Хищник

Зло, что было начато когда-то

В сталинских застенках надо мной,

Продолжают нынче бюрократы

Под крылом у партии родной.

 

Меньше стали прятать за решетку,

Кое-что сказать разрешено,

Но, как прежде, затыкают глотку,

Если справедливо скажешь: "Но..."

 

Но — когда зарплату урезают,

Но — когда лишают выходных,

Но — когда бессовестно влезают

В душу ради прихотей своих.

 

Но - когда навязывают глупость,

Отвергая правильный совет,

Но - когда начальственная грубость

Гасит в сердце труженика свет.

 

Но — когда продукты по талонам

Каждому на месяц, как птенцу,

Но — когда нет ходу одаренным

Там, где все доступно подлецу.

 

Но - когда под натиском ОМОНа

Стонет безоружная толпа,

Но — когда в квартире после шмона

Оставляют тайного "клопа".

 

Но — когда в суде сидит хапуга,

Угрожая честному кнутом,

Но - когда мы слышим друг от друга:

"Ты умри сегодня, я потом..."

 

Этих "но" на каждый день, пожалуй,

Тысяча. И каждое из них

Сдабривают масляным: "Обжалуй,

Ведь закон — защита прав твоих".

 

И тогда по лестнице инстанций

Я иду. Там слушают меня,

Обещают четко разобраться,

Только просят подождать три дня.

 

Вот три дня, три месяца проходят...

Жалобу рассмотрят — спору нет.

Да нечасто жалобщик находит

Удовлетворительный ответ.

 

Все общо, расплывчато, превратно,

Из закона выбрано лишь то,

Что опять же нужно бюрократу:

Он хозяин, ты пред ним ничто.

 

И запьешь, поддержки не нашедши,

И клянешь безбожно все подряд.

"Это алкоголик сумасшедший", —

Заключает медик-бюрократ.

 

Штрафанут тебя на всю катушку,

Припугнут, но это — полбеды:

Может статься — упекут в психушку

Под уколы лекаря-балды.

 

Всюду, всюду строит мне несчастья

И мое бессилье видеть рад

Плотоядный хищник черной масти,

Волк в овечьей шкуре — бюрократ.

 

23 октября 1990 г.

Щелково, 41 километр