Стихи, стихи! Спасите наши души!

 

Среди каторжан было много молодежи - довоенные школьники, мечтавшие об университетах, а попавшие за колючую проволоку. Книги запрещены, никакой возможности для умственного развития. Единственное спасение - стихи. Их легко хранить в памяти. В стихах информация представлена в сжатой лаконичной форме. Особый эстетизм стихов возвышает душу. Для лагерной жизни все это чрезвычайно важно. Ну а если сам сочиняешь стихи, ты чувствуешь себя творцом. Для каторжных условий, когда тебя пытаются превратить в бессловесного раба, это просто спасение!

Я начала писать стихи на ОЛПе № 9, но собратьев по стихам гам не нашла и свои стихи никому не читала. А на ОЛПе № 2 уда-

 

лось организовать своего рода литературный кружок. Вот как это получилось. В марте 1946 г. девять прибалтов совершили побег. Вохра их догнала, растерзала собаками, и трупы их были разложены на снегу у вахты. На фанерных досках кровью написали «СОБАКАМ - СОБАЧЬЯ СМЕРТЬ!» Такие зловещие «спектакли» устраивались уже не раз. И на 9-й шахте так бывало... Я только одного из беглецов знала по имени - Нинэ. Прибалты начали прибывать в конце 1945 г. Особенно много их появилось в 1946 г. Из Литвы, Латвии, Эстонии шли этап за этапом. В ожидании, когда откроются врата ада, этап обычно располагался у входа в зону и хорошо просматривался из женской части лагеря, которая несколько возвышалась над окружающей тундрой. Мы, узницы «призыва 43-го года», с удивлением взирали на молодых «лесных братьев» (так называли прибалтийских партизан, боровшихся с советской властью), еще полных сил и энергии. Они были одеты в красивые теплые одежды западного образца. Господи, есть же еще на свете такие люди - в красивой одежде, с человеческим обликом! Нам они казались пришельцами из другого, фантастического мира. Через два года пребывания в зоне мы выглядели типичными каторжанами: в грязных рваных бушлатах, ватных брюках, чунях и шапках-ушанках. Все на одно лицо, различались только номерами. Но через несколько месяцев от человеческого облика новоприбывших не осталось и следа. Исчезла их красивая одежда, вместо теплых шерстяных свитеров появились рваные телогрейки. Тяжелые подземные работы в шахтах и лагерная баланда с невероятной быстротой превращали сильных молодых людей в немощных доходяг.

Каторжные лагеря были лагерями уничтожения. Они назывались лагерями особо строгого режима и каторжных работ для предателей и изменников Родины, что отличало их от ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей). В каторжных лагерях не собирались «исправлять», а имели полное право «уничтожать». Расстреливали за малейшие провинности. А о побегах и говорить нечего. Тот, кто отваживался на побег, шел на верную, мученическую смерть. Но все равно побеги были: «Мы знаем, что умрем, но умрем за зоной! Мы идем на смерть!» Несколько часов, а то и минут, свободы ценою жизни!... И вот этот побег в марте 1946-го. Два раза в день на разводе и при возвращении с работы мы проходили мимо девяти окровавленных трупов! Нужно было как-то

 

откликнуться на трагическую гибель наших товарищей, почтить их память. Я сочинила «Снежного Молоха» («Расстрел каторжан»):

Взмахнули заката кровавые крылья,

Словно падала подстреленная птица...

Крик застыл от ужаса пред былью:

Недоступного нарушена граница!

Даль со страхом переглядывалась с далью,

В ночной мгле спеша укрыться.

Снежный МОЛОХ встрепенулся перед данью,

Принесенною на ЖЕРТВЕННИК сторицей...

На окне мороз оставил пропись,

Говоря на языке морозной пыли:

Смелый сокол, низверженный в пропасть,

Опустил обломанные крылья...

9 марта 1946 г. ОЛП № 2

В узком кругу доверенных лиц я прочла это стихотворение в память о погибших. Из женской зоны оно каким-то путем проникло в мужскую. Там откликнулись. Началась наша «перекличка в стихах». Белорусский поэт Леон Шпаковский прислал мне свое стихотворение «Мечта о побеге»:

Сегодня вечером, когда визжит пурга,

И тундра пенится холодным снегом,

Мне хочется вселенную ругать,

И успокоить боль лихим побегом!

Бежать без памяти, вздымая снежный пух,

В движеньи бешенном подхлестывая ветер,

Искать спасения, укрытую тропу,

Которой нет конца на этом свете!

Бежать туда, где желтый листопад,

Другими красками лицо земли украсил,

Упиться встречами и целовать подряд,

Пока есть юности хоть капелька в запасе!

Леон (Леонид) Шпаковский до ареста жил в Минске, писал стихи на белорусском языке, освободился около 1955 г., дальнейшую судьбу его не знаю.

 

Через некоторое время пришел отклик от зэков (не каторжан). Владимир Игнатов написал, что «Снежного Молоха» он воспринял, как «ножом воткнутые стихи»:

Высыпались зубы звезд

Из черной пасти неба.

Апрель тащил по грязи хвоста

Зловещ Земли молебен.

Как грешника душа темна

Была та ночь.

Я шел один.

Как смоль туман,

Невмочь...

Окутанный немою дрожью

Я леденел.

И, проклиная бездорожье,

Стенал и пил и пел.

Слепым щенком искал несмело

Сосок спасенья.

Но тщетны поиски.

Моя неделя

Была без воскресенья!

Вдруг тень столба или версты

Грехом передо мною встала,

Ножом воткнутые стихи

Как самоцветные кристаллы

Засверкали, заиграли...

Я вытер вытекшие очи,

Сорвал с души печать

И обронил обрывки строчек

Перед верстою «Е-105».

Апрель, 1946, ОЛП № 2

Владимир Власович Игнатов родился в 1918 г. в деревне Серетино Курской области, по профессии педагог. До войны входил в группу молодых поэтов г. Харькова. Считал своим учителем Семена Кирсанова. С начала войны в рядах Красной Армии. Попал в окружение, был взят в плен. Когда колонну военнопленных вели по его родным местам, родственники опознали его и упросили немцев отпустить домой. Вернувшись в родное село, он принялся за восстановление школы. Эта школа стала единственным культур-

 

ным очагом в окрестных селах и деревнях. После освобождения Курской области от немецких оккупантов Игнатов был арестован и I) мая 1943 г. осужден Военным трибуналом 40-й армии по ст. 58 п. 16. Он получил 10 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах. В его личном деле значится такая формулировка: «Служил у немцев в школе». В январе 1946 г. прибыл в Воркутлаг. Освободился в апреле 1952 г. Около 40 лагерных стихотворений Владимира Игнатова переданы на хранение в архивы Воркутинского межрайонного краеведческого музея и Московского «Мемориала».

Алексей Петрович Цветухин прислал мне стихотворное поздравление с днем моего рождения, в котором обыгрывались фразы из стихотворения «Снежный Молох»:

Смотрю на светлый локон Ваш

Ловлю я синих глаз тревогу,

За что так тяжек жребий Ваш?

Какая жуткая дорога...

Вот и сегодня, Боже мой,

Во всей природе обновленье.

Так крикнуть хочется: «Запой!

Сегодня ведь Ваш день рожденья!»

Апрель чтоб каждый был для Вас

Весною настоящей!

Чтоб тундра не давила Вас

Тоскою леденящей!

Чтоб аромат родных полей

Всем существом вдыхали!

И «недоступного границ»

Чтоб Вы не нарушали!

Чтоб не пришлось писать стихов

Про «крыльев взмах кровавых»,

Чтоб много мягких светлых снов

В душе тепло рождались!

24 апреля 1946 г.

ОЛП № 2, Воркутлаг, каторга

Официальные сведения о Цветухине из Архива МВД Республики Коми: Алексей Петрович Цветухин родился в 1899 г. в Петербурге. Образование высшее театральное. До войны - главный режиссер Симферопольского драматического театра,

 

Заслуженный артист РСФСР. Осужден Военным трибуналом войск НКВД Крыма 7 июля 1944 г. к 15 годам каторжных работ и 5 годам поражения в правах. Начало срока 9.05.44, конец срока 9.05.59. Прибыл в Воркутлаг из Симферопольской тюрьмы 12.09.44. Каторжанский номер «3-434». Большую часть срока отбывал на ОЛПе № 2.

Как только каторжанам разрешили самодеятельность, Цветухин возглавил лагерную «труппу» ОЛПа № 2. Этот ОЛП в середине 40-х годов состоял из большой мужской зоны и смежной женской, меньшей по размеру. В «труппу» входили не только мужчины, но и женщины. Первый лагерный спектакль - лермонтовский «Маскарад». Роль Арбенина исполнял бывший заслуженный артист РСФСР А.П.Цветухин. Для каторжан, отлученных от театра, книг, музыки и прочих культурных ценностей, «Маскарад» на лагерной сцене был сенсационным явлением, запомнившимся на всю оставшуюся жизнь. В знаменитый Воркутинский музыкально-драматический театр («мальцевский» театр или «театр имени генерала Мальцева» - так его именовали на Воркуте) Цветухина взять не смогли из-за каторжанского клейма. Он весь свой срок подвизался на самодеятельной лагерной сцене.

Вот так началась жизнь нашего литературного кружка после кровавых событий в марте 1946 г. на ОЛПе № 2. Со временем в него вошли около десяти человек, главным образом - довоенные школьники, мои ровесники.

Мы вспоминали известных поэтов, открывали друг другу запрещенных в те времена Цветаеву, Гумилева, Ахматову, Мандельштама и многих других, о которых «на воле» начали свободно говорить только после «оттепели». И, главное, сами писали стихи. Часто это были неумелые, полудетские стихи, к которым специалисты и любители высокой поэзии относятся пренебрежительно. Но, я думаю, что к лагерному творчеству нужно подходить с особыми мерками. Это подлинное документальное свидетельство нашего ДУХОВНОГО БЫТИЯ, наших эмоций, взаимоотношений, отношения к лагерным событиям. Ведь иных документальных свидетельств просто нет. Сохранились некоторые письма, но в них по цензурным соображениям и чтобы не волновать близких мы выражались очень осторожно.

В лагерных стихах - противление рабской каторжной жизни, преодоление духовной смерти, поиск путей умственного разви-

 

тия. Стихи были своеобразной летописью нашей подневольной жизни. Увы, в ней фиксировались чаще всего страшные, кровавые события... Лагерные стихи- это ПОЭТИЧЕСКОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ В ГУЛАГе, это- нарушение режима, которое каралось жестоко.

Многие стихи были обращены к Тундре. Тундра была для нас и олицетворением нашей беды, и единственным источником красоты. Рядом с ограниченным пространством ЗОНЫ (жизнь втиснута в квадрат!) существовал как бы параллельный мир - просторы бескрайней ТУНДРЫ. Во время полярной ночи наше воображение поражало СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ как непонятное видение потустороннего мира...

Много стихов посвящалось ЛЮБВИ - «Любовь никто не в силах задушить!» - и ДРУЖБЕ. Особый цикл лагерных стихов можно выделить в рубрику «Я тебя поздравляю!» - это документальная иллюстрация наших взаимоотношений, наши попытки скрасить жизнь друг друга в праздники и дни рождения.

Стихотворное творчество политзаключенных не должно смешиваться с песнями уголовного мира. К сожалению, в настоящее время такая тенденция наблюдается. Люди, которые сами не были в лагерях и не понимают того, что в период массовых политических репрессий уголовный мир котировался как «друзья народа» и использовался как дополнительное средство уничтожения «врагов народа»...Мы испытывали глубокое отвращение к уголовному миру и к «блатной песне» с ее жаргоном, рифмованным матом и прочими атрибутами. Лагерное творчество политзаключенных стоит особняком. Почти все стихи, которые попадали ко мне, я старалась через вольнонаемых пересылать для хранения моей маме, Вацлаве Михайловне Корибут-Дашкевич.

И сама «переправа», и хранение лагерных стихов были сопряжены с большим риском. Те стихотворения, в которых говорилось прямым текстом о каторге и расстрелах, конечно, не записывались и не пересылались, а хранились только в памяти. Когда я освободилась и встретилась с мамой, она мне вручила большой пакет с моими письмами и с лагерными стихотворениями. Со временем я составила рукописный сборник «О каторге, о судьбах, о мечтах», содержащий более ста стихотворений тринадцати авторов. Этот сборник - «духовный портрет» узников ВОРКУТЛАГа - каторжан 1940-х и 1950-х годов.