- 98 -

ДОБРЫЙ СОВЕТ

Из приемного покоя меня направили в отделение № 15. Моим лечащим врачом стал Кучеров Алексей Юрьевич. Заведовал отделением Дмитриевский Владимир Николаевич. Кроме того, в отделении работала также врач Файнштейн Неля Зиновьевна, очень подлая и грубая баба. Но о ней в этой главе разговора больше не будет, так как я с ней в отделении практически не общался.

Утром 14 февраля 1974 года Кучеров вызвал меня к себе на беседу.

Кучеров: Как вы себя чувствуете?

Николаев: Нормально.

Кучеров: Что привело вас в больницу?

Николаев: Не знаю. Прочтите путевку, там написано. Я путевку не читал.

Кучеров: А как вы сами думаете?

 

- 99 -

Николаев: Я предпочитаю воздерживаться от догадок. Ноя знаю точно одно, что путевку на меня выписал Назаров, участковый врач диспансера. Я ему ничего плохого не сделал. А он необоснованно отправил меня в психбольницу. Он подлец после этого.

Кучеров: А почему, собственно говоря, вы имеете претензии к Назарову? В диспансер поступил звонок из компетентной организации, после чего Назаров выписал на вас путевку. Если бы Назаров отказался это сделать, то путевку выписал бы главный врач, а Назарова бы уволили с работы. Вы бы все равно попали бы в больницу. И разве вам не безразлично, кто выписал на вас путевку: Назаров или главный врач диспансера ? И почему Назаров из-за вас должен был терять рабочее место, если бы вы все равно попали бы в больницу?

Николаев: А почему был звонок в диспансер?

Кучеров: В связи с вашим неправильным поведением.

Николаев: Ив чем оно заключалось?

Кучеров: Вот это вы мне сейчас и расскажете.

Николаев: Я вам рассказывать ничего не буду. Я ничего не знаю и ни к чему не причастен. Я требую, чтобы вы немедленно меня выписали, потому что я - психически здоровый человек.

Кучеров: Скажите, вы прошли ВТЭК?

Николаев: Да, 11 февраля, за два дня до госпитализации.

Кучеров: Хорошо. А вы раньше лежали в психиатрических больницах?

Николаев: Да, в пятнадцатой, в третьей, в пятой. Но я - психически здоровый человек.

Кучеров: В связи с чем вы раньше лежали в больницах?

Николаев: Не знаю. Врачи передо мной не отчитывались и путевок с причинами госпитализации мне не показывали.

Кучеров: А как вы сами думаете?

Николаев: Я предпочитаю воздерживаться от догадок. Я психически здоровый человек и настаиваю на выписке.

Кучеров: Вы в «Кащенко» впервые, мы вас не знаем. Разговор о выписке может идти только после того, как мы получим выписки из тех больниц, в которых вы находились ранее.

Николаев: И когда это будет?

Кучеров: Дней через десять-пятнадцать.

Николаев: А до этого что, нельзя?

Кучеров: До этого нельзя. Вот когда придут выписки о вас, тогда я вас дополнительно вызову и мы об этом поговорим. А сейчас расскажите мне о своих политических взглядах.

 

- 100 -

Николаев: Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, потому что он не имеет отношения к психиатрии. Я буду отвечать вам только на медицинские вопросы: о самочувствии, сие, аппетите. Вот об этом и спрашивайте.

Кучеров: Вы занимались политикой?

Николаев: А вы? Вы разве не занимались политикой? Разве вы не ходите на политзанятия? Вы, наверное, голосовали за коммунистов на последних выборах? Отвечайте!

Кучеров: Здесь спрашиваю я.

Николаев: Если вы не хотите говорить мне о своих занятиях политикой, то и я имею полное право не отвечать вам о том, занимаюсь я политикой или нет.

Кучеров: Напрасно. Я вам больше не советую заниматься политикой. Иначе вас все время будут класть в больницу.

Николаев: И я вам больше не советую заниматься политикой. Не ходите больше на политзанятия, не ходите на выборы. А что касаемо меня, то я политикой не занимался.

Кучеров: Если бы вы действительно не занимались политикой, то вас бы в больницу никто не положил.

Николаев: Скажите, а если вы занимаетесь политикой, например, голосуете на выборах за коммунистов, то почему вас за это в психбольницу на лечение не кладут?

Кучеров: Вы прекрасно понимаете, о какой политике идет речь и какой политикой не следует заниматься.

Николаев: Нет, не понимаю. Разъясните.

Кучеров: Вы кто по специальности?

Николаев: Биолог.

Кучеров: Я слышал, что вы знаете еще и языки?

Николаев: Да, знаю.

Кучеров: Вот если бы вы занимались только биологией и языками, то вас бы никто не трогал никогда.

Николаев: А если бы вы тоже занимались только медициной, то вы бы со мной так не разговаривали. Но постольку поскольку вы занимаетесь политикой на политзанятиях, вы разговариваете со мной именно так. Вы мне не советуете больше заниматься политикой. А я вам тоже больше не советую заниматься политикой.

Кучеров: Так все же, что же у вас произошло ?

Николаев: Не знаю. Я ничего плохого не делал.

Кучеров: В путевке написано обратное.

Николаев: А что там написано?

Кучеров: Этого я вам не скажу.

 

- 101 -

Николаев: Тогда я тоже не буду отвечать на ваши вопросы.

Кучеров: Ладно, идите в отделение. Я вас вызову, как только придут выписки из пятнадцатой, третьей и пятой больницы.

Кучеров назначил мне таблетки трифтазина, нейлептила и циклодола. Таблетки я не принимал в течение всего времени пребывания в больнице.

На вторую беседу, однако, Кучеров меня не вызвал, ибо его перевели на работу в другое отделение: он из-за чего-то не поладил с Дмитриевским и Дмитриевский из отделения его выжил. Дмитриевский и стал моим лечащим врачом, после того, как из отделения ушел Кучеров.

Дня через три-четыре я через ребят, которые ходили на кухню, получил записку от Херберта. Оказалось, что он тоже находится в «Кащенко», в отделении № 1. Взяли его прямо с демонстрации возле притона коммунистической банды.

А в одно из ближайших после госпитализации воскресений пришел ко мне на свидание один из диссидентов (тогда это слово еще не было в ходу), который мне сказал: «У тебя богатый материал. Ты записывай каждый день, о чем с врачами говоришь. И еще вопросики им подкидывай: спроси насчет Декларации Прав Человека, «Пакта о гражданских и политических правах», статье «Ответ клеветникам»...».

Второй раз о том же самом меня просить не пришлось. Уже на следующий день на обходе я обратился к Дмитриевскому с вопросом.

Николаев: Владимир Николаевич, а как согласовать мою госпитализацию с «Пактом о гражданских и политических правах», подписанным советским правительством?

Дмитриевский: Что это за пакт? Я не знаю.

Николаев: Он был подписан в 1973 году и гарантирует свободу политических убеждений. Меня же госпитализировали в психбольницу и здесь еще спрашивали о моих политических взглядах.

Дмитриевский: На вас этот пакт не распространяется.

Николаев: Почему?

Дмитриевский: Потому что вы психически больны. Этот пакт составлен для защиты интересов психически здоровых людей.

Во время следующего обхода я опять пристал к нему с каверзным вопросом.

 

- 102 -

Николаев: Скажите, пожалуйста, а как согласовать мою госпитализацию со статьей «Ответ клеветникам»?

Дмитриевский: Что это за статья?

Николаев: В этой статье группа советских психиатров писала, что в СССР психиатрия не используется для подавления инакомыслия.

Дмитриевский: Она действительно не используется для подавления инакомыслия.

Николаев: Тогда почему меня держат в психиатрической больнице?

Дмитриевский: В статье, очевидно, разговор шел о том, что в психиатрических больницах СССР не держат психически здоровых людей. Вы же являетесь психически больным человеком. Поэтому вас в связи в вашими ошибочными взглядами и неправильным поведением поместили в психиатрическую больницу.

Николаев: Но это не что иное, как использование психиатрии для подавления инакомыслия.

Дмитриевский: Ваши взгляды вызваны психическим заболеванием. Это не простое инакомыслие, которое может быть у психически здорового человека. Ваши взгляды надо лечить.

Николаев: А почему вы считаете мое поведение неправильным?

Дмитриевский: Ваше поведение носит антиобщественный характер. Именно поэтому в диспансер поступил звонок о вашем неправильном поведении и вас госпитализировали.

Николаев: А откуда поступил звонок?

Дмитриевский: Из компетентной организации.

Николаев: А что это за организация?

Дмитриевский: Вы можете догадаться сами.

Николаев: Нет, не могу догадаться.

Дмитриевский: Прямо на ваш вопрос ответить я не имею права.

На очередном обходе я вновь прицепился к Дмитриевскому.

Николаев: Скажите, пожалуйста, как вы находите мое поведение в отделении?

Дмитриевский: Ничего, жалоб со стороны персонала на вас нет.

Николаев: В таком случае выпишите меня.

Дмитриевский: Этого я сделать не могу.

Николаев: Почему?

Дмитриевский: Вы направлены в отделение по распоряже-

 

- 103 -

нию компетентной организации. Поэтому без ее ведома мы вас выписать не имеем права.

Николаев: А каково, с вашей точки зрения, мое состояние?

Дмитриевский: Ничего. Я думаю, что вам нет необходимости при вашем состоянии находиться в больнице.

Николаев: Тогда почему эта, как вы ее называете, «компетентная организация» не разрешает вам меня выписать ?

Дмитриевский: В связи с вашим неправильным поведением. Николаев: А что это за компетентная организация?

Дмитриевский: КГБ. Может, слышали о такой организации?

Николаев: Нет, не слышал. Что такое «КГБ»?

Дмитриевский: Вы что, действительно не знаете, что такое «КГБ»?

Николаев: Действительно не слышал.

Дмитриевский: Комитет Государственной Безопасности.

Николаев: А я-то тут при чем? Неужели я представляю опасность для государства? И потом, я ни с кем из работников КГБ не знаком. Как они могли узнать о моем неправильном поведении?

Дмитриевский: Значит, вы сделали что-то такое, что заставило КГБ вами заняться. И вообще, было бы лучше, если бы вы занимались только биологией и языками и никуда не вмешивались. У нас с вашим братом разговор короток.

Николаев: С моим братом? Но у меня нет братьев.

Дмитриевский: Ну с вами, с политическими. Если человек понимает, что ему в связи с его ошибочными взглядами надо лечь в больницу, то ему выдают направление в диспансере, он приходит в больницу сам и его помещают в санаторное отделение. Если же он пытается избежать госпитализации, то за ним приезжают санитары и отправляют его в отделение похуже, как мое.

Николаев: Но при чем тут я? Разве у меня ошибочные взгляды?

Дмитриевский: Да, у вас ошибочные взгляды.

Николаев: Вы сказали недавно, что мое поведение носит социально опасный характер. Но разве это так? Я ведь ничего плохого не сделал.

Дмитриевский: Вот именно поэтому вас и направили в больницу. Вы по болезни не можете понять, что ваше поведение носит социально опасный характер и продолжаете утверждать,

 

- 104 -

что вы ничего плохого не сделали. Поэтому вас и надо подлечить, чтобы вы не совершили какого-нибудь преступления.

Николаев: А разве я могу совершить преступление ?

Дмитриевский: Конечно. У вас неправильные взгляды, руководствуясь которыми вы и можете совершить преступление.

Николаев: Вы в этом уверены ?

Дмитриевский: Безусловно, иначе вас не отправили бы в больницу.

Николаев: Вы утверждаете, что я могу совершить преступление, как врач?

Дмитриевский: Конечно, как врач.

Николаев: И вы не думаете отказаться от того, что вы только что обо мне сказали?

Дмитриевский: Нет, не думаю.

Николаев: В таком случае я здоров и настаиваю на том, чтобы вы меня немедленно выписали и пускай мной непосредственно занимается эта компетентная организация, если я могу совершить преступление.

Дмитриевский: Выписать я вас не могу, вы психически больны.

Николаев: Но вы только что сказали, что я - психически здоров.

Дмитриевский: Я не говорил, что вы психически здоровы.

Николаев: Нет, вы только что сказали, что я - психически здоров.

Дмитриевский: Я вам этого сказать не мог.

Николаев: Хорошо. Я вам напомню. Вы говорили, что я способен совершить преступление?

Дмитриевский: Да, это я вам говорил.

Николаев: И от этих слов вы не отказываетесь ?

Дмитриевский: От этих слов я не отказываюсь.

Николаев: Вот тут-то вы, Владимир Николаевич, дёшево купились. Если я действительно смогу совершить преступление, как вы утверждаете, то я - психически здоровый человек. Потому что в учебнике по судебной психиатрии изложено следующее учение Сербского, основателя советской судебной психиатрии. Сербский, а за ним и все советские психиатры, утверждает, что преступление способны совершить лица только психически здоровые, вменяемые, способные отвечать за свои действия и поступки, способные их оценить. Правонарушение, совершенное лицами психически больными, согласно учению

 

- 105 -

Сербского и всей советской психиатрии, базирующейся на учении Сербского, преступлением считаться не может. Ибо психически больные, согласно этому учению, не способны оценить правильно своих действий и поступков. Они не виноваты в совершенном ими правонарушении, а следовательно, такое правонарушение не может рассматриваться, с точки зрения советской судебной психиатрии, как преступление. Вы же утверждали, что я способен совершить преступление, то есть такое правонарушение, на которое способны только лица психически здоровые. А раз я - способен совершить преступление, значит я - психически здоров!

Дмитриевский: Не надо придираться к словам. Вы способны совершить такое правонарушение, которое вы не способны оценить, как правонарушение, потому что вы - больны. Николаев: А преступление я смогу совершить? Дмитриевский: Давайте отложим этот разговор. Николаев: Нет, отчего же? Давайте лучше продолжим. Но Дмитриевский этот спор продолжать не стал. Отошел он от меня весь-весь мокрый, вспотевший и красный.

«Здорово ты его в угол загнал с этими преступлениями», -сказал мне после обхода один из пациентов, который слышал наш разговор.

Идея мне была подана хорошая. И в начале марта у меня с Дмитриевским состоялась очень большая и содержательная беседа, которую я сразу же записал. Эта беседа в сокращенном варианте попала, как мне потом удалось узнать, в «Хронику защиты Прав в СССР», № 12 за 1974 год, затем на нее были ссылки в годовом отчете о положении политзаключенных в Совдепии за 1975 год и в книге «Диагноз: инакомыслие» английских профессоров Сиднея Блока и Питера Реддауэй (Sidney Bloch and Peter Reddaway), вышедшей в Великобритании в 1977 году. Фигурировала эта беседа в качестве иллюстративного материала и на Гонолулском Конгрессе Психиатров в 1977 году. Ниже я привожу запись этой беседы в том сокращенном варианте, который опубликован в «Хронике текущих событий в СССР».

Дмитриевский: Почему вы сейчас попали в больницу?

Николаев: Не знаю. Я никому ничего плохого не сделал. Психиатры обставили госпитализацию так, что она была для меня как снег на голову: неизвестно, за что и почему.

Дмитриевский: Не может ли это быть связано с вашими высказываниями ?

 

- 106 -

Николаев: Какими, например?

Дмитриевский: Ну, хотя бы о нашем обществе.

Николаев: Не знаю. В официальных организациях я никаких высказываний не делал.

Дмитриевский: А в неофициальных?

Николаев: С неофициальными организациями я просто не знаком.

Дмитриевский: Почему вас поместили в больницу в 1970 году?

Николаев: Не знаю. Эта госпитализация тоже была соответствующим образом обставлена. Поэтому у вас больше информации по этому поводу.

Дмитриевский: Но ведь ваши неверные взгляды появились очень давно, еще лет в девятнадцать.

Николаев: Мои взгляды к психиатрии не имеют никакого отношения. И ошибочность взглядов не всегда является показателем заболевания. Она может быть вызвана, например, недостатком информации.

Дмитриевский: Насколько мне известно, вас исключили из комсомола.

Николаев: Меня из комсомола не исключали. Я вышел из комсомола сам.

Дмитриевский: Почему вы тогда вышли из комсомола? Было ли это связано с вашими взглядами?

Николаев: Это к психиатрии не относится.

Дмитриевский: Да, но почему-то вы попадаете в психбольницу уже в четвертый раз. А ведь не все, кто выходит из комсомола, попадают в психбольницу.

Николаев: Я вышел из комсомола 18 лет назад. Сейчас эта тема не актуальна*.

 


* Здесь в «Хронике...» не приводится часть нашей беседы. На мой отказ Дмитриевский потребовал в ультимативной форме ответить, почему же я все же вышел из комсомола. На это ультимативное требование я ответил сведениями из учебников психиатрии, о том, что у психически больных есть очаг стойкого возбуждения. Задавая столь пристрастно этот вопрос, Дмитриевский демонстрирует свое психическое заболевание, наличие у себя очага стойкого возбуждения. Ибо на событие восемнадцатилетней давности он реагирует так, как будто я этот комсомольский билет только что на стол бросил. Вот после этого Дмитриевский и ответил, что он на этом внимание не акцентирует.

- 107 -

Дмитриевский: Нет, что вы. Я специально на этом внимание не акцентирую. Кто вы по специальности?

Николаев: Биолог.

Дмитриевский: Вы знаете языки?

Николаев: Да.

Дмитриевский: Много?

Николаев: Достаточно много.

Дмитриевский: Где вы работали?

Николаев: Четыре года в ВИНИТИ* и один год в институте дезинфекции.

Дмитриевский: Почему у вас были конфликты с сотрудниками?

Николаев: У меня не было конфликтов с сотрудниками.

Дмитриевский: Чем вы еще занимались, кроме биологии и языков?

Николаев: Чем придется.

Дмитриевский: Вас интересовала философия, проблемы государства, права?

Николаев: Нет. Конечно, все эти предметы я изучал в университете, но позже я к ним не обращался.

Дмитриевский: А специально философией вы не занимались?

Николаев: Нет.

Дмитриевский: А что вы можете сказать о нашем обществе?

Николаев: Если вас интересует наше общество, то вам лучше обратиться к более компетентным лицам. Я уже сказал, что, сдав экзамены по политдисциплинам, я учебников в руки не брал, поэтому мои высказывания потянут не более, чем на двойку.

Дмитриевский: Меня не интересует ваше знание университетского курса. Меня интересует ваше собственное мнение. В диспансер, который вас направил в больницу, поступил звонок о ваших неверных взглядах на наше общество.

Николаев: Какими бы мои взгляды ни были, они не имеют отношения к психиатрии.

Дмитриевский: Иначе вы бы не были здесь. Если бы ваши взгляды на общество не представляли социальной опасности, то

 

 


* ВИНИТИ - Всесоюзный институт научной и технической информации.

- 108 -

вас не помещали бы в психбольницу. Ведь предыдущие три раза вы находились в психбольницах длительные сроки?

Николаев: Да, длительные.

Дмитриевский: А нашу государственную машину вы знаете. Все мы подчинены соответствующим органам, и если от этих органов нам поступает распоряжение, мы обязаны его выполнять,

Николаев: Поэтому вы так активно интересуетесь моими взглядами на общество?

Дмитриевский: Да, а вы отгородились, словно стеной. И поверьте, не себе на пользу. Чем более упорно вы будете уклоняться от ответов, тем дольше будете находиться в больнице. Я спрашиваю вас для вашей же пользы. Вы ведь видите, я ничего не записываю.

Николаев: Я тоже ничего не записываю.

Дмитриевский: Кроме того, вас могут причислить к социально опасным, и тогда перед каждым советским праздником в целях профилактики вас будут помещать в психбольницу, хотите вы того или нет.

Николаев: Я знаю, что в нашей стране такая практика существует.

Дмитриевский: Вы ведь не такая крупная величина, как Солженицын, которого за его высказывания и взгляды выслали из страны. Вас за ваши взгляды и высказывания будут помещать в психиатрическую больницу*.

Николаев: И напрасно. Мои взгляды социальной опасности не представляют. А те, кто не согласны с моими взглядами и звонят об этом в диспансер, просто их переоценивают, наверное, от избытка фобий. Моя популярность действительно меньше, чем у Солженицына, но среди лиц, интересующихся иностранными языками, я довольно известен. И любая моя госпитализация приносит только вред, ибо я не могу приносить пользу своими знаниями и опытом тому обществу, о безопасности которого вы так печетесь.

Дмитриевский: Ну, все же, где вы высказывали свое неправильное отношение к нашему обществу?

Николаев: Я думаю, что вам лучше выяснить у работников тех самых органов, которые позвонили в диспансер.

 

 


* Незадолго до этого, в феврале 1974 года, Солженицын был выслан насильно из страны. Поэтому высказывание Дмитриевского было связано с этой жгучей и актуальной темой.

- 109 -

Дмитриевский: Все это так, но мне бы хотелось узнать из первоисточника.

Николаев: В данном случае первоисточником для вас может служить тот человек, который донес на меня. Кто это сделал, я не знаю и не могу предположить, так как неверных высказываний не допускал.

Дмитриевский: Да, но вы находитесь здесь. Значит, вы допускали такие высказывания о нашем обществе, и эти высказывания представляют социальную опасность.

Николаев: Вы ошибаетесь. Скажите, разве имеются на меня жалобы в вашем отделении?

Дмитриевский: Нет, жалоб со стороны персонала на вас нет. Ваше поведение безупречно.

Николаев: А если бы я действительно был социально опасным, тогда мое поведение не могло быть безупречным.

Дмитриевский: Социально опасным является не ваше поведение, а ваши взгляды.

Николаев: Не думаю. Как бы я ни относился к обществу, оно не изменится. Если я его буду ругать, то оно не станет хуже, если я его буду хвалить, то оно не станет лучше. Яне способен вызвать ни его улучшения, ни ухудшения своими высказываниями. Поэтому мои взгляды не могут быть опасными для общества.

Дмитриевский: А что вы предпочитаете, хвалить общество или ругать?

Николаев: Я предпочитаю придерживаться принципа: моя хата с краю.

Дмитриевский: Такое отношение к обществу тоже представляет социальную опасность. И если вы будете следовать этому принципу, то также будете попадать в психиатрические больницы.

Николаев: Это мне известно, я испытал это на себе. Как долго вы собираетесь держать меня в больнице?

Дмитриевский: Этого я вам не могу сказать. Все будет зависеть от вас. Одним месяцем вы не отделаетесь.

Николаев: Я нахожусь здесь уже три недели.

Дмитриевский: Выписывать вас будет выписная врачебная комиссия. И если на комиссии вы будете также обходить все острые вопросы, то это не будет вам на пользу.

Николаев: Я убедился в свое время в другом. Когда я рассказал врачу 15-й психиатрической больницы о своем отношении к обществу, он отправил меня в загородную больницу на Столбо-

 

- 110 -

вой, где я пробыл восемь месяцев. Как видите, высказывать свои взгляды опасно. От вас я узнал, что молчать тоже опасно. Мне, по-видимому, придется из двух зол выбирать меньшее.

Дмитриевский: Поймите меня правильно. Я вас спрашиваю не случайно.

Николаев: Я здоровый человек, и мои взгляды к психиатрии отношения не имеют.

Тем временем в Москву приехала Тьян, которая поселилась у меня дома. Она часто приходила ко мне на свидание, во многом мне помогала. Была она и в психдиспансере № 13, виделась там с Назаровым. Назаров посоветовал ей следить за мной, чтобы я не вел антисоветских разговоров и не занимался политикой. Если я буду заниматься политикой и допускать антисоветские высказывания, то он, Назаров, будет вынужден вновь и вновь класть меня в психбольницу.

Херберт Миколайт выписался из первого отделения раньше меня, пришел ко мне на свидание и сказал, что ему разрешили эмигрировать в ФРГ. Он обещал выслать мне вызов, чтобы я тоже смог эмигрировать из Совдепии. Забегая вперед, скажу, что вызовы (и не один) мне Херберт действительно высылал. Но советская почта работает так плохо, что все эти вызовы почему-то оседали в кабинетах сотрудников Андропова.

Очевидно, с точки зрения коммунистов, я на Родине смогу принести пользы больше, чем за рубежом. Здесь меня можно еще раз кинуть в психушку, подвергнуть разного рода гонениям, чтобы я имел возможность собрать материал для своей книги о преступлениях советской психиатрии.

Понятливые все же иногда бывают коммунисты. Сами против себя материал дают тем, кто его собирает.

Выписал меня Дмитриевский 6 мая 1974 года. Перед выпиской он вызвал меня к себе в кабинет на короткую беседу.

Дмитриевский: Я вам больше никогда не советую заниматься политикой. Занимайтесь языками, биологией. Я продержал вас недолго, но если вы попадете ко мне в больницу второй раз, то я вас буду держать долго. И поверьте, мне плохо не будет оттого, что вы у меня просидите целый год.

Николаев: Вся трагедия в том, что я политикой и не занимался.

Дмитриевский: По вашему психическому состоянию вас можно было бы давно уже выписать. И вообще, если бы не ваши занятия политикой, то вас бы никто не беспокоил, потому что

 

- 111 -

ваше состояние не таково, чтобы вам лежать в больнице по несколько месяцев. Так что, запомните, что я вам сейчас сказал, и сделайте соответствующие выводы.

Николаев: Я запомню и выводы сделаю.

Дмитриевский: Ну вот и хорошо.

Эх, не понял Дмитриевский, какие выводы я сделал! Я-то сделал не тот вывод, что он хотел. Предавать огласке их преступления - вот какой я вывод сделал. А слова его запомнил, опять же для огласки.

Но вот дверь отделения передо мной открыта и я выхожу за его пределы.