- 146 -

Вадим Благовещенский

 

В конце 70-х в Варшаве скончался от рака почек мой товарищ по заполярным страданиям Станислав Валенто. Участник польского сопротивления, он попал после войны вместе с тысячами патриотов под репрессии, неумолимый конвейер выбросил его на Печору. В сражениях с германскими оккупантами и в катынском побоище погибла не вся польская интеллигенция, геноцид получил продолжение в истребительных лагерях. Инженера Валенто ожидала скорая гибель, и если бы не начальник Центральной технической лаборатории Печорстроя Благовещенский... Вадим Викторович был одним из тех начальников, очень немногих, кто почитал своим долгом спасать интеллигентов. Ведь им в заключении доставалось более других. Каждый надзиратель с особым удовольствием давил зеков с умными глазами, с высоким лбом. Над ними измывались охранники и бригадиры, их в охотку калечили уголовники...

Благовещенскому удавалось время от времени выискивать через знакомых сотрудников 2 отдела (учетно-распределительного) Управления лагеря попавших в лагерь специалистов и забирать в свою лабораторию. Их переводили на штабную колонну при Управлении с относительно сытным пайком и теплым бараком, опять же — относительно. Так он устроил у себя рабочими профессора Московской горной академии Лифшица и военного топографа Гедеонова. Они были осуждены за "антисоветскую агитацию" — по статье 58, пункт 10 УК. Лаборантом в ЦТЛ работал полковник Бунякин (попал в плен, стал "изменником"). На лесокомбинат лаборантом Благовещенский направил старого большевика, сидевшего еще при царе, Георгия Яковлевича Стрелкова. На воле он работал заместителем начальника Главзолота.

Станислава Валенто Вадим Викторович буквально вытащил из лазарета, истощенного до предела, потерявшего всякую надежду выжить. Позднее специалист по строительным материалам Валенто работал на построенном за Воркутой цементном заводе, на Аяч-Яге.

 

- 147 -

Оперчекистский отдел бдительно следил за тем, чтобы "враги народа" уходили из жизни раньше прочих заключенных, использование "агитаторов" и "шпионов" в лагерной зоне являлось прямым нарушением исправительной политики. Пришлось Благовещенскому обратиться за санкцией к самому начальнику Печорстроя Василию Арсеньевичу Барабанову.

Надо сказать, что в лагерях под постоянным страхом расправы жили не только заключенные, но и вольнонаемные — начиная от фельдшеров и рядовых инженеров, до начальников колонн. Имитируя активную деятельность по выявлению крамолы, оперчекисты заводили "дела" на всех. Их гнусные происки нередко заканчивались скоротечным "судом" и переводом вчерашнего "вольняшки" из Зоны Большой в Зону Малую. Благо они сосуществовали в близком соседстве. Благовещенскому такое перемещение грозило постоянно: он был из дворян, служивших в царской армии, дед — в звании генерал-лейтенанта, отец — полковника. Судьба отца сложилась трагично — его преследовали при всех режимах. При царе сослали за либеральные взгляды в Сибирь. Белочехи приговорили к расстрелу. Вскоре после выхода из тюрьмы участвовал по поручению М. Фрунзе в составлении Устава Красной Армии. Последнее место службы — заведующий учебной частью первых курсов красных командиров в Бийске. Там он скончался от инфаркта в 1921 году. Казалось бы, честная биография честного патриота. ан нет, действовала доктрина истребления дворянства как класса, до последнего человека. Диктатура не жалела ни детей, ни внуков чуждых классов.

Вадима Благовещенского по окончании школы не принимали ни в один вуз, и он стал рабочим, потом буровым мастером в Брянской геологоразведочной партии НИИ удобрений имени академика Э.В. Брицке. Оттуда, с производства, он получил направление в Ленинградский горный институт. Службу инженер-геолог начал в Осо-

 

- 148 -

бой экспедиции ОГПУ, занимался разведыванием радиоактивных руд в системе ГУЛАГа. Он строил аэродромы и авиационный завод, шоссейные и железные дороги, служил с первого года войны в саперных частях, был начальником рудника в Кожиме, на Печоре... Его биография — неотрывная часть истории ГУЛАГа, а везение — Благовещенского ни разу не арестовывали — лишь оттеняет неуемность машины репрессий.

Мои злоключения Вадим Викторович принимал близко к сердцу и несколько раз спасал от неминуемой расправы. То ли мои очки досаждали начальникам, то ли причиной тому был мой независимый характер, которому я не изменял и в заключении. Меня постоянно постигала незаслуженная кара: какой-нибудь оперчекист, из самых ретивых борцов с "контрой", загонял на дальнюю колонну, иногда на штрафную даже... А там царила беспредельщина — беспредельная жестокость охраны и полный произвол блатных. Первые могли сгноить тебя в карцере или же пристрелить при случае, вторые, "социально близкие" им, могли сотворить с тобой такое, до чего даже изощренный лубянский костолом еще не додумался. При мне однажды уголовники живьем сварили в котле повара, который чем-то им не потрафил. Сюда попадали лишь отпетые рецидивисты из тех, что и в лагере успели совершить убийство или грабеж. Терять им было нечего, хуже этой зоны не бывает. Охранников, надзирателей сюда набирали тоже из самых отпетых.

Производственный план колонны — его спускали сверху каждой клетке запроволочного организма — выполняли бригады мужиков, как их презрительно именовали уголовники, пожиравшие почти весь их скудный рацион. Выдержать более месяца эту двойную каторгу я бы, конечно, не мог. Спасала инвалидность по зрению, зафиксированная окулистами еще на печорской пересылке.

Связь, в обычном смысле слова, отсутствовала, но мне удавалось иногда отправить "на волю" записку в центральную лабораторию Благовещенскому. Много лет

 

- 149 -

спустя, уже в Москве, мне стало известно, что он был вхож к наместнику Вождя на Печоре Барабанову. Василий Арсентьевич приглашал Благовещенского домой. Ночи напролет играли в преферанс, обсуждали новинки литературы. Барабанов выписывал журнал "Вопросы философии", покровительствовал театру... Это был просвещенный лагерный босс. Сталин лично держал его на примете и наградил после войны золотой звездой Героя Социалистического Труда. Социалистического...

Рассказ почему-то постоянно уводит меня в сторону от главного. Внешность Благовещенского, интеллигентность и высокое чувство юмора делали его желанным собеседником. Он умел в любой, даже самой трудной ситуации, оставаться оптимистом. "Так... Картина Айвазовского "Девятый вал", — говаривал он в таком случае, и тут же искал ближайший выход, созванивался с охраной, доставал транспорт, выколачивал дефицитные реактивы в отделе технического снабжения, а то и в самом ГУЛАГе. Вероятно, этим и объясняется расположение к нему Барабанова, и он никогда не отказывал Вадиму Викторовичу в таком пустяке, как наряд на переброску нужного лаборатории зека из одного конца необъятного лагерного края в другой конец, хотя бы в поселок Абезь, где находилось управление строительства.