ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ

И вот я уже в метро. Даже не верится, что стены уже позади, позади ежедневный вопрос «Как со взглядами?», позади вся эта опостылевшая обстановка. А вот и дом. Трёхлетняя дочурка

 

Иночка, которую я не видел более четырех месяцев. И - книги, без которых я очень соскучился.

Лекарства я дома выбросил в туалет. Конечно, это опять привело к неусидчивости, трудно преодолимой. Но - лекарства выброшены и путь к отступлению отрезан. И вот совершенно неожиданно, через несколько дней, неусидчивость прошла. Оставалась только скованность в движениях.

Почувствовав себя нормально, я пошел на работу. Там мне официально оформили увольнение по следующей формулировке: «Освобожден от занимаемой должности по состоянию здоровья».

Научные сотрудники встретили меня радушно, с сочувствием, расспрашивали о больнице, режиме.

- Ведь негодяи какие! - сказал один из них. - Мало им было человека с работы уволить! Еще и в психбольницу запихнули!

- Самые настоящие фашисты, - сказал другой сотрудник, -никакой разницы.

- Хуже фашистов, - резюмировал третий.

- А Вашкову не в первый раз подлости совершать, - сказал один из них, - он, мерзавец, в тридцатые годы в раскулачивании участвовал. Сельское хозяйство подрывал.

- Про вас в «Хронике» было. И в «Посеве». Мы тут все читали, - под большим секретом сказал мне один из кандидатов наук, ударник коммунистического труда. А затем добавил: -Вы напишите, что с вами было. Подробнее. Потом на Западе опубликуйте. Знаете, Жорес Медведев тоже в психушку попал, а как вышел - написал работу: «Кто сумасшедший?». Мордасы коммунистические потом рады не были, что с ним связались. Им нельзя давать волю. Каждый случай репрессий надо предавать гласности.

А пока надо было оформлять пенсию по II группе инвалидности, да пойти в институт сельхозинформации, где я работал внештатным референтом. Все же, как-никак, на пенсию жить будет трудновато, а если все силы и время бросить на реферирование, то можно будет продержаться.

В институте сельхозинформации были рады моему приходу: там почти все статьи на «редких» языках отдавали мне. Дали мне на реферирование с десяток статей, с которыми и я вернулся домой.

И вот однажды вечером - звонок. Открываю дверь. Какая-то женщина. Приглашаю войти.

 

Женщина: Я - патронажная сестра из психдиспансера по вашему участку. Вы ведь недавно выписались из психбольницы, а к нам до сих пор так и не явились на приём.

Николаев: Да, понимаете, времени все не было. Да к тому же я не знаю, где ваш диспансер находится.

Женщина: Улица академика Королева, дом 9. Ваш врач - Шатохина Альбина Константиновна. Сейчас я напишу вам ее расписание. (Пишет: по каким дням - утром, по каким - вечером). Как вы себя чувствуете?

Николаев: Хорошо.

Женщина: А как дома ? Не ссоритесь ?

Николаев: Нет.

Женщина: А как дела на работе?

Николаев: Меня только что уволили. Начинаю в СОБЕСе оформлять пенсию. Собираю необходимые документы.

Женщина: Вы лекарства принимаете?

Я рта не успел открыть, как моя жена (теперь, к счастью, уже бывшая) выкрикнула:

- Ой, он не принимает лекарства!

Женщина: А почему вы не принимаете лекарства ?

Николаев: Да они мне ни к чему.

Женщина: Но вы посмотрите, как вы выглядите? Вы же совсем больны. Неужели вы хотите, чтобы ваше состояние ухудшилось?

Николаев: Это состояние вызвано лекарствами.

Женщина: Наоборот, лекарства снимают такое состояние. И их надо принимать обязательно. Иначе вы снова окажетесь в больнице.

Наконец она ушла, получив с меня обещание, что на следующий день я зайду в диспансер.

Как только за ней закрылась дверь, я стал выяснять с женой отношения:

Николаев: Зачем же ты ляпнула, что я не принимаю лекарства?

Жена: Но не могу же я врать!

Вот тебе и «свобода»! Какой-то ещё диспансер посещать, с какой-то Шатохиной беседовать.

Странное дело. В разоблачении преступлений советской психиатрии весь упор делается только на разоблачение использования в репрессивных целях психбольниц. А вот о психдиспансерах и психучете молчат. А если и упоминают психдиспансеры, то вскользь, как нечто совершенно несущественное. А между

 

тем роль психдиспансеров в психиатрических репрессиях огромна. Их роль в подавлении инакомыслия гораздо более значительна, чем роль психиатрических больниц. Достаточно сказать, что все диссиденты, «освобождающиеся» из психиатрических больниц, ставятся в обязательном порядке на психиатрический учет в психоневрологическом диспансере по месту жительства. И этот учёт не так уж безобиден, как может показаться вначале. Поставленный на психучет в диспансере диссидент находится под постоянной угрозой новых психиатрических расправ. А главное—диспансерный психиатрический учет - это уже на всю жизнь!

Чтобы не быть голословным, я проиллюстрирую это в своей книге на собственном примере. Быть может, это привлечет внимание к проблеме диспансерного учета в целях психиатрических репрессий.

И вот я пришел в психоневрологический диспансер № 7 Дзержинского района. Очереди не было. Захожу на прием в кабинет к Шатохиной Альбине Константиновне^*.

Шатохина: Ну, что? Знакомиться будем? Тебя как зовут?

Николаев: Николаев Евгений Борисович.

Шатохина: В какой больнице лежал?

Николаев: В пятнадцатой, в первом отделении.

Шатохина: А чувствуешь себя как?

Николаев: Нормально.

Шатохина: Никакой критики! Больной! Совсем больной! Он таким на всю жизнь останется! Неизлечим! Ты хоть посмотри, как ты выглядишь!

Николаев: Это от лекарств.

Шатохина: Кстати, почему ты перестал принимать лекарства?

Николаев: Они мне не нужны.

Шатохина. Что, снова в больницу захотел? Сейчас отправлю! А число сегодня какое? День недели?

Николаев: Не знаю. (После выписки мне было не до дней недели и дат).

Шатохина: Вот, не ориентируется во времени и в пространстве! А события в последнее время какие произошли?

Николаев: Не знаю, я больше четырёх месяцев в больнице был

 

 

Шатохина: Ну, хотя бы в области космонавтики?

Николаев: Не знаю, в больнице не было газет.

Шатохииа: Луноход запустили!

Николаев: Впервые слышу!

Шатохина: Вот, резко сузился круг интересов! А жену за что избил?

Николаев: Я жену не избивал.

Шатохина: Как же не избивал?! У нее еще сотрясение мозга было, и она два месяца в институте Склифосовского пролежала.

Николаев: Моя жена в институте Склифосовского не лежала.

Шатохина: Что же я, по-твоему, вру? Николаев: Моя жена в институте Склифосовского не лежала.

Шатохина: Провалы в памяти! А на работе почему конфликтовал с сотрудниками?

Николаев: Я там ни с кем не конфликтовал.

Шатохина: А с Полежаевым?

Николаев: Он сам ко мне приставал.

Шатохина: А почему ты его хотел убить и Вашкова ?

Николаев: Я их не хотел убивать.

Шатохина: Как, не хотел?! А для чего ж ты тогда обрез приготовил?

Николаев: У меня нет обреза.

Шатохина: Нет, есть. Где ты его прячешь?

Николаев: У меня обреза нет и никогда не было.

Шатохина: А сейчас каковы у тебя отношения с Полежаевым?

Николаев: Он уже давно умер.

Шатохина: И ты радовался его смерти?

Николаев: Легче стало. А то он каждый день со мной о субботниках и политзанятиях говорил.

Шатохина: Неадекватная реакция! А сейчас чем занимаешься?

Николаев: Реферированием. Я в институте сельхозинформации несколько статей взял, буду над ними работать.

Шатохина: И что это за статьи?

Николаев: Я разные делаю: по генетике, охотничьему хозяйству, экологии, природноочаговым болезням.

Шатохина: И откуда эти статьи?

Николаев: Из иностранных журналов.

Шатохина: А ты что, какой-нибудь язык знаешь?

 

Николаев: Да.

Шатохина: Какой же?

Николаев: Да я много знаю. Английский, немецкий, латынь, польский, чешский, сербохорватский, болгарский и много других. Но лучше всего я говорю на языке суахили из стран Восточной Африки.

Шатохина: Ты что же, полиглот?

Николаев: Да, полиглот.

Шатохина: И когда же ты успел все эти языки выучить ?

Николаев: У меня методика разработана, позволяющая выучить любой язык за два-три месяца.

Шатохина: Мания величия! Ну, а как в отношении прежнего места работы? Что думаешь делать?

Николаев: Да надо добиваться восстановления. Меня ведь незаконно уволили.

Шатохина: Будешь на них жаловаться?

Николаев: Да, пойду на прием к замминистру. Если потребуется, то буду добиваться восстановления через суд.

Шатохина: Вот только попробуй, пожалуйста, живо в психбольнице снова окажешься. Заруби себе на носу, что ты должен сидеть тише воды, ниже травы. Сиди дома и помалкивай в тряпочку.

Николаев; Но ведь меня и с работы незаконно уволили, и в больницу незаконно положили.

Шатохина: Ах, ты ещё и на больницу жаловаться собираешься!? Ну, попробуй, пожалуйста, и снова будешь в больнице! Очень хочешь, да? А в диспансер почему долго не ходил?

Николаев: Яне знал, где диспансер находится.

Шатохина: Ну а теперь знай. В диспансер ходи обязательно, два раза в неделю. Не явишься хоть раз - тут же будешь в больнице. И принимай лекарства. Не будешь принимать - снова будешь в больнице. И не вздумай меня обманывать! Я по твоему виду сразу определю, принимаешь ли ты лекарства или нет. Сейчас я выпишу тебе рецепты. (Выписывает.) Здесь тебе я выписала мажептил, циклодол, трифтазин, тизерцин и элениум. Вот тебе указание, как их принимать: утром, днём и вечером. Смотри, рецепты - бесплатные, а лекарства все - дорогие. Наше государство гуманное, оно очень хорошо к психическим больным относится. Лекарства для них дорогие из-за границы за валюту покупает, а больным всё отдает бесплатно. А ты это государство ненавидишь. Скажи своей жене и матери, чтобы они зашли ко мне. А сам приходи ко мне через два дня.

 

Я ушел. По дороге домой зашел в аптеку, получил по рецептам лекарства. Принимать я их и не думал, а хотел сначала вообще выбросить. Но передумал. Решил ежедневно выбрасывать в унитаз дневную дозировку, а остальное хранить на случай проверки. Поинтересовался и ценой. Все лекарства вместе взятые стоили более 15 рублей. Дозировку же Шатохина мне назначила большую: примерно по 10 таблеток за один прием, всего около 30 таблеток в день.

Продолжал оформлять пенсию (растянулось это оформление недели на две) и делал рефераты.

А кроме того я обнаружил дома повестку из военкомата, еще осеннюю, когда я находился в больнице. Значит, психиатр из военкомата не сомневался в моем психическом здоровье, коли меня на военные сборы вызывали. А тут мне и письмо пришло из Петербурга от друзей: приглашали к себе передохнуть.

Но вот прошли эти два дня и я снова пришел в диспансер на приём к Шатохиной.

Шатохина: Ну что, не принимаешь опять лекарства ?

Николаев: Принимаю.

Шатохина: Что, обмануть меня вздумал? Меня не обманешь! По твоему виду вижу, что не принимаешь.

Николаев: Я принимаю лекарства.

Шатохина: Ну, какие ты лекарства принимаешь?

Николаев: (Отвечаю ей дозировки за утро, день и вечер. Всё это я предварительно выучил назубок, словно знал, что она сможет это спросить.)

Шатохина: Скажи, а почему ты на политзанятия на работе не ходил?

Николаев: Не считал нужным. Политзанятия следует устраивать на добровольных началах.

Шатохина: А на коммунистический субботник почему не пошел?

Николаев: Субботники тоже надо проводить на добровольных началах.

Шатохина: А на митинге почему тебя не было?

Николаев: Митинги тоже надо проводить на добровольных началах.

Шатохина: А почему ты социалистическое обязательство в честь XXIV съезда нашей партии не взял?

Николаев: Я не разделяю политики КПСС и не поддерживаю её.

 

Шатохина: Интересно, и чего это тебе коммунисты только плохого сделали?

Николаев: С работы уволили, в психбольницу положили.

Шатохина: Так ты ж больной! Посмотри, как ты выглядишь! Я не понимаю, как они тебя еще в таком состоянии выписали? Тебе там пожизненно надо сидеть!

Николаев: Я здоров. Это состояние от лекарств. А то, что психиатрия у нас используется для политических репрессий - уже широко известный факт. Но возмездие придёт. После 1945 года по заслугам получили фашисты, а коммунисты тоже свое получат. И на коммунистов тоже свой Нюрнбергский процесс будет.

Шатохина: А ты не ори, не угрожай! Тебя здесь никто не боится! Ещё что-нибудь подобное скажешь - домой не вернешься. Дети твои вырастут, а ты всё ещё сидеть будешь и никогда больше не выйдешь из больницы. И попробуй еще только займись политикой! Сразу в больнице окажешься! Сейчас четыре месяца отсидел, а второй раз всю жизнь будешь в больнице сидеть. И дети твои тебя забудут!

Николаев: Я политикой никогда не занимался. Наоборот, отказывался заниматься политикой, когда меня на работе заставляли ей заниматься.

Шатохина: Ну вот попробуй еще раз откажись. Сразу попадешь в больницу. Тебя там уже ждут.

Николаев: А я сейчас уже не работаю.

Шатохина: А как же институт сельхозинформации? Там разве нет политзанятий?

Николаев: Я там внештатный сотрудник, появляюсь там только для того, чтобы взять работу на дом и принести готовую работу назад, да еще за деньгами.

Шатохина: А как у тебя с оформлением пенсии?

Николаев: Да всё еще тянется.

Шатохина: Ну, ладно, иди домой. Приходи через 2-3 дня. Не задерживайся, если не хочешь быть снова в больнице.

Дня через три я снова пришел в диспансер.

Сел в коридоре на лавочку. Через некоторое время вышла патронажная сестра и спросила:

Сестра: У вас при себе деньги есть?

Николаев: Да что-то около рубля.

Сестра: А ценные вещи?

Николаев: Часы.

Сестра: Ну, ждите. Нам только что звонили. Профессор скоро обещал приехать.

 

Я ждал. Вдруг в диспансер вошли два санитара.

«Где больной?» - спросил один из них. Снова вышла патронажная сестра и ко мне:

Сестра: Товарищ Николаев, профессор приехать не смог. Он ждет вас в пятнадцатой больнице. Вам придется проехать вместе с ними.

Ложь раскрылась, но - слишком поздно.

Санитар: Деньги и ценные вещи у него есть ?

Сестра: Часы и что-то около рубля.

Санитар: Давай часы!

Николаев: А зачем?

Санитар: Давай, не разговаривай. В больнице отдадим.

И меня повели в чумовоз, как на жаргоне пациентов дурдомов (психиатрических больниц) называют санитарные машины, доставляющие психбольных в психиатрические больницы.