В ансамбле КВЧ
Удивительно порой складывается запроволочная судьба. Кажется, нет ничего на свете беспросветнее этого унылого однообразия лагерных будней и ничему не измениться до самого звонка, до конца срока. "Вдруг" случается здесь так редко... Ко мне оно явилось в облике дневального при нарядчике (ему тоже полагалась "шестерка"). Зачем я понадобился? — спрашиваю себя, а ноги уже несут к штабному бараку. Нарядчик, не сказав ни слова, повел меня на вахту, конвоир доставил на соседнюю колонну, штабную. В отличие от рядовой, так называемой кубатурной, эта колонна не ведает утренних разводов, существует она без производственных планов. На штабной обитают работники управления, механики, диспетчеры, обслуга военизированной охраны (ВОХР) — все почти расконвоированные. В отдельном бараке ютится концертный ан-
самбль культурно-воспитательной части. Меня ожидала начальница КВЧ, миловидная блондинка с волевыми глазами. Бросив на прибывшего оценивающий взгляд опытного скотовода, она спросила:
— Говорят, ты петь умеешь?
— Немного... — ответил я без всякого апломба. Тем временем аккомпаниатор открыл крышку старого пианино. Дюжина пар глаз выжидающе смотрела на меня.
...Нет на свете краше нашей Любы
Начал я первую попавшую на ум песенку. Видно, по части вокала в ансамбле было совсем худо, если мое пение оказалось приемлемым. Начальница отправила меня назад, на мою колонну, сказав, что завтра меня переведут к ней, в ансамбль. Перевод требовалось оформить. Заявка от начальника КВЧ в учетно-распределительную часть (УРЧ), потом — заявка на конвой и, наконец, переход зека на новое место.
Первое утро без развода, первый день без тачки... Много ли надо узнику для счастья? Наскоро простился с Васей, и осталось чувство неловкости, будто в чем-то виноват перед ним.
В бараке КВЧ меня встретили Петя Кулагин, танцор. Николай Шалаев, певец. Крафтакробат Владимир Гиро с партнером. Борис Озеров, музыкант, и еще один танцор, Федя Русаков. С верхних нар всматривался в новенького старый цирковой клоун Жан — его настоящего имени я так и не узнал. В концертной бригаде состояли еще две девушки, они жили в особой женской зоне — внутри общей штабной.
Трудно было представить себе сразу программу концертов, еще труднее — найти свое место в ансамбле любителю пения. Но удержаться здесь надо во что бы то ни стало. Мне выпал редкий случай обмануть судьбу и выжить.
Первый день в штабной зоне запомнился во всех деталях. Вот настало время обеда, дневальный принес бачок супа — обычную баланду с редкими клецками из ржаной муки. Я мигом опорожнил свою миску. Что это? Никто больше к бачку не подошел. Артисты достали хлеб, рыбу, сало, чеснок, сахар — каждый свое — и принялись за еду.
Мне сказали, что супа я могу налить себе еще. Я выпил вторую миску, третью и тут же пожалел: можно ведь было процедить эту жижу и выбрать вожделенные клецки. На другой день я так и сделал. И впервые за долгие месяцы ощутил подобие сытости.
Зрительный зал и сцена примыкали к нашей "спальне", наш барак именовали клубом. Через несколько дней после моего прибытия состоялся очередной концерт. Николай Шалаев исполнил две или три патриотические песни, Людмила (фамилия выпала из памяти) прочитала стихотворение модного тогда Константина Симонова. Танцоры, облачившись в морскую форму, "сбацали" обыкновенную чечетку. Жан, где-то загримированный, в кудлатом парике, выступил в сценке, разыгранной к случаю. Его партнер, в неблагодарной роли отказчика, порывался проскочить на кухню за кашей. Жан не пускал его, укоряя за лень. Когда они помирились, Жан предложил отказчику побриться. Тот, не подозревая подвоха, сел на табурет, заботливо прикрыл салфеткой брюки клиента, обернув полотенцем шею. Отказчик же зажмурился от удовольствия — и тут "парикмахер" большой малярной кистью достал из ведра большой шматок густой желтоватой пены и шлепнул ее на лицо "клиента". Потчуя щедро кистью, Жан проводил его под общий смех зрителей. Среди них было много охранников, несколько жен начальства. Что же я им покажу? С пением соло я никогда не выступал, так что провал обеспечен. Читать? Этот жанр в программе уже представлен. Выручил, как всегда, случай. Мои новые коллеги, получив накануне команду, приступили к репетиции одной из прежних программ под названием "Балтийцы". Дело шло бойко, без остановок, сразу было видно, что это представление хорошо накатано. Вечером нас повели на дальнюю колонну, где еще не видели "Балтийцев". Определить жанр этого зрелища я и сейчас не берусь: нечто среднее между дивертисментом, хоралом и опереттой, исполненное в духе "Синей блузы" 20-х годов... В основе представления лежал музыкально-литературный монтаж.
...А что, если попробовать самому написать что-нибудь в этаком стиле? На другой день, раздобыв два песенника, подшивку газет, я принялся за дело.
Дзинь! Удар медных тарелок и...
Первый ведущий(он освещен на просцене выносным софитом): Год 1242
Второй ведущий: — На льду Чудского озера русские воины разбили закованных в латы немецких рыцарей.
Первый ведущий: — Александр Невский надолго отвадил немцев от нашей земли.
...Дзинь!
Первый ведущий: — Год 1380...
Второй ведущий: — В битве на Куликовом поле Дмитрий Донской...
Первый ведущий: — Год 1709...
Второй ведущий: — В битве под Полтавой Петр I наголову разбил шведских захватчиков.
Первый ведущий: — Год 1812...
Второй ведущий: — Войска Наполеона устремились к Москве...
Ведущий повествует о поражении французов на фоне хора
Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром...
Вот когда понадобилось мое знание отечественной истории. Я не преминул вставить эпизоды гражданской войны и только после этого рассказ о вторжении гитлеровских войск. Слова ведущих перемежаются мизансценами, пением, танцами, показом плакатов...
Этот опус я сочинил за двое суток и прочитал его вслух исполнителям. Они одобрили. Отдал исписанную стопу коричневой цементной бумаги (другой не было) начальнице КВЧ. Она вернула через два дня, сказав "добро", и велела приступать к репетициям.
Через десять дней все было готово.
Первое представление программы "Идет война народная" состоялось на автоколонне. Заключенные — шоферы и грузчики — приняли нас хорошо. До встречи с нею надо было приобрести уверенность, испытать себя на
"своих" зрителях. Это Жан посоветовал. Старый клоун, при первом знакомстве способный оттолкнуть, высмеять любого, раскрывался потом хорошими сторонами характера — добротой, житейской мудростью, деликатностью. В лагере эти качества, если они имелись, прятали глубоко в себе. По совету Жана Коноплева назначила еще два представления нового монтажа в зонах для зека.
Как она сюда попала, Маша Коноплева? В нашей стране любили, да и сейчас любят бросать кличи. Было так: "Все на рабфаки!". И массы, жаждущие, кто знаний, кто должностей, двинулись на учебу. В 1935 году возникли патриотические движения шахтера Алексея Стаханова, кузнеца Александра Бусыгина, фрезеровщика Ивана Гудо-ва... Все это могло походить на стихийный порыв, но тогда для многих подобные кампании казались естественными. Не остались в стороне и женщины. Еще в 1933 начало греметь имя Паши Ангелиной, первой трактористки. В тридцать седьмом Валентина Хетагурова, жена армейского командира, призвала молодых строителей социализма ехать на Дальний Восток, осваивать новый край. Маша Коноплева была одной из многих тысяч девушек, откликнувшихся на призыв Хетагуровой. А язык сталинской эпохи обогатился новым словом — "хетагуровки".
Потом при Хрущеве: "Все на целину!" И молодежь двинулась в Казахстанские степи уродовать землю. И — рапортовать. При Брежневе: "Все на БАМ!" Сотни тысяч поднял этот клич. Результаты известны.
Юная Мария Коноплева искренне верила, что и Крайний Север, и Дальний Восток осваивают комсомольцы. Но там, на месте, она убедилась в ином, все делалось руками заключенных, и Комсомольск-на-Амуре построили они, жертвы террора. Коноплева оказалась среди тюремщиков, а уж попав в систему ГУЛАГа, сама, по доброй воле, уйти не могла. Она познала жизнь в Зоне Малой, научилась девятиэтажному мату, и вот это юное создание трансформируется в опытную лагерную начальницу. Власть, она кого хочешь испортит. Ощущение безграничной власти над людьми — артистами ансамбля, инспекторами КВЧ, "воспитателями", над многими заключенными пробудили в молодой хетагуровке жестокие инстинкты.
Однажды привели к нам из нового этапа певца, об-
ладателя великолепного баритона. Начальница задержалась в тот день на штабной в ожидании новенького. Он не успел отощать до предела, видимо, посадили не так давно. Пел он прекрасно, профессионально.
От Севильи до Гренады, В тихом сумраке ночей, Раздаются серенады, Раздается звон мечей...
Это был солист Ашхабадской филармонии. Посадили его за "язык". Он, бедолага, так и не узнал, кто его оклеветал. Завистников на эстраде всегда хватало. Итак, статья 58, пункт 10 (в туркменском варианте), срок 10 лет.
Начальница осталась весьма довольна, просмотрела вырезки из газеты "Туркменская искра" — отличные рецензии. Потом спросила певца, за что сидит — статью, срок. Ничего не сказав в ответ, поднялась и вышла. Утром явился нарядчик и забрал баритона. Больше мы его не встречали, сгинул "враг народа" на общих работах. Никто не решался заговорить о нем с Коноплевой, но однажды один из танцоров все же спросил ее. Начальница КВЧ гневно передернула плечами:
— Контрикам не место на сцене!