мыла въ лохани кормушки, принесенныя послѣ вечерняго кормленія. Она работала раньше у меня въ крольчатникѣ и я зналъ о ея близкихъ отношеніяхъ къ ИСО. По этому случаю мы тщательно закрыли за собою входную дверь и ушли въ противоположный уголъ кухни.

— Что пишутъ изъ станицы? — спросилъ я Нечая.

 

- 341 -

Тотъ сдвинулъ брови.

— Помираютъ — вотъ что пишутъ. Мой братъ померъ въ Ростовѣ на Дону. Такъ его пришлось сестрамъ недѣлю хоронить. На кладбищѣ — очередь. Бросить какъ собаку въ яму — вотъ какъ тамъ дѣлаютъ со всѣми умирающими на улицахъ, не хотѣлось. Вотъ и стояли въ очередь на кладбище.

Я смотрѣлъ на брызжущее здоровьемъ лицо казака и думалъ объ уродливыхъ гримасахъ коммунистической жизни, состоящей сплошь изъ вопіющихъ противорѣчій. Вотъ здѣсь въ лагеряхъ, километрахъ въ пяти отъ насъ люди по настоящему бьются только за право остаться живыми на «ураганникахъ» Успенскаго, и единственной мечтой лагерника является мечта о кусочкѣ насущнаго хлѣба. Мы здѣсь въ самомъ центрѣ этого ужаса сыты по горло, ибо живемъ и кормимся около лисицъ и соболей. Я, раздувшій изъ простого бунта крестьянское возстаніе въ семи уѣздахъ, его идейный возглавитель живъ и даже весьма благополучно существую, а десятки тысячъ неграмотныхъ и полуграмотныхъ мужиковъ, возстававшихъ «противъ коммуніи» съ вилами, разстрѣляны за возстаніе спустя десять лѣтъ послѣ возстанія. Вотъ она проклятая соціалистическая кузница, гдѣ нѣтъ ни правды, ни справедливости и даже простой человѣческой логики. . .

По пути въ контору звѣросовхоза я встрѣтилъ воспитателя КВЧ Грибкова. Онъ, конечно, воспользовался встрѣчей для своихъ профессіональныхъ цѣлей и началъ обычнымъ своимъ безцвѣтнымъ голосомъ нудный разговоръ о культнагрузкѣ. Я сдѣлалъ внимательное лицо и слушалъ заранѣе мнѣ извѣстное. Мнѣ слишкомъ хорошо была знакома халтурная сторона всякаго вопроса о нагрузкахъ. Моя ближайшая цѣль — въ присутствіи сексотовъ и ихъ помощниковъ казаться крайне довольнымъ своимъ избавленіемъ и вѣрящимъ въ чекистскую добродѣтель. Я безоговорочно принялъ всякаго рода культнагрузку, отклонивъ по своему обыкновенію, противорелигіозную работу. Мы въ общихъ чертахъ намѣтили планъ моей работѣ ло линіи КВЧ. Какъ онъ тамъ будетъ выполняться — это другое дѣло. Важно имѣть все это на бумагѣ въ видѣ плана.

— Мнѣ сообщили, — сказалъ Грибковъ, у васъ имѣется изобрѣтеніе.

Я вопросительно на него посмотрѣлъ.

— При КВЧ у насъ имѣется БРИЗ (бюро рабочаго изо-

 

- 342 -

брѣтательства), такъ вотъ, сдѣлайте намъ заявку на изобрѣтеніе. Мы его продвинемъ и будемъ хлопотать о сокращеніи вамъ срока.

Я постарался отговориться отъ этого любезнаго, но настойчиваго предложенія.

Навстрѣчу намъ шелъ изъ сельхоза въ звѣрхозъ профессоръ П. Г. Лапинскій. Бѣдняга до сихъ поръ не могъ сносно устроиться и теперь, обремененный всякаго рода нагрузками тянулъ лямку счетовода сельхоза. . . Грибковъ тотчасъ обратился къ нему по поводу борьбы съ туфтой на производствѣ. Почтенный П. Г. былъ выбранъ и состоялъ въ комиссіи «по борьбѣ съ туфтой» — и мы его величали «завъ туфтой».

Воспользовавшись возможностью отдѣлаться отъ Грибкова, я оставилъ собесѣдниковъ на дорогѣ и направился въ контору.

Въ кабинетѣ директора было пусто. Въ секретарской сидѣлъ зоотехникъ сельхоза Сургучевъ, только что вчера пріѣхавшій изъ командировки за покупкой для сельхоза и для корма лисицамъ скота. Онъ поздравилъ меня съ избавленіемъ отъ канала. Я засыпалъ его вопросами.

— Какъ теперь выглядитъ деревня? Полагаю — вы были исключительно въ сельскихъ мѣстностяхъ.

Сургучевъ пожалъ плечами.

— Отъ деревни одни воспоминанія. Нѣтъ деревни. Погибла деревня. Колхозъ — это нѣчто непередаваемое. Воть представьте себѣ такую картинку: весь скотъ согнанъ въ одно мѣсто. А въ этомъ «одномъ мѣстѣ» нѣтъ ни помѣщеній, ни кормовъ. Работа идетъ по наряду. Каждый день колхозникъ мотается по разнымъ работамъ. А ужъ какова эта работа — лучше не говорить. Скотъ голодный, безъ ухода, безъ хозяйскаго глаза. Падежъ огромый, ибо лѣчить нечѣмъ и некому. И все это какъ будто никого не трогаетъ. Колхознику все равно на все наплевать. Вѣдь его лишили имущества и у него пропалъ всякій интересъ къ хозяйству, къ работѣ. Всѣ голодны, всѣ злы. Но все же — колхозники живы. Въ счетъ кабальныхъ сдѣлокъ о предоставленіи колхозами рабсилы въ рудники Донбасса, имъ даютъ продовольственныя ссуды. Но внѣ колхоза гибель. Осенью всѣхъ обобрала центральная власть. Замѣтьте — не мѣстная власть, а спеціально командированныя на мѣста члены правительства. И вся неколхозная трудоспособная деревня вымерла. Улицы пусты, все заросло бурья-

 

- 343 -

номъ. Въ райисполкомѣ и губисполкомѣ оперируютъ страшными цифрами умершихъ отъ голода. Да, какъ это ни странно, но мы должны быть счастливы, что живемъ въ лагеряхъ. Здѣсь все таки какъ то можно жить. А тамъ — смерть.

Нашъ разговоръ прервалъ пришедшій Туомайненъ.

— Ты, Смородинъ, сегодня примешь питомникъ, — обратился онъ ко мнѣ, вызвавъ меня въ кабинетъ. — Весь инвентарь тщательно провѣрь. Обрати вниманіе — у насъ имѣется два охотничьихъ ружья и винтовка-малопулька для отстрѣла хищныхъ птицъ въ питомникѣ. Они будутъ храниться у тебя и подъ своею отвѣтственностью будешь ихъ давать, когда надо.

Какой неожиданный сюрпризъ: три ружья. Правда, это не винтовки, а только охотничьи ружья, но все таки оружіе, и при побѣгѣ буду не съ голымъ руками.

Выслушавъ наставленія патрона о разныхъ мелочахъ пріемки, я направился обратно въ пушхозъ Въ конторѣ питомника мы корпѣли цѣлый день надъ пріемо-сдаточными вѣдомостями. Считали и пересчитывали инвентарь, животныхъ и матеріалы. Наконецъ, на третій день мы закончили пріемку и я сталъ завомъ звѣрсекціей звѣросовхоза. Свою кабинку у крольчатника я покинулъ и поселился въ самомъ лисьемъ питомникѣ. Тамъ, въ одномъ изъ его уголковъ, въ непосредственной близости къ клѣткамъ со звѣрями, находился небольшой досчатый сарайчикъ, оставшійся еще отъ временъ постройки питомника. Въ этомъ сарайчикѣ я и поселился. Сюда не имѣли доступа даже чекисты, ибо входъ въ питомникъ имъ, какъ людямъ постороннимъ производству, былъ воспрещенъ. Лучшихъ условій для подготовки побѣга трудно было бы найти.

 

3. МОИ КОМПАНЬОНЫ

 

Штатъ питомника былъ не великъ — всего двадцать два человѣка. Но это былъ все народъ крѣпкій и здоровый за исключеніемъ сторожа питомника, стараго егеря Трушина. Хотя ему уже было подъ семьдесятъ, но онъ не терялъ своей бодрости и былъ легокъ на ногу. Старшій звѣроводъ Викторъ Васильевичъ Косиновъ закончилъ весной срокъ сидки въ лагерѣ и остался здѣсь по вольному найму. Ему разрѣшили даже съѣздить за семьей въ Ростовъ на Дону.

Мало веселаго сообщилъ Косиновъ въ откровенномъ раз-

 

- 344 -

говорѣ о своей поѣздкѣ. Подтвердилъ то же самое, о чемъ пишутъ въ концлагерь со всѣхъ концовъ нашего обширнаго отечества: голодъ, людоѣдство. Больше всего его поразило ругательское отношеніе населенія къ ГПУ. Его называли виновникомъ бѣдствій и проклинали.

— Сижу я однажды на берегу рѣки за городомъ, — разсказываетъ Косиновъ. — Смотрю: идетъ высокій такой, лѣтъ подъ тридцать, дѣтина съ гармошкой. Нѣтъ ли, говоритъ, чего нибудь поѣсть? Далъ я ему селедку, да кусокъ хлѣба. Молчитъ онъ и ѣстъ. Поѣлъ, поблагодарилъ. Ну, говоритъ,теперь сыграю вамъ. Игралъ онъ артистически хватающія за душу мелодіи. А потомъ какъ грянетъ маршъ «подъ двуглавымъ орломъ». Эхъ, говоритъ, увижу-ли?.. Да такъ не договорилъ. Всталъ и ушелъ гармонистъ.

— Что же слышно о казачьихъ станицахъ? — спросилъ я.

— А много ли ихъ и осталось? Даже и колхозниковъ, не только что частниковъ цѣлыми станицами перебрасывали на жительство ни вѣсть куда. А на ихъ мѣсто — иногороднихъ. Трудно даже представить себѣ, что произошло.

Косиновъ въ своемъ новомъ положеніи вольнаго человѣка держалъ себя осторожно и въ откровенные разгозоры предпочиталъ не вступать.

Одинъ изъ звѣроводовъ питомника освобождался и на его мѣсто я пригласилъ изъ крольчатника Петра Харитоновича Хвостенко. Я считалъ его человѣкомъ вполнѣ надежнымъ и годнымъ для побѣга. Онъ горячо принялъ мое предложеніе. Я показалъ ему карту, компасъ и ознакомилъ со своимъ планомъ побѣга за границу, въ Финляндію, черезъ первобытные Карельскіе лѣса и болота.

— Намъ нужно по крайней мѣрѣ еще одного надежнаго человѣка, — сказалъ я. — Пожалуй хорошо бы было предложить составить намъ компанію Василію Ивановичу?

— Съ удовольствіемъ присоединится. А ужъ за надежность можно поручиться.

Я поручилъ Хвостенкѣ переговорить со всякою осторожностью съ Василіемъ Ивановичемъ, не называя первоначально моего имени.

Василій Ивановичъ Сычевъ — типичный сибирякъ съ Алтая. Во время коммунистическаго нашествія онъ было скрылся въ Монголіи, но спустя нѣкоторое время нелегально вернулся обратно съ цѣлью вывезти и семью. Но какъ часто это бываетъ въ подобныхъ передрягахъ, нарвался на патруль

 

- 345 -

и попалъ в лагерь на пять лѣтъ, а за попытку къ побѣгу ему удлинили срокъ до десяти. Какого духа былъ этотъ человѣкъ, лучше всего покажетъ собственный его разсказъ о «безвѣстныхъ могилахъ», слышанный мною отъ него во время нашихъ лѣсныхъ скитаній во время бѣгства.

 

* * *

 

Въ нашей Алтайской тайгѣ, въ горахъ, безпримѣрно лучшее житье. Тамъ если у тебя ружьишко въ рукахъ, голоднымъ не будешь. Опаснаго то звѣря, почитай, что и нѣту. А такъ звѣрья всякаго и птицы, прямо сказать безъ числа. Ну, и народишко таежный, это тебѣ не то, что здѣшній, — сурьезный народъ.

— И села то у насъ совсѣмъ не такія, какъ здѣсь. Село себѣ и село. Тутъ вонъ, въ Кареліи, живутъ по избушкамъ разбросанно, каждый самъ по себѣ. Ни тебѣ дворовъ, какъ слѣдуетъ, ни воротъ. А у насъ все устроено по русски: тутъ тебѣ и улицы, и церковь, конечно, и дворы заборомъ обнесены, и у каждаго, конечно, настоящія ворота. Въ первые годы комиссары боялись къ намъ и носъ показать. Какъ только пріѣхалъ какой нибудь Иваново-Вознесенскій комиссаръ, глядишь, уже гдѣ нибудь по дорогѣ изъ села лежитъ вверхъ копытами. Ну, однако, потомъ и коммунисты прихитрились. Первымъ дѣломъ начали на селѣ всякую склоку разводить. Сначала при сборѣ разверстки. Конечно, какъ разузналось что за комиссарская власть, каждый давай прятать: хлѣбъ ли, орѣхъ ли кедровый и все другое. У кого найдутъ, а у кого и нѣтъ. Найдутъ продотрядчики спрятанное, ограбятъ и хозяина поддразниваютъ: мы, молъ, отъ сосѣдей твоихъ узнали гдѣ оно у тебя было запрятано. Конечно, кто стерпитъ, а кто и нѣтъ, и давай тоже указывать, гдѣ у кого что есть спрятано. И пойдетъ по селу склока гулять. Тутъ, въ этой мутной водѣ, комиссары и дѣйствуютъ. Ну, конечно же, люди дознаются кто и на кого комиссарской власти доносилъ, такъ тѣмъ волей-неволей приходится подаваться въ комиссарскую сторону. Такимъ то вотъ образомъ у насъ съ годами завелись сексоты и активисты.

— Я изъ своего села въ Монголію ходилъ. Больше года не былъ дома. Пришелъ это и села своего не узналъ: безъ малаго въ каждомъ домѣ по покойнику, много было въ тотъ годъ разстрѣляно. И за что — не поймешь. Народъ весь за-

 

- 346 -

пуганъ, а самые смѣлые ухачи, которые въ подвалахъ разстрѣляны, а которые въ тайгѣ кочуютъ круглый годъ.

— Однако, и я сталъ жить на заячьемъ положеніи: въ селѣ только ночью, а днемъ въ тайгѣ. Осторожнымъ сталъ. Да и какъ тутъ не быть осторожнымъ? Комиссары то совсѣмъ бояться перестали: ѣздятъ какъ къ себѣ домой. Ну, однако, узналъ я тутъ въ подробностяхъ всѣ ихнія штуки. Все то у нихъ на обманѣ живетъ. Былъ тутъ у насъ ихній, изъ нашихъ продался. И вотъ прикинулся онъ ихнимъ, комиссарскимъ, врагомъ, сталъ разсказывать, вродѣ по секрету, будто въ тайгѣ у него есть цѣлая шайка бѣлыхъ. И будто даже офицеръ имѣется. Ну, соблазнилъ онъ это, многихъ, сталъ ихъ въ свою шайку тянуть. Да, что — въ сосѣднихъ селахъ принялся деньги ссбирать на бѣлую армію! И вотъ назначилъ ночь, чтобы убить всѣхъ мѣстныхъ комиссаровъ. Только всѣхъ, кого этотъ сексотъ смутилъ, еще днемъ арестовали. Вотъ и получилось по этому дѣлу, что въ каждомъ домѣ — покойникъ.

— Былъ у меня еще братъ двоюродный. Вотъ горячій былъ человѣкъ. Чудомъ вырвался онъ изъ подъ ареста и тоже въ тайгу ушелъ. Ну, за нимъ, конечно, слѣжка — поймать бы надо. Ну, только Спиридонъ Иванычъ не таковскій былъ человѣкъ, чтобы его на мякинѣ провели. Онъ себѣ не только въ тайгѣ поживалъ, а и раскидывалъ умишкомъ, какъ бы заманить ему въ лѣсъ трехъ главныхъ деревенскихъ сексотовъ. И что ты думаешь? Вѣдь заманилъ! Башка у него была золотая. Заманилъ всѣхъ троихъ и въ тотъ же вечеръ убилъ и зарылъ на болотѣ.

Послѣ этого дѣла стало на селѣ повольнѣе. Ну, однако, все еще коммунисты и чекисты держали силу въ своихъ рукахъ. И вотъ тутъ Спиридонъ Иванычъ опять номеръ выкинулъ. Приказываетъ онъ своему сынишкѣ — старшаку, что съ нимъ скрывался, явиться въ сельсовѣтъ съ повинной, что, молъ, съ отцомъ разошелся и не желаетъ больше въ лѣсу жить, — ну, словомъ, прикинуться ихнимъ.

— Хорошо. Является парень съ винтовкой въ сельсовѣтъ, отдаетъ оружіе, и, — дѣлайте, дескать, со мной, что хотите, а въ тайгу больше не пойду. Живетъ парень мѣсяцъ и другой. Конечно, на селѣ всѣ отъ него сторонятся: виданное ли дѣло — противъ родного отца пошелъ и коммунистамъ продался. Однако, чекисты рѣшили поймать Спиридона Иваныча и использовать для этого дѣла его сына. Стали его

 

- 347 -

подготовлять какъ обмануть отца. Запутляли тонкое дѣло. Кабы парень и вправду отъ отца ушелъ — не быть бы Спиридону Иванычу живу. И вотъ, значитъ, долженъ парень выдать отца.

— Идутъ съ нимъ въ лѣсъ трое самыхъ главныхъ сексотовъ въ селѣ. Должны были они захватить Спиридона Иваныча на болотѣ, на тѣхъ самыхъ могилахъ, гдѣ зарыты сексоты. Сперва сынъ долженъ былъ придти и вызвать отца, а потомъ тѣ трое его бы и прикончили.

— Вотъ приходятъ вчетверомъ на могилы. Они и говорятъ ему: — Ну, теперь, парень, ты свисти отца, а мы вотъ тутъ за кустами спрячемся. И только это они такъ разговариваютъ, какъ сзади подходитъ Спиридонъ Иванычъ, самъ третей — съ двумя сыновьями. Спохватились сексоты: «пропали наши головушки». Ну, тутъ, конечно, Спиридонъ Иванычъ съ тремя сыновьями окружили ихъ, — имъ и податься некуда.

— Побросали они оружіе и совсѣмъ пали духомъ. Ну, однако, одинъ сталъ просить Спиридона Иваныча, сватомъ онъ ему былъ: «Пусти, дескатъ, не бей. Что тебѣ, дескать толку отъ нашей смерти? А живые мы, дескать, тебѣ пользу принесемъ». Тутъ подвелъ онъ ихъ къ могиламъ убитыхъ сексотовъ и говоритъ:

— Хотѣлъ было я васъ на это сексотское кладбище отправить, да вижу, не совсѣмъ у васъ еще совѣсть погасла и не въ конецъ вы обасурманились. Клянитесь мнѣ здѣсь, что бросите сексотничать.

— И вотъ тѣ трое живыми остались. Ну, послѣ искупили они свой грѣхъ полностью. Въ сельсовѣтѣ сказали, что молъ Спиридонъ Иванычъ бросился со сторчаковъ каменныхъ прямо въ бурунъ на рѣчкѣ и утопъ. А сами зорко стали слѣдить: какъ заведется вредный сексотъ, они его заманятъ на болото, да Спиридона Иваныча вызовутъ. Устроитъ онъ судъ и въ болото. Прямо кладбище изъ безымянныхъ могилъ открылъ. Живъ ли вотъ сейчасъ — не знаю. Тутъ было и коммунисты въ ГПУ прочуяли, но какъ деревенскіе коммунисты и сексоты молчатъ, то и ГПУ въ этомъ дѣлѣ имъ не помощь. А тѣ, наши сельскіе, помнятъ сукины дѣти безымянныя могилы, да мѣткое ружье Спиридона Иваныча.

 

* * *

 

За свою четырехлѣтнюю работу по звѣроводству и кролиководству, я накопилъ богатый научный матеріалъ по во-

 

- 348 -

просамъ кормленія и разведенія животныхъ. Мнѣ хотѣлось многое и самое важное изъ этихъ матеріаловъ захватить съ собой. Пришлось дни и ночи коптѣть надъ всякаго родъ выписками и вычисленіями. Мой ближайшій сотрудникъ-генетикъ профессоръ Кондыревъ началъ даже косо на меня посматривать изъ за манкированія мною своими прямыми обязанностями...

Мои компаньоны по особо составленному нами плану собирали понемногу продовольствіе. Укромныхъ уголковъ въ обширномъ питомникѣ было сколько угодно и вопроса о тайномъ складѣ у насъ не было. Использовать для добычи продуктовъ звѣркухню было опасно изъ за сексотовъ. Василію Ивановичу пришла счастливая мысль достать просто рису въ зернѣ. Рисъ является однимъ изъ часто употребляемыхъ для кормленія лисицъ кормовъ. Въ складахъ пушхоза онъ всегда былъ въ большомъ количествѣ. Оставалось только найти способъ добыть рисъ изъ склада.

Харитонычъ тщательно изслѣдовалъ складъ продуктовъ. Помѣщался онъ въ досчатомъ сараѣ. Въ подполье этого сарая было нетрудно проникнуть. Мы рѣшили забраться подъ складъ, просверлить полъ подъ закромомъ съ рисомъ и такимъ образомъ пріобрѣсти мѣшокъ этого необходимаго для насъ продукта. Тяжелая задача просверлить полъ и насыпать рису выпала на долю Петра Харитоновича. Я снабдилъ его хорошимъ буравомъ. Днемъ, когда складъ не охранялся, Петръ Харитонычъ и Василій Иваяовичъ достали килъ семьдесятъ риса. Мѣшокъ былъ спрятанъ въ кустахъ. На другое утро я съ Василіемъ Ивановичемъ подъ предлогомъ дѣловой поѣздки, переправили мѣшокъ на лодкѣ на мысъ Оровъ Наволокъ и тамъ спрятали. Все это на диво произошло безъ сучка, безъ задоринки, вотъ такъ же гладко, какъ объ этомъ повѣствуется. Намъ положительно везло.

Въ іюнѣ мѣсяцѣ былъ офиціально открытъ Бѣломоро-Балтійскій каналъ, хотя заканчивали его, вѣроятно, еще года два. По случаю событія каналъ посѣтили Сталинъ и Молотовъ. Послѣ этого визита на каналъ направились цѣлыя толпы совѣтскихъ вельможъ: чекисты высокихъ ранговъ, наркомы. Вся эта разнообразная компанія считала своимъ долгомъ посѣтить звѣрхозъ и осмотрѣть питомникъ. Надоѣли мнѣ эти паломники чрезвычайно. Сколько чекистскихъ фотоаппаратовъ запечатлѣли мою контръ-революцінную личность во время пребыванія всякихъ экскурсій въ питомникѣ. Въ заключеніе

 

- 349 -

въ питомникъ прибыли триста матросовъ съ военныхъ судовъ, прибывшихъ для прохожденія по каналу. Къ слову — каналъ или собственно коробки шлюзовъ имѣли ширину только четырнадцать и восемьдесятъ пять сотыхъ метра и черезъ каналъ поэтому могли проходить только малокалиберныя суда.

Толстый, какъ откормленная свинья, совѣтскій орденоносецъ-поэтъ Демьянъ Бѣдный, прогуливаясь по питомнику у клѣтокъ съ соболями, повѣствовалъ то анекдоты, то начиналъ хвалить Финляндію и финновъ. У него даже есть, по его словамъ, и дача въ Финляндіи. Окружающіе его чекисты подобострастно слушали.

Въ нашей звѣроводной конторѣ профессоръ Кондыревъ разсказывалъ Пришвину о своемъ дѣлѣ, о томъ, что его посадили въ лагерь за здорово живешь. Пришвинъ сочувственно качалъ головой, но, ясное дѣло, помочь ничѣмъ не могъ. Онъ заѣхалъ въ звѣросовхозъ собирать интересный для беллетриста матеріалъ о жизни дикихъ звѣрей въ неволѣ. Профессорская исторія ему не пригодится, ибо она шаблонна, какъ шаблонна «карательная политика ГПУ».

Между тѣмъ время побѣга уже приближалось. За нѣсколько дней до побѣга мы рѣшили прихватить съ собой казака Митю Сагалаева. Парень был надежный. Хотя ему оставалось сидѣть только какой нибудь мѣсяцъ, однако, онъ съ удовольствіемъ и радостью согласился составить намъ компанію.

 

5. ПОБѢГЪ

 

Воспитатель Грибковъ зашелъ ко мнѣ и снова началъ приставать — сообщить лагерному БРИЗ-у о моемъ изобрѣтеніи. Я опять отговорился.

— Вотъ я вамъ принесъ отъ КВЧ за ударную работу на производствѣ талонъ на три дополнительныхъ письма.

Я взялъ талонъ на письма, нужный мнѣ, порвавшему всѣ связи съ внѣшнимъ міромъ, какъ прошлогодній снѣгъ. Вмѣстѣ съ преміальной карточкой этотъ документъ свидѣтельствуетъ объ изобиліи соціалистическихъ благъ въ царствѣ соціализма послѣ восемнадцатилѣтняго упражненія въ государственномъ строительствѣ.

Разговоръ у насъ перешелъ на соцсоревнованіе и ударничество. Затѣялъ его собственно я. Мнѣ нужно было произвести нѣкую диверсію для прикрытія нашего побѣга. Я предлагалъ.

 

- 350 -

— Если вы считаете за нами недоимки по соцсоревнованію съ крольчатникомъ, то мы можемъ ихъ теперь восполнить. Ежегодно наше хозяйство заготовляетъ для звѣрей ягоды черники и рябины. Черника уже, пожалуй, отошла. Придется напирать на рябину. И вотъ этотъ сборъ можно возложить на звѣроводовъ въ качествѣ дополнительной нагрузки. Этимъ мы и покроемъ всяческія наши недоимки по соцсоревнованію.

Грибковъ разцвѣлъ и на прощанье сказалъ:

— Значитъ какъ нибудь на дняхъ устроимъ производственное совѣщаніе и это дѣло обмозгуемъ.

Между тѣмъ у администраціи лагпункта стала замѣтна нѣкоторая нервность. Нѣсколько заключенныхъ были отправлены на Соловки, очевидно, въ предвидѣніи возможности ихъ бѣгства. Однако, полковникъ гвардіи Камышъ, завхозъ всего лагпункта, перехитрилъ администрацію, отправляющую его на Соловки. Утромъ, подъѣхавшій за нимъ къ его кабинкѣ грузовикъ съ охранникомъ, долженствующій доставить Камыша въ Медгору для дальнѣйшаго направленія на Соловки, уѣхалъ безъ полковника. Кабинка полковника оказалась пустой. Исчезали и его вещи. Камышъ какъ въ воду канулъ. Дня черезъ три исчезъ безслѣдно поваръ пушхоза, уѣхавшій въ Медгору съ какимъ то порученіемъ. Вѣроятно, добылъ липу* и уѣхалъ спокойно по желѣзной дорогѣ.

Положеніе становилось тревожнымъ. Намъ надо было дѣйствовать, ибо усилился надзоръ и слѣжка. . . Пришлось срочно собраться намъ и назначить день побѣга. Выборъ нашъ палъ на четвертое сентября. Въ этотъ день у Василія Ивановича былъ «выходной день» и онъ имѣлъ право отлучиться изъ питомника. Харитонычу дано было спеціальное порученіе, также дающее право на такую отлучку въ назначенный день. Оставалось зарядить соотвѣтствующую туфту и дать возможность оглучиться мнѣ и Митѣ. Туфту эту я зарядилъ весьма удачно, назначивъ наканунѣ дня побѣга «производственное совѣщаніе».

Вечеромъ въ конторѣ собрались всѣ работники питомника и баклабораторіи. На такихъ совѣщаніяхъ по положенію предсѣдательствовалъ завцехомъ — въ данномъ случаѣ я. Политическій директоръ и воспитатель Грибковъ были тутъ же.

Я началъ волынку съ нуднаго доклада по соцсоревнова-

 


* Липа — подложный (не настоящій) документъ

 

- 351 -

нію, надоѣвшаго до тошноты и мнѣ и слушателямъ. За мною говорилъ Грибковъ, за нимъ директоръ, два, три «активиста». Остальнымъ оставалось только привѣтствовать мое предложеніе — вмѣсто отдыха послѣ работы, ѣхать или идти въ лѣсъ за рябиной. Начали составлять планъ — кто и въ какую очередь идетъ въ лѣсъ.

— Гдѣ же находить ту рябину? — спрашиваетъ одинъ изъ звѣроводовъ, — а вдругъ, да ея не окажется въ лѣсу? Какъ же тогда выполнять заданіе?— Вопросъ серьезный. Но я быстро нахожу изъ него выходъ.

— Въ такомъ случаѣ я поѣду завтра на развѣдку мѣсторожденій рябины. Можете отпустить со мною Сагалаева? — обращаюсь я къ Нечаю.

— Ладно, замѣнимъ его на работѣ. Тслько это намъ пусть зачтется въ ударную работу.

На томъ и порѣшили.

Выходя изъ прокуренной конторы, я столкнулся съ капитаномъ моторнаго судна, пріобрѣтенного недавно пушхозомъ.

— У васъ имѣется бинокль изъ питомника, — обратился къ нему, — такъ онъ мнѣ завтра будетъ нуженъ. Вамъ его теперь все равно не нужно: ваше судно ремонтируется. Когда судно выйдетъ изъ ремонта, бинокль я вамъ возвращу.

— Да, пожалуйста возвратите, — сказалъ капитанъ, передавая мнѣ бинокль.

Намъ продолжало везти: моторное судно могло быть при малѣйшемъ подозрѣніи послано за нами въ погоню, а теперь этой опасности нѣтъ.

Сегодня начальникъ охраны вызвалъ всѣхъ техническихъ администраторовъ и обязалъ ихъ подпиской слѣдить за рабочими — заключенными, не готовятся ли къ побѣгу. Разсказалъ подробно какъ узнать готовящагося къ побѣгу по его поведенію. Я съ особымъ удовольствіемъ далъ ему свою подписку — пусть надѣется.

 

* * *

 

Четвертаго сентября 1933 года яснымъ утромъ я стоялъ на песчаной отмели Онежскаго озера въ глубокомъ заливѣ. Озерная ширь разстилается передо мною. Вдали маячатъ маленькіе островки. Подъ лучами утренняго солнца тихая гладь озера дышитъ миромъ и покоемъ. Недвижно стоятъ прибрежные лѣса, не шелохнется камышъ на отмеляхъ.

 

- 352 -

На душѣ у меня смутно и тревожно. Вотъ онъ наступилъ назначенный день. Сегодня надо сдѣлать рѣшительный шагъ, надо смѣло взглянуть въ глаза судьбѣ: или свобода, или смерть. Иного выхода нѣтъ. Но не опасность угнетаетъ меня въ эту рѣшительную минуту.

Я не думалъ, стремясь къ побѣгу, о разлукѣ съ Родиной. Но чувство любви къ ней всегда жило въ моемъ сердцѣ, только я не ощущалъ его остро, какъ не ощущаемъ мы многое привычное. И вотъ теперь, въ минуту разставанія, это чувство помимо моей воли съ особой силой проснулось, и тоскливо сжалось сердце.

Собираюсь съ силами, стряхиваю нахлынувшую тоску и погружаюсь въ холодныя воды озера. Я купаюсь ежедневно по утрамъ до самыхъ заморозковъ и это прекрасно на меня дѣйствуетъ. Такъ и теперь: выхожу изъ воды твердымъ и рѣшительнымъ.

Около склада продовольствія обычная картина: завъ складомъ выдаетъ дневную порцію продуктовъ для звѣрей и кроликовъ. Бригадиръ звѣркухни съ Митей Сагалаевымъ, бригадиръ кормового отдѣленія крольчатника — тутъ же. Нѣсколько въ сторонѣ два сексота, очутившіеся здѣсь какъ бы случайно, дополняютъ картину.

Подхожу къ группѣ.

— Ну, Митя, поѣдемъ на островъ Левинъ за рябиной,— обращаюсь я къ своему компаньону по побѣгу.

Митя молча слѣдуетъ за мной. Мы взваливаемъ на плечи весла, стоящія у крольчатника. Я вспоминаю о замкѣ. Лодка у пристани на замкѣ всегда. Посылаю Митю къ бригадиру крольчатника за ключомъ. Митя возвращается немного обезкураженный.

— Нѣтъ въ крольчатникѣ ключа. Ключъ у рыбаковъ. Арыбаки выѣхали на ловъ.

Въ это самое зремя изъ лѣсу по тропинкѣ идетъ прямо къ намъ старшій рыбакъ.

— Ключъ отъ лодки у васъ? — спрашиваю.

— У меня.

— Давайте сюда.

Рыбакъ, не сказавъ мнѣ ни слова, передалъ мнѣ ключъ. Намъ положительно везло!

У пристани моторное судно или по здѣшнему «сойма», нѣсколко лодокъ. Около — матросы и группа рабочихъ, занятыхъ ремонтомъ. Вблизи пристани — навѣсъ, загруженный

 

- 353 -

мѣшками съ зерномъ, охраняемый сторожемъ художникомъ Ваулинымъ. Никто не обращаетъ на насъ ни малѣйшаго вниманія.

Наша лодочка, не спѣша, степенно вышла изъ за загиба деревянной пристани и направилась вдоль прибрежныхъ камышей за ближній восточный мысъ. Вдали по спокойной поверхности озера скользятъ рыбачьи лодки. Мы благополучно огибаемъ мысъ и подплываемъ къ лѣснымъ зарослямъ за заборами питомника. Василій Ивановичъ и Петръ Харитоновичъ уже ожидаютъ насъ тамъ. Положеніе становится опаснымъ: если теперь изъ за кустовъ вывернется охранникъ — мы пропали. Всѣ улики на лицо: три ружья, запасы продовольствія, бинокль. Но охраны не видно и мы торопливо грузимъ все на лодку. Петръ Харитоновичъ отправляется почти бѣгомъ на мысъ Оровъ Наволокъ за спрятанными бутылками рыбьяго жира и долженъ тамъ на мысѣ къ намъ присоединиться. Мы втроемъ садимся на лодку и выѣзжаемъ изъ камышей.

Лодка весело скользитъ мимо мыса обратно. Опять мы видимъ пристань, силуэты рабочихъ, ремонтирующихъ судно. На насъ, разумѣется, никто не обращаетъ вниманія: мало-ли лодокъ проходитъ по этимъ воднымъ просторамъ. Налегаемъ на весла и быстро подвигаемся къ мысу Оровъ Наволокъ. Забравши Петра Харитоновича и спрятанный тамъ рисъ, мы направляемся на самую оконечность мыса.

Мы почти не разговариваемъ. Вниманіе напряжено до крайности: нѣтъ ли гдѣ случайно охранника или сексота.

Безлюдье и тишина. Съ каменистой отмели на оконечности мыса открылась озерная ширь. Километрахъ въ двѣнадцати отъ мыса на противоположномъ берегу озернаго рукава словно уснули огромные лѣсные массивы.

Въ молчаніи я вышелъ изъ лодки на каменистую отмель, внимательно осмотрѣлся кругомъ и, помолившись въ душѣ, вынулъ компасъ и опредѣлилъ направленіе нашего пути мимо Аленина острова. Еще моментъ — и весла дружно заработали. Наша лодка направлялась въ глухое мѣсто на противоположномъ берегу, расположенное какъ разъ по срединѣ между двумя рыбачьими поселками.

Выгрузка заняла не болѣе минуты. Въ слѣдующій моментъ мы быстро начали нагружать лодку камнями съ намѣреніемъ утопить на глубокомъ мѣстѣ. Операцію потопленія пришлось продѣлать мнѣ и вышла она у насъ неудачно.

 

- 354 -

 

Въ моментъ погруженія лодки камни сдвинулись къ кормѣ и лодка, погрузившись въ воду, стала вертикально. Корма уперласъ въ дно и кончикъ носа выставился изъ воды. Получился сигналъ, указывающій охранѣ мѣсто нашей высадки. . . Нырнувъ къ кормѣ я сталъ подъ водою швырятъ камни изъ лодки. Однако, работа оказалась совсѣмъ не легкой. Минутъ ссрокъ работалъ я изо всѣхъ силъ, ныряя для выбрасыванія камней. Наконецъ, полузатопленная лодка поднялась на поверхность. Я толкнулъ ее посильнѣе, предоставивъ дальнѣйшее легкому вѣтерку и, дрожа отъ холода, направился къ берегу. Моя тренировка холодными купаніями и обливаніями зимой мнѣ очень пригодилась: я не схватилъ даже насморка.

Молчаливый дремучій лѣсъ, сбѣгавшій къ самымъ водамъ съ прибрежной возвышенности, принялъ насъ въ свои объятія. Мы живо углубились въ лѣсъ и только тамъ немного передохнули и начали приспосабливать къ переноскѣ наши грузы.

Петръ Харитонычъ захватилъ съ собою даже щипцы для рѣзки проволоки на границѣ. Наши представленія о границѣ были очень туманны и каждый рисовалъ ее себѣ по своему. Петръ Харитонычъ представлялъ ее себѣ опутанной проволочными загражденіями и по сему случаю припасъ щипцы. Мы же взяли съ собой топоръ и веревку, впослѣдствіи сослужившіе намъ великую службу.

Теперь наша ближайшая задача — пересѣчь полотно Мурманской желѣзной дороги и оттуда направиться по намѣченному заранѣе маршруту.

Бодро шагаемъ по сухому хвойному лѣсу, напряженно всматриваясь впередъ.

Къ полудню лѣсъ сталъ рѣдѣть: вѣроятно, скоро дорога. Однако, дороги все еще нѣтъ. На нашей картѣ она къ сожалѣнію не нанесена и опредѣлить гдѣ она невозможно. Уже подъ вечеръ добрались мы до каменистыхъ отсыпей. Онѣ преградили намъ путь, уходя на сѣверъ и на югъ изъ поля зрѣнія. Пришлось идти прямо по этому каменному хаосу. Опасное это было путешествіе, угрожавшее цѣлости нашихъ ногъ. Но, слава Богу, ноги остались цѣлы и мы преодолѣли это первое серьезное препятствіе на нашемъ пути. Тяжелые мѣшки съ провизіей насъ буквально душили — приходилось идти черезъ силу, пока не добрели мы до желѣзной дороги.

 

- 355 -

Первая ночь застала насъ, возбужденныхъ и радостныхъ, на обширной свѣжей гари. Пожаръ здѣсъ уничтожилъ верхній почвенный покровъ и обнажилъ камни. Идти въ темнотѣ по этому каменному хаосу — значило рисковать вывихомъ ноги. Мы прилегли на камняхъ, положивъ въ изголовье свои тяжелые мѣшки. Но едва засѣрѣлъ разсвѣтъ, какъ уже бодро двинулись впередъ.

Намъ нельзя пользоваться ни дорогами, ни даже тропинками: вездѣ могла быть засада. Нашъ путь лежалъ черезъ лѣса, черезъ безконечныя моховыя болота. Приходилось идти прямо по зыбкой поверхности болотъ, по напитаннымъ водою мхамъ. За спиной каждаго изъ насъ тяжелый мѣшокъ сь продуктами, не дающій возможности двигаться быстро.

Зыбкая почва трясется вокругъ отъ нашихъ тяжелыхъ шаговъ. Всюду блестятъ зеркала воды. Опасность стережетъ насъ на каждомъ шагу. Но у насъ нѣтъ выбора. Сфагновыя болота, наиболѣе мокрыя и зыбкія, смѣняются клюквенными болотами, состоящими по большей части изъ пышныхъ моховыхъ подушекъ. Въ нихъ нога тонеть по колѣно. При ходьбѣ приходится высоко поднимать ноги, для того, чтобы опять погружаться въ подушку. Шаги получаются дѣтскіе. На болотахъ всюду поблескивающій своими кожистыми листьями болотный миртъ, багульникъ, со своимъ одуряющимъ пряннымъ запахомъ, и мохъ, мохъ безъ конца.

Силы напряжены до крайности то моховыми подушками, то зыбью торфянниковъ. Давитъ плечи тяжелая ноша. Каждый разъ, добравшись до сухого мѣстечка, падаемъ въ изнеможеніи и отдыхаемъ. А тамъ опять моховыя подушки, опять торфяная зыбь.

Только къ вечеру мы достигли, наконецъ, до сухой, твердой земли и рѣшили здѣсь провести ночь. Василій Ивановичъ съ удовольствіемъ осмотрѣлся.

— Вотъ это мѣстечко подходяще. Теперь роса упала на нашъ слѣдъ и никакая ищейка насъ не найдетъ. А человѣкъ въ темнотѣ по лѣсу не ходокъ.

— А какъ насчетъ костра? — освѣдомился Митя.

Разводимъ большой костеръ. Теперь опасаться нечего. Даже съ горы нашъ костеръ не увидятъ. Ночью надежно. А вотъ днемъ дымъ видно откуда хочешь. Днемъ костры жечь опасно.

Около полыхающаго костра мы начинаемъ готовить ѣду. Черезъ полчаса сварился рисъ. Кладемъ по две ложки рыбь-

 

- 356 -

яго жира въ каждый изъ двухъ котелковъ и съ удовольствіемъ съѣдаемъ все. У насъ есть хлѣбъ и даже немного сливочнаго масла, добытаго мною по блату.

Послѣ ѣды мы весело болтаемъ, представляя себѣ, какой поднялся шумъ на нашей командировкѣ, когда обнаружили нашъ побѣгъ.

— Я думаю — намъ слѣдуетъ провести здѣсь на этомъ мѣстѣ еще одинъ день, — сказалъ я. — Отошли мы совсѣмъ не далеко и оставлять слѣды тутъ опасно. Пусть по берегу поищутъ собаки ищейки и нигдѣ не обнаружатъ свѣжаго слѣда.

Всю ночь и все утро мы проспали, не оставивъ даже никакой охраны. Однако, Петръ Харитонычъ побаивался погони и ночью не спалъ.

Теперь надо было подробно обсудить нашъ маршрутъ. Я намѣтилъ его такимъ: сначала идти километровъ пятьдесятъ на сѣверъ. Затѣмъ въ совершенно безлюдныхъ мѣстахъ повернуть на сѣверо западъ и выйдти къ границѣ въ мѣстахъ глухихъ и, по бездорожью, неохраняемыхъ строго.

Такъ мы и рѣшили идти. Путь нашъ лежалъ почти параллельно Мурманской желѣзной дорогѣ, остающейся справа отъ насъ. Лишь только начинался разсвѣтъ, какъ мы отправлялись въ путь, въ удобномъ мѣстѣ варили обѣдъ и тотчасъ отправлялись дальше до остановки на ночлегь.

Однажды въ полдень мы достигли высокаго горнаго хребта. Василій Ивановичъ быстро влѣзъ на дерево.

— Что тамъ направо? — спрашиваю я его.

— Направо? Паровозъ вижу. Мы все еще идемъ вдоль желѣзной дороги. А на сѣверѣ озеро.

— Большое?

— Вотъ это такъ озеро! Километровъ двадцать шириной. Что это за озеро? А влѣво дорога со столбами. Тутъ же на мысу деревня.

На картѣ было только одно большое озеро въ этихъ мѣстахъ — Сегежское. Несомнѣнно, это оно и есть. Нашъ путь лежитъ къ его западной оконечности.

— Гдѣ у него западный конецъ? — спрашиваю я Василія Ивановича.

— Вотъ сюда, на эту елочку.

Я опредѣлилъ направленіе по компасу и мы двинулись впередъ. Только ночью подошли мы къ Сегежскому озеру.

Вѣтеръ и дождь. Въ глубокой темнотѣ мы идемъ по дорогѣ вдоль озера, среди шумящаго лѣса, готовясь ежеминутно

 

- 357 -

попасть въ лапы засады. Наконецъ, озеро кончилось и мы свернули съ дороги въ лѣсъ. Дождь пересталъ. На наше счастье мы попали въ березовыя заросли, березовой корой развели костеръ и хоть немного подсушились и обогрѣлись.

Передохнувъ, мы свернули прямо на западъ и шли въ самыхъ глухихъ дебряхъ. Безчисленныя озера, обширныя болота, быстрыя рѣки легли на нашемъ пути. Ни дорогъ, ни тропинокъ. По болотамъ виднѣлись только лосиныя слѣды.

— Коли лось прошелъ, такъ и мы пройдемъ, — шутилъ Василій Ивановичъ.

И мы идемъ. Зыблется зеленый болотный покровъ, мелькаютъ зеркала воды, топорщатся кое гдѣ спасительныя кочки. Во многихъ случаяхъ насъ спасала быстрота ходьбы. Иногда положеніе казалось совсѣмъ безвыходнымъ: почва зыблется, ноги утопаютъ въ грязи. Но гдѣ нибудь въ сторонкѣ — спасительна кочка. Быстро къ ней. Въ такихъ мѣстахъ невозможно было идти другъ за другомъ, приходилось расходиться, чтобы не завязнуть всѣмъ вмѣстѣ. Неожиданно изъ болотныхъ дебрей вздымались горные хребты, поросшіе лѣсомъ, зачастую съ мокрыми лысинами. Иногда горы были сплошь гранитными и приходилось буквально ползти, чгобы преодолѣть это препятствіе.

Какъ бы то ни было, но мы въ концѣ концовъ втянулись. Каждый вечеръ уставшіе и мокрые выбирали мы для ночлега обычно какой нибудь глухой оврагъ, заросшій и захламошенный. Въ этой глухой дебри разжигался большой костеръ, около него сушилась наша одежда, обувь, варилась ѣда и велись разговоры. Совѣтская маска не скрывала болѣе нашихъ настоящихъ мнѣній, мы снова стали людьми. У меня на душѣ было совершенно спокойно. Мы знали: мѣста тутъ совершенно не обитаемы и ночью пробраться къ намъ по лѣсу совершенно невозможно. Да и свѣтъ костра не могъ быть видѣнъ, ибо закрывался деревьями и рельефомъ мѣстности. . . Днемъ, случалось, пролетали аэропланы, обшаривая дебри въ надеждѣ случайно открыть бѣглецовъ изъ совѣтскаго рая.

Мои спутники — ребята простые, идущіе противъ совѣтсксй власти только потому, что она мучаетъ, разоряетъ и не даетъ житья. Въ нашихъ разговорахъ у костра я сталъ вести съ ними антикоммунистическія бесѣды, старался освѣтить событія въ Россіи критикой марксизма. И вотъ тутъ то обнаружилось у моихъ собесѣдниковъ двѣ точки зрѣнія.

 

- 358 -

 

Казакъ Митя и Василій Ивановичъ твердо знали (даже и безъ моихъ бесѣдъ): внѣ сильной національной Россіи намъ, к вообще русскимъ, нѣтъ спасенія. У Петра Харитоныча напротивъ, была другая точка зрѣнія: онъ оказался украинскимъ самостійникомъ и при томъ самаго крайняго направленія. Меня поразила его удивительная скрытность. Я зналъ его безъ малаго года два, составлялъ ему блатъ и не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о его «самостійности». Самъ я въ первый разъ встрѣчался со слѣпой «самостійной» идеологіей, производящей всѣ бѣды и русскія и украинскія «отъ москаля». Мои компаньоны, конечно, горячо возражали Хвостенкѣ и у нихъ завязался странный споръ.

— Ну, а коммунисты какъ? — спрашиваетъ Митя, — они кто: самостійники или «москали».

— Нехай будутъ хоть и коммунисты, або булы наши.Со своими мы справимся, а вотъ съ москалями нѣтъ, бо сидятъ они на нашей шеѣ уже богато время.

— Значитъ хохлацкій коммунистъ на другой манеръ?— язвитъ Василій Ивановичъ.

Я начинаю постепенно и обстоятельно разбирать зоологическое самостійное положеніе о томъ, что всѣ бѣды отъ «москаля», представлялъ ему неоспоримое доказательство о совершенной идентичности и одинаковой сущности коммунистовъ внѣ зависимости отъ народности. Но это ни въ какой мѣрѣ не повліяло на убѣжденія Петра Харитоновича. Такъ и остался онъ самостійникомъ и теперь сталъ уже не Хвостенко, а Фостенко.

Митя разсказалъ намъ про свое житье въ эмиграціи. Былъ онъ въ Афинахъ, работалъ на пивоваренномъ заводѣ и до сихъ поръ объ этомъ вспоминаетъ съ умиленіемъ.

— Что же тебя, Митя, заставило вернуться на Родину?— спрашиваю.

— Смутили, — чешетъ онъ въ затылкѣ.— Повѣрилъ разсказамъ будто намъ ничего не будетъ послѣ возвращенія. Вернулось насъ въ тотъ разъ человѣкъ семьдесятъ. Разныхъ станицъ, конечно. Жили сначала ничего. Ну, потомъ, конечно, потихоньку всѣхъ въ конвертъ. Кого въ лагерь, кого разстрѣляди. Мнѣ пятерку дали.

— И то счастье, — замѣтилъ Василій Ивановичъ. — Тебѣ вотъ хорошо, баба еще осталась въ станицѣ. А меня прямо чисто съ корнемъ. Ну, однако, все же и у меня семья уцѣлѣла. Сыну у меня пятнадцать лѣтъ. Такъ онъ досталъ

 

- 359 -

себѣ липу, да и айда изъ села. Совсѣмъ съ Алтаю уѣхалъ. Эхъ, вотъ время пришло. Въ прежніе годы мальчишка въ четырнадцать лѣтъ совсѣмъ еще глупымъ считался: пасетъ скотъ, помогаетъ бабамъ по дому. А теперь какъ двѣнадцать лѣтъ, ужъ онъ смотритъ, какъ бы документъ достать, да изъ села на вольный свѣтъ. Вотъ и мой. Уже черезъ дядю мнѣ письмо въ лагерь прислалъ. Въ комсомолъ записался. Фамилія конечно липа. Мать даже къ себѣ переправилъ. Написалъ и я ему передъ самымъ нашимъ побѣгомъ такъ, чтобы другіе не поняли. А Василій, молъ, ушелъ за свою дорогу.

На двѣнадцатый день мы добрались до горнаго хребта, съ пріютившейся у подножія карельской деревушкой. Здѣсь могла быть опергруппа ГПУ и намъ надлежало съ особой осторожностью обойти эту деревушку. Задача наша усложнилась преградой въ видѣ быстрой и шумной рѣчки, протекавшей въ концѣ поселка, у самаго подножія горы. Кружной обходъ этого мѣста занялъ бы цѣлый день.

Пробираемся ближе къ селенію. Людей пока не видно. Вотъ дальше уже и идти нельзя: могутъ увидѣть изъ деревни. Гдѣ ползкомъ, гдѣ въ перебѣжку наклонившись, мы добираемся до дороги. Перебѣгаемъ ее и скрываемся въ прибрежныхъ кустахъ. Какъ будто нѣтъ никого. Начинаемъ изслѣдовать берегъ. Метрахъ въ пятидесяти отъ насъ, на берегу, стоятъ двѣ пустыя лодки съ веслами. Людей около не видно. Широкая и быстрая рѣка шумитъ по камнямъ и шуршитъ донной галькой. Черезъ ея быстрины и омуты перейти нечего и думать. Брода вблизи нѣтъ.

Рѣшаемъ завладѣть лодкой и переправиться. Быстро грузимся, отталкиваемся. Сильное теченіе относитъ лодку къ югу, но мы усердно гребемъ къ противоположной сторонѣ: на рулѣ Василій Ивановичъ, я съ Хвостенко на веслахъ, Митя наблюдаетъ, не замѣтили ли наше присутствіе. Противоположный берегъ тонетъ въ глухой древесной заросли. Что тамъ за этой зеленой стѣной? Можетъ быть сидитъ въ кустахъ засада, а лодка только приманка и мы мчимся прямо въ пасть ГПУ. Но раздумывать поздно. Лодка продолжаетъ мчаться поперекъ рѣчки, минуя водовороты съ гребнями пѣны и шумливыя мели. Вотъ мы уже и перебрались и уже вдалекѣ отъ берега, въ лѣсной трущобѣ. Опять скрываемъ слѣды отъ собакъ-ищеекъ: сыпимъ на слѣды нафталинъ и молотую махорку. Съ высокаго дерева на встрѣчной горѣ опять изучаемъ мѣстность. Никакого признака жилья. Болота, озера, рѣки, хребты горъ.

 

- 360 -

Продукты у насъ убываютъ, силы падаютъ. Однообразное питаніе рисомъ сказывается въ упадкѣ выносливости. Мы проходимъ въ сутки едва семь-восемь километровъ. Дичи нѣтъ, лѣса словно кладбище — безжизненны и молчаливы. Въ довершеніе всѣхъ бѣдъ начинаются дожди и мы идемъ мокрые, едва передвигая ноги.

 

6. ВЪ ДЕБРЯХЪ

 

Шестнадцатый день пути. Съ утра идетъ дождь. Болотные мхи напитаны водою, съ каждой задѣтой нами вѣтки льются на насъ холодныя струи. Туманъ. Глушь. Настойчиво движемся впередъ. Дождь идетъ до самаго вечера. Наконецъ, мы, измученные и промокшіе до нитки, подходимъ къ горному хребту. Передъ нами, среди густыхъ елей высится голая скала. Разводимъ костеръ и подсушиваемъ насколько возможно одежду.

Продукты у насъ на исходѣ, между тѣмъ пройдена едва половина пути. Силы наши надломлены лишеніями.

— Намъ непремѣнно надо подойти къ жилью и тамъ добыть корову или лошадь, — говоритъ Василій Ивановичъ.

Мы не возражаемъ: хлѣба вѣдь здѣсь не достать.

Вечеромъ слѣдующаго дня мы достигли высокаго горнаго хребта и принялись изучать раскинувшуюся передъ нами мозаику болотъ и озеръ.

— А вотъ и жилье, — говоритъ Василій Ивановичъ, передавая мнѣ бинокль и указывая на постройки на берегу длиннаго озера.

Среди дремучаго лѣса дѣйствительно виднѣлись возведенныя кѣмъ то, новыя постройки.

— Заводъ что ли какой, — недоумѣваетъ Хвостенко.

А мнѣ вспоминаются разсказы чекистовъ — пріятелей Туомайнена, о финской коммунѣ. Изъ Финляндіи переходятъ совѣтскую границу коммунисты и сочувствующіе имъ. Общеніе совѣтскихъ гражданъ съ такими бѣженцами повело бы къ разоблаченію коммунистической лжи о жизни на западѣ. Да и бѣглецы, при видѣ совѣтскихъ порядковъ, быстро превратились бы изъ сочувствующихъ во враговъ. По этимъ соображеніямъ здѣсь, въ глухихъ, безлюдныхъ дебряхъ, организована коммуна для финскихъ бѣженцевъ... Развѣдка наша полностью подтвердила мою догадку: это была финская коммуна.

Мы пошли къ берегу озера. Коммуна расположена

 

- 361 -

на томъ берегу, здѣсь, около — паромъ, неболыиая постройка: домъ и, повидимому, конюшня.

Наступила ночь. Мы стараемся поближе подойти къ постройкамъ у парома. Вотъ и огонекъ между деревьями. Нашъ природный алтайскій слѣдопытъ исчезъ во тьмѣ, а мы остались его поджидать... Черезъ полчаса онъ вернулся довольный:

— Ну, должно быть будетъ удача. Возлѣ дома конюшня съ двумя лошадьми.

Мы несказанно обрадовались этому извѣстію. Разсвѣтъ засталъ насъ на берегу озера за толстымъ стволомъ упавшей сосны. Почти рядомъ пролегала лѣсная полузаросшая дорожка къ домику. Взошло солнце. У домика никакихъ признаковъ людского присутствія.

— Чего же ждать? — сказалъ Митя. — Если въ домѣ никого нѣтъ, такъ лошадей можно и днемъ увести.

Василій Ивановкчъ снова пошелъ на развѣдку. Черезъ часъ онъ вернулся и сумрачно легъ на прежнее мѣсто: конюшня оказалась пустой.

— Куда же дѣвались лошади? — спросилъ Митя.

— Уѣхали на нихъ, должно быгь.

Въ нашихъ тощихъ мѣшкахъ провизіи было всего на два дня. Въ лѣсахъ одна клюква, да брусника, дичи никакой. Всѣ мы молчимъ, погруженные въ невеселые думы. Призракъ голодной смерти въ глухихъ дебряхъ встаетъ передъ нами. Ходьба по звѣринымъ тропамъ слишкомъ изнурительна и медленна.

Я лежу усталый и разбитый. Всѣ члены какъ свинцомъ налиты. Лежать бы такъ безъ движенія цѣлый день.

Василій Ивановичъ насторожился: гдѣ то невдалекѣ послышалось ржаніе. Мы всѣ вскочили, забывъ осторожность. Лошадь! Дѣйствительно: по дорогѣ бѣжала лошадь съ боталомъ на шеѣ. Каждый изъ насъ хорошо зналъ, что ботало надѣвается, когда лошадь выпускаютъ на пастбище. Стало быть она не убѣжала.

Хвостенко вышелъ къ ней навстрѣчу, протянулъ руку и позвалъ:

— Секъ, секъ, секъ. . .

Лошадь весело заржала и подбѣжала къ нему. Онъ схватилъ ее за гриву, а удалой станичникъ Митя накинулъ ей на шею арканъ изъ нашей веревки. Въ слѣдующій моментъ общими и дружными усиліями лошадь расковали, обернули ей ноги тряпками изъ мѣшковъ, сняли съ шеи ботало,

 

- 362 -

тщательно спрятали все подъ мохъ, не забывъ посыпать нюхательнымъ табакомъ и скорымъ шагомъ отправились по тропинкѣ на гору.

Только глубокой ночью добрались мы до вершины хребта и переночевавъ тамъ, направились въ самую глушь. Къ вечеру слѣдующаго дня мы пришли къ уединенномъ озеру. У насъ положительно не было силъ двигаться дальше. Въ концѣ дневного марша, меня водрузили верхомъ на похищеннаго у коммуны коня, передавъ мнѣ и всѣ мѣшки. Передъ самой остановкой Харитонычъ началъ осторожно переводить лошадь черезъ ручей. Въ концѣ концовъ лошадь вынуждена была сдѣлать небольшой прыжокъ. Я потерялъ равновѣсіе и вмѣстѣ съ котомками началъ ползти подъ брюхо остановившейся лошади. Мои компаньоны молча смотрѣли на эту незабываемую по комизму картину, но не могли даже расхохотаться — на это у нихъ не хватило силъ.

Мы рѣшили остановиться дня на четыре. Въ тотъ же вечеръ туша убитой нами лошади была раздѣлана по всѣмъ прввиламъ охотничьяго искусства и въ снятой съ лошади шкурѣ мы засолили нарѣзанное пластами мясо. Мы разсчитывали черезъ два дня засушить его на вертелахъ. Пока же безъ конца варили и ѣли мясо, топили жиръ. Это было форменное пиршество.

Въ этихъ глухихъ первобытныхъ лѣсахъ — хаосъ, не тронутый человѣкомъ. Упавшіе, вырванные съ корнемъ деревья валялись всюду въ полномъ безпорядкѣ. Мы укладывали цѣлые стволы такихъ упавшихъ деревьевъ и зажигали. Получался сильный, равномѣрный огонь. Около него удобно сушить конское мясо на деревянныхъ вертелахъ, воткнутыхъ однимъ концомъ въ землю.

На второй день отдыха я сидѣлъ передъ слаженнымъ нами шалашемъ и чинилъ обувь. Тишина была полная, какъ всегда въ Карельскихъ лѣсахъ. Солнце уже склонялось къ западу. Мои спутники спали. Призракъ голода исчезъ совершенно и мы, успокоенные и полные надежды на скорое достиженіе спасительной границы, позабыли даже о всякой осторожности. Поправляя потухшій костеръ, я услышалъ какіе то странные шумы. Сперва мнѣ показалось, что это зашумѣлъ вѣтеръ въ вершинахъ деревьевъ. Я стоялъ и слушалъ.

Вотъ гдѣ то тутъ недалеко родился странный звукъ, словно ударили по сухому стволу звонкой палкой... Еще и еще... Собачій лай!

 

- 363 -

Въ одннъ мигъ мы приготовились: спрятали лошадиныя кости, собрали свои котомки, приготовили оружіе. Отошли отъ шалаша къ болоту. Василій Ивановичъ пошелъ на развѣдку. Лай прекратился.

Вскорѣ вернулся Василій Ивановичъ. Пока ничего особеннаго. Вѣроятно, рыбаки. Во всякомъ случаѣ люди могли насъ замѣтить и намъ нужно торопиться съ заготовкой продуктовъ изъ мяса. Лучше, если финская коммуна не нападетъ на слѣды исчезнувшей лошади. Василій Ивановичъ совѣтуетъ: — ждать нечего: сегодня же ночью пересушимъ мясо. Ночью мы пока въ безопасности; въ темнотѣ по лѣсу до насъ не добраться...

Всю ночь шла горячая работа; пылалъ громадный костеръ, сушилась и жарилась конина. Утромъ, отягощенные припасами, мы вновь двинулись по безконечнымъ болотамъ и овражистымъ нагорьямъ. На одномъ изъ хребтовъ, лежащихъ на нашемъ пути, мы наткнулись на тріангуляціонную вышку, метровъ сорокъ вышиной.

Чудесный видъ открывался съ верхней площадки вышки. На добрую полусотню километровъ по радіусу раскинулась мозаика озеръ, лѣсовъ, болотъ. На дальнемъ западѣ хребты горъ направляются уже съ востока на западъ. Это, вѣроятно, Финляндія.

Мы разложили на площадкѣ вышки карту, но не могли точно оріентироваться; карта очень мало походила на мѣстность. Мы жадно всматривались въ дальній западъ — предметъ нашихъ вожделѣній. Отсюда все казалось обманчиво близкимъ. Мы чувствуемъ — цѣль нашихъ стремленій не далека. Это сознаніе наполняетъ насъ бодростью и мы неудержимо стремимся впередъ.

Тропинка отъ вышки вывела насъ на лѣсную дорогу. Наступила ночь, а мы все шли и шли по дорогѣ, какъ заколдованные. Вотъ н широкая дорога съ телефонными столбами. Она идетъ на западъ. Мы идемъ по ней, отбросивъ всякую осторожность. Километры такъ и мелькаютъ. Наконецъ, дорога выводитъ насъ на широкое шоссе, единственное, обозначенное на нашей картѣ. Оно идетъ на сѣверо-западъ вдоль границы. Намъ нужно выйти еще сѣвернѣе въ глухія и менѣе охраняемыя мѣста. Настало утро, а мы все идемъ, но уже не по дорогѣ, а сторонкой лѣсомъ. Идемъ, пока не выбиваемся окончательно изъ силъ.

 

- 364 -

7. ЗАСАДА

 

Сегодня четвертое октября 1933 года — ровно тридцать дней, какъ мы скитаемся по звѣринымъ тропамъ. Нами овладѣло неудержимое стремленіе впередъ. Предосторожности брошены. Наше ночное путешествіе по дорогамъ, повидимому, не охраняемымъ, насъ окрылило. Будемъ идти и дальше. День можно переждать въ лѣсу, а ночью снова по дорогѣ. И вотъ сегодня, проспавъ весь день въ оврагѣ, мы вышли въ сѣрыхъ полусумеркахъ на дорогу. Мы намѣревались пройти еще верстъ пятнадцать и тогда уже свернуть на западъ къ границѣ. Отъ дороги до границы должно было быть не болѣе двѣнадцати километровъ.

Тишина. Сначала идемъ напряженно прислушиваясь и всматриваясь въ окружающее. По обѣ стороны дороги свѣжія гари. Всюду валяется множество обгорѣлыхъ деревьевъ. Телефонные столбы частью сгорѣли, частью повалились подъ тяжестью падавшихъ во время пожара деревьевъ. Телефонная проволока перепутана, порвана. Этотъ разгромъ еще болѣе успокаиваетъ насъ и мы бодро идемъ впередъ. Василій Ивановичъ уже сокрушается о нашихъ напрасныхъ трудахъ. Мы могли бы давно пройти сдѣланный нами путь, если бы пользовались дорогами.

— Не можетъ быть, — говорилъ онъ, — чтобы они всѣ дороги охраняли. Дурака мы сваляли. Надо было беречься только первые десять дней, а въ глухихъ мѣстахъ идти по дорогѣ. Давно были бы на мѣстѣ.

Дорога дѣлаетъ поворотъ. Невдалекѣ, въ вечернемъ полусумракѣ, ясно обозначается небольшой мостъ. Очевидно, къ дорогѣ у моста примыкаетъ болото и пожаръ поэтому не уничтожилъ островка зелени. За мостомъ уже темнѣетъ не горѣлый лѣсъ.

— Вотъ хорошее мѣсто, — говоритъ Василій Ивановичъ, глядя на кусты налѣво, — слѣдовало бы намъ здѣсь отдохнуть. Торопиться некуда.

Мы смотримъ на привѣтливую зелень кустовъ и продолжаемъ подвигаться къ нимъ по дорогѣ. Вотъ и кусты.

— Стой. Куда идете?

Въ двухъ-трехъ метрахъ отъ меня въ положеніи «съ колѣна» находился пограничникъ, направившій на насъ винтовку. Двое другихъ лежали рядомь.

 

- 365 -

Только одно мгновеніе прошло послѣ окрика. Пограничникъ еще не успѣлъ сдѣлать движеніе и произнести обычное «руки вверхъ!», какъ я, прыгнувъ въ сторону, пустился бѣжать. Моему примѣру послѣдовали всѣ. Мы бѣжали по открытому мѣсту къ спасительному лѣсу, чернѣвшему впереди метрахъ въ ста.

Все, что я затѣмъ дѣлалъ, было совершено безсознательно, автоматически. Первые десять-пятнадцать моихъ шаговъ, очевидно, ошеломили неожиданностью пограничниковъ и они не стрѣляли. На самомъ бѣгу я вдругъ съ размаха валюсь на совершенно ровномъ мѣстѣ. Въ самый моментъ моего паденія пограничники открываютъ частый безпорядочный огонь. Я быстро поднимаюсь и бѣгу дальше. Гулкое эхо гремитъ выстрѣлами.

Я помню каждое мгновенье своего бѣга. Помню, какъ я, вставая, оглянулся на пограничника. Какъ сейчасъ вижу его лицо съ орлинымъ прыщавымъ носомъ. Онъ тоже всталъ и напряженно всматривался въ моихъ, бѣгущихъ сбоку и опередившихъ меня, компаньоновъ.

Я продолжаю бѣжать, чувствую себя здоровымъ и сильнымъ. Слышу стукъ своихъ шаговъ. Пробѣгаю еще шаговъ десять и снова валюсь на землю на совершенно ровномъ мѣстѣ. Трещатъ выстрѣлы. Я опять поднимаюсь и вижу бѣгущихъ своихъ компаньоновъ. Василій Ивановичъ посрединѣ. Онъ все также, какъ и раньше держитъ ружье за стволъ и едва на полголовы отстаетъ отъ другихъ. Ближе ко мнѣ бѣжитъ Хвостенко и я вижу по скулову бугорку на щекѣ, какъ напряжены его мускулы. Митя бѣжитъ справа. Вотъ уже близокъ спасительный лѣсъ. Трое уже скрылись въ лѣсу, а я все еще бѣгу подъ выстрѣлами.

Вотъ и лѣсъ. Я пробѣгаю еще метровъ двадцать въ его глубину и останавливаюсь. Охрана продолжаетъ стрѣлять. Я бѣгу вдоль опушки, окликаю вполголоса своихъ. Поворачиваю обратно, вновь зову. Никакого отвѣта. Еще два раза пробѣгаю вдоль опушки. Пробую углубиться въ лѣсъ и натыкаюсь на болото. Заботливо осматриваюсь и собираюсь съ мыслями. Первое чувство — радость: остался цѣлъ. Меня спасло, конечно, мое двукратное паденіе подъ вліяніемъ чудесной, непреодолимой силы. Пограничники, вѣроятно, сочли меня раненымъ. Мелькаетъ мысль: а вѣдь компасъ то у меня. Какъ же они безъ компаса? Не важно: Василій Ивановичъ охотникъ-промышленникъ, — онъ ихъ и безъ коыпаса выведетъ.

 

- 366 -

Сумракъ окончательно сгустился и я съ трудомъ подвигаюсь инстинктивно подальше отъ засады. Подъ ногами хлюпаетъ вода. Вынимаю компасъ, нужно отойти на востокъ. Едва различаю стрѣлку и, взявъ направленіе, двигаюсь дальше. Болото кончилось. Продолжаю идти и вдругъ слышу странный шорохъ. Вотъ такъ неожиданность! Передо мною берегъ незнакомаго озера. Стараюсь представить себѣ карту и никакъ не могу припомнить озера такъ близко отъ дороги. Подхожу еще ближе, всматриваюсь. Противоположный берегъ скрытъ въ полусумракѣ. Оттуда, съ того берега вѣетъ вѣтеръ и у моихъ ногъ плещутъ волны.

Иду вдоль озера. Неожиданно чувствую подъ ногами невидимую во тьмѣ тропинку и иду по ней. Опять неожиданность: изъ темноты вынырнула избушка. Рыбачья хижина, что-ли? Обхожу ее и иду дальше. Берегъ озера уходитъ на юго-востокъ, я поворачиваю на сѣверъ.

Странны эти блужданія въ лѣсу впотьмахъ. Причудливые силуэты выявляются изъ тьмы и преграждаютъ путь.

Только повѣрь этому, да сверни въ сторону, — и пошелъ кружиться на одномъ мѣстѣ. Я же прямо шелъ на эти призраки и они оказывались то кустами, то вѣтками ели. Часа черезъ два пути изъ мрака выползли и мнѣ преградили путь какія то бѣлесыя громады. Оказалось — скалы. Онѣ образовали закрытіе съ запада. Я пріютился у ихъ подножія. Рука нащупала сухіе сучья. Трепетный свѣтъ зажженнаго костра освѣтилъ массивныя скалы и лапы густыхъ елей, окружавшихъ ихъ плотнымъ кольцомъ. Я взохнулъ съ облегченіемъ: огонь мой никто не увидитъ. Въ лѣсу была тишина. Вытащилъ карту и при свѣтѣ костра разсмотрѣлъ вновь. Напрасно: на ней и признака озера не было въ этомъ мѣстѣ.

Когда прогорѣлъ костеръ, я смелъ золу и оставшіеся угли еловой вѣткой, легъ на согрѣтую землю и тотчасъ заснулъ.

 

8. БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ

 

Утро. Ночныя тѣни исчезли и передо мною все тѣ же безконечныя болота и лѣсъ... лѣсъ. Спѣшу уйти подальше отъ вчерашняго происшествія.

Невыносимо тяжелый путь. Иду по зыбкимъ болотамъ и рѣдкимъ возвышенностямъ съ упавшимъ, горѣлымъ лѣсомъ на нихъ. Иногда этотъ лѣсной хаосъ упавшихъ стволовъ ста-

 

- 367 -

новится почти непреодолимымъ препятствіемъ. Но мнѣ разсуждать нѣтъ времени, ибо положеніе слишкомъ опасно: кругомъ, конечно, рыщутъ съ собаками-ищейками въ поискахъ насъ. Вйередъ, во что бы то ни стало — впередъ!

Въ этой бѣшенной гонкѣ проходитъ полдня. Вотъ опять изъ болота вынырнулъ невысокій длинный хребетъ, захламощенный горѣлымъ лѣсомъ и молодой порослью. И что же я вижу? На влажной землѣ свѣжій отпечатокъ конской подковы! А вотъ еще и еще...

Мигомъ исчезаю въ кустахъ и ухоижу въ сторону отъ этого мѣста, держусь самыхъ густыхъ зарослей. Насъ несомнѣнно ищуть по всѣмъ доступнымъ мѣстамъ.

Къ вечеру я добрался до уютнаго глухого оврага, набралъ сучьевъ и устроилъ нѣчто вродѣ шалаша. Ночью высушилъ хорошо одежду и снова улегся на теплое мѣсто изъ подъ костра...

Вотъ и утро. Высунулъ голову изъ подъ плаща и изумился: ослѣпительно бѣлый свѣтъ рѣзнулъ глаза. Опять неожиданность: все кругомъ покрыто снѣгомъ. Я спряталъ голову подъ плащъ и еще плотнѣе закутался. Положеніе становилось совсѣмъ сквернымъ: идти по снѣгу — значитъ оставить слѣды и дать возможность пограничникамъ захватить себя врасплохъ.

Пролежалъ весь день и всю ночь, а на утро слѣдующаго дня пошелъ дальше по снѣжнымъ полнымъ воды болотамъ. Сапоги весь день полны ледяной воды. Утромъ съѣлъ послѣднюю горсть сухого мяса, оставивъ въ запасѣ только немножко конскаго топленаго сала. Къ вечеру я едва передвигалъ ноги и уже черезъ силу спустился въ глубокій оврагъ, поросшій густымъ ельникомъ. На моховомъ покровѣ подъ елями — ни снѣжинки. У меня нѣтъ силъ развести костеръ и я валюсь на мягкій мохъ, только вынувъ руки изъ рукавовъ и укутавшись въ полушубокъ и плащъ. Засыпаю тяжелымъ сномъ.

Проснулся освѣженнымъ. Идетъ дождь и это меня радуетъ: исчезнетъ снѣгь и исчезнутъ слѣды мои. Однако, за день вымокъ совершенно: докучливый дождь промочилъ насквозь и мой плащъ и полушубокъ. Но у меня задача — сегодня добраться до дороги, на которой насъ встрѣтила засада и дорогу эту пересѣчь. Послѣ катастрофы на дорогѣ я, отступивъ на востокъ, пробираюсь глушью вдоль этой дороги. Ссгодня съ утра измѣнилъ направленіе прямо на западъ и долженъ

 

- 368 -

пересѣчь дорогу. Иду весь день, а ея все нѣтъ и нѣтъ. Чувствую какъ съ каждымъ шагомъ увеличивается опасность, но все же шагаю изо всѣхъ силъ. Въ котомкѣ у меня, кромѣ кусочка конскаго жира, нѣтъ ничего съѣстного. Ягоды не попадаются. Кое гдѣ только на болотныхъ проталинахъ и кочкахъ попадается клюква.

День начинаетъ блекнуть. Коротокъ осенній день на сѣверѣ. Неужели не дойду до дороги? Напрягаю остатки своихъ силъ, едва передвигаю ноги въ снѣжномъ, хлюпающемъ мѣсивѣ. Наконецъ, въ изнеможеніи останавливаюсь перевести духъ подъ развѣсистой елью и неожиданно въ просвѣтѣ между косматыхъ еловыхъ лапъ вижу столбы съ телефонной проволокой. Дорога!

Осторожно пробираюсь къ дорогѣ и застываю въ напряженномъ вниманіи. Вся дорога въ слѣдахъ отъ конскихъ подковъ и солдатскихъ сапогъ. Возможно, что патруль только что прошелъ. Осторожно отхожу назадъ, нахожу глубокій оврагъ и останавливаюсь въ немъ на ночлегъ. Силы мои упали окончательно и я едва въ состояніи двигаться. Но лечь нельзя — одежда мокрая, къ тому же начался легкій заморозокъ. Но никогда еще мнѣ не было такъ трудно развести костеръ: иззябшіе пальцы плохо справлялись со спичками, сырыя дрова не загорались. Пришлось для разжиганія употребить часть бумагъ изъ моего багажа. Наконецъ, костеръ загорѣлся, отогрѣлъ мои иззябшіе члены и я принялся за сушку: вылилъ воду изъ сапогь, посушилъ ихъ, слегка просушилъ одежду и не будучи болѣе въ состояніи бороться съ усталостью, надѣлъ все полусухое и уснулъ. Впрочемъ сонъ мой можно было только приблизительно назвать сномъ: небытіе заливало сознаніе какъ только голова прикасалась къ землѣ.

Ясное солнечное утро. Я съ трудомъ расправляю послѣ тяжелаго сна онѣмѣвшіе, скрюченные отъ холода члены и спѣшно собираюсь въ путь. Сегодня рѣшительный день, ибо мнѣ надлежитъ пересѣчь дорогу, охраняемую патрулями. Можетъ быть тутъ, гдѣ нибудь совсѣмъ недалеко засада? Я чувствую какъ опустился весь, какъ упали силы мои, сдѣлавъ меня неспособнымъ къ сопротивленію. Душа моя полна отчаянія. Неужели всему конецъ? Неужели тутъ, у самой границы меня постигнетъ неудача и чекистъ-палачъ заработаетъ три рубля «оперативныхъ» на моей головѣ?

Я остановился въ кустахъ, у края дороги, и впервые за долгіе годы полуравнодушнаго отношенія къ религіи понялъ

 

- 369 -

всѣмъ сердцемъ, душой своей почувствовалъ, какъ во мнѣ жилъ и руководилъ мною Промыселъ Божій.

Я поднялъ къ небу полные слезъ глаза и съ горячей молитвой обратился къ Богу. Налагая на себя крестное знаменіе, съ юношескихъ лѣтъ мною оставленное въ равнодушіи, я почувствовалъ, какъ въ какую то бездонную пропасть проваливается и мое отчаяніе и мое изнеможеніе. Счастливый своимъ просвѣщеніемъ, я бодро зашагалъ впередъ.

Кругомъ ни души. Пуста и дорога. Налѣво, у края дороги мерещатся постройки. А можетъ быть, это мнѣ только показалось? Я, не раздумывая, быстро пересѣкъ дорогу, ступая изъ предосторожности только на каблуки, и скрылся подъ елями на другой сторонѣ.

Опять иду по лѣсу и налѣво отъ себя вижу рѣчку, текущую на западъ, вѣроятно, въ Финляндію. Иду вдоль ея прихотливыхъ извивовъ, но она неожиданно поворачиваетъ почти въ обратную сторону, на востокъ, я бросаю рѣчку и иду снова лѣсомъ прямо на западъ. Изъ за пригорка согрѣтаго солнцемъ, показывается тропинка. Кругомъ по прежнему пусто. Возлѣ тропинки множество брусники: ея красныя грозди сплошь покрыли землю. Сажусь и начинаю утолять голодъ брусникой. Кѣмъ проложена здѣсь въ этихъ пустынныхъ мѣстахъ тропинка, и куда она идетъ? И почему именно здѣсь такая масса брусники? Эти вопросы возникаютъ и потухаютъ въ моемъ сознаніи, не задѣвая моего спокойствія. На тропинкѣ тепло и уютно.

Однако, пора идти дальше. Со вздохомъ вынимаю компасъ и беру направленіе. Черезъ нѣсколько минутъ ходьбы снова столбы съ телефонной проволокой, снова дорога. Удивительное дѣло: что тутъ за обиліе дорогъ? Слѣва вижу опять ту же прихотливую рѣчку, но черезъ нее переброшенъ небольшой, опрятный мостъ. Ужъ не граница ли? Быстро ухожу отъ опаснаго мѣста и возвращаюсь къ утомительному странствованію по болотамъ.

Наконецъ, дорогу мнѣ преградило обширное озерное дефиле.* Оно уходило изъ поля зрѣнія и вправо и влѣво. Я остановился въ нерѣшительности, гдѣ начать обходъ. Наконецъ, избравъ сѣверное направленіе начинаю путаться, блуждая между озерами и рискуя попасть на засаду.

 


* На фотографіи, конечно, финскій пейзажъ, но онъ какъ двѣ капли волы похожъ на встрѣченное мною дефиле.

 

- 370 -

Четыре дня блуждалъ я по дебрямъ безъ пищи. Теперь горные хребты ни разу не пересѣкали моей дороги — они шли на западъ. По моимъ разсчетамъ отъ дороги до границы оставалось двѣнадцать-пятнадцать километровъ, а между тѣмъ, я иду пятый день. Ужъ не перешелъ ли я границу четыре дня тому назадъ, не ѣлъ ли я бруснику на самой границѣ? Но я по-прежнему избѣгаю тропинокъ и иду самыми глухими мѣстами.

Тридцать восьмой день пути по звѣринымъ тропамъ.

Изъ за гушины елей на солнцѣ сверкаетъ серебряная поверхность рѣчки. Осторожно подхожу поближе и нахожу переходъ черезъ нее изъ двухъ бревенъ, а за нимъ какое то странное сооруженіе: два небольшихъ навѣса, крытыхъ дранью. Перебираюсь черезъ рѣчку и осторожно залѣзаю подъ навѣсъ. Безъ сомнѣнія — это становище лѣсорубовъ. По полу разбросаны бумажки, спичечные коробки. Какъ странно: въ надписяхъ латинскій шрифтъ. Неужели я въ Финляндіи? Собираю бумажки, коробочки и бѣгу въ ближайщіе кусты. Внимательно разсматриваю надписи на незнакомомъ языкѣ. Какія же онѣ, если не финскія? Я боюсь вѣрить, боюсь ослабить напряженіе воли, только что мною обрѣтенной.

Съ удвоеннымъ вниманіемъ и осторожностью пробираюсь вдоль рѣчки. Изъ лѣсу выскользнула тропинка. Стою въ нерѣшительности: идти по ней или нѣтъ? На тропинкѣ что то бѣлѣетъ. Подхожу и поднимаю папиросную коробку. По діагонали на ней написано «Saimaa». Я вспоминаю изъ географіи финское озеро Сайма и медленно иду по тропинкѣ въ лѣсъ. И вдругъ меня заливаетъ волной радости. Я вздыхаю полной грудью и легкимъ, рѣшительнымъ шагомъ иду впередъ.

Поскорѣе бы встрѣтить кого нибудь, чтобы окончательно убѣдиться въ избавленіи.

Иду по утоптанной тропинкѣ то спускающейся въ болото, на пѣшеходный настилъ на немъ, то взбирающейся на пригорки. Наступаетъ ночь, а я все иду и иду. Поднимается вѣтеръ, начинаетъ бушевать буря, гудятъ и стонутъ лѣса, а я все иду среди бушующаго хаоса, пока силы не оставляютъ меня и я валюсь на землю.

Лежу изнеможенный и чувствую, какъ изнеможеніе во всемъ тѣлѣ начинаетъ заливаться волной радостной энергіи и я, движимый ею, встаю и снова иду по тропинкѣ среди бушующаго лѣса.

 

- 371 -

Тропинка начинаетъ спускаться подъ горку и, скользнувъ куда то, исчезаетъ въ лапахъ развѣсистой ели. Я выхожу на широкое шоссе. Да, это, разумѣется, Финляндія. Иду по шоссе на западъ. Вдали въ ночномъ сумракѣ блеститъ огонекъ. Смѣло иду на него. Одинокій домикъ выдѣлился изъ тьмы освѣщеннымъ окномъ. Около домика кто-то колетъ дрова. Подхожу вплотную.

Высокій парень, опустивъ топоръ, съ удивленіемъ смотритъ на меня, изможденнаго, въ рубищѣ, безъ шапки.

—      Это Финляндія? — спрашиваю я.

—      Финляндія.

Я закрываю лицо руками и плачу, плачу . . .

 

* * *

 

Черезъ день въ карантинѣ, Хвостенко и Митя Сагалаевъ разсказали мнѣ объ участи Василія Ивановича. Онъ былъ смертельно раненъ и остался навсегда въ лѣсу. . .

 

КОНЕЦЪ