- 270 -

ПО УХАБАМ ОВИРА

Эту и следующие главы своей книги я пишу уже в эмиграции

Умные люди посоветовали мне сделать с рукописи микрофильм. Микрофильм я сделал, получилось 13 пленок по 36 кадров. Встретился с кем надо и получил вскоре известие о том, что мои микрофильмы находятся за пределами советской территории. После этого можно было вздохнуть спокойно.

А раз микрофильмы ушли, то можно целиком и полностью посвятить себя ОВИРу и оформлению поездки в гости.

Приключения начались с фотографий. Пришли мы в ближайшую фотостудию, а там говорят: «А мы фотографий для заграничных паспортов не делаем. Обращайтесь туда-то».

Пошли в другую фотостудию, которая делает фотографии для заграничных паспортов.

 

- 271 -

- Вам в какую страну: в капиталистическую или социалистическую?

- В капиталистическую, - отвечаю.

- А мы делаем фотографии только для паспортов для поездок в социалистические страны.

Пришлось идти в третью фотостудию, которая делает фотографии так, как нам надо, - в капиталистические страны.

Но... оказалось, что они не делают фотографии с ребенком

Тогда мы пошли в четвертую фотостудию. И только в четвертой фотостудии нам удалось, наконец, сделать фотографии. С остальными документами особых затруднений не было. Собрали мы их быстро и анкеты заполнили так, как надо. (По крайней мере, мы так считали.) Напоследок я пошел в ДЭЗ № 32 за справкой о составе семьи и о занимаемой нами жилплощади. Пошел я в ДЭЗ в последнюю очередь, так как уж больно не хотелось лаяться опять с этой идиоткой-паспортисткой. Но, на мое счастье, там была другая паспортистка, с которой ругаться не пришлось.

«А почему вы свои паспорта до сих пор не сменили?» - спросила она. «А вот мы их как раз и сменим. Когда нам дадут разрешение на отъезд, наши старые паспорта заберут, а выдадут новые, заграничные», - ответил я.

Этого объяснения оказалось достаточно, и она нужную справку мне выдала.

После этого (на все эти сборы ушла примерно неделя) я пришел в ОВИР. Опять длинная очередь! Шатаева на работе не было, он ушел в отпуск. Вместо него был другой сотрудник - Аськов.

И начались многочисленные придирки. Оказывается, мы неправильно заполнили анкеты. В анкету надо было вписать Херберта, к которому мы в гости собирались. В графе военно-учетная специальность, где я записал из своего военного билета:

«необученный, годен к строевой службе в очках», надо записать шифр военно-учетной специальности. И заполнить пробелы в трудовой книжке. К примеру, у меня было записано, что я по 6 июня 1960 года работал на текстильном комбинате, а с 1 июля 1960 года стал работать на Противочумной станции.

Так вот, надо было вставить, что с 6 июня по 1 июля 1960 года я - трудоустраивался.

Снова прихожу в ОВИР. С моей анкетой опять неполадки. Оказывается, я не написал адреса учреждений, в которых я

 

- 272 -

работал. Надо написать, К тому же, фотографии мы сделали себе квадратные, а надо - овальные.

Снова пришлось уйти ни с чем: делать овальные фотографии, вписывать адреса учреждений. Адреса я вписал по адресной книге: не буду же я таскаться по всем своим бывшим учреждениям и смотреть их адреса. И только с противочумной станцией вышла загвоздка. Где-то в 1964 году она была расформирована и ее адреса в адресной книге не было.

Снова прихожу в ОВИР. Фотографии овальные - это хорошо, но только Тьян, оказывается, должна сфотографироваться без Эмемкута. Ну, и адрес противочумной станции я должен все же достать, хотя она и расформирована.

Ну, Тьян сфотографировалась без Эмемкута, а я поехал туда, где когда-то была противочумная станция. А Москва, как известно, хорошеет и строится. И там, где было раньше множество покосившихся одноэтажных и двухэтажных деревянных домишек, - стоял теперь гигантский и длинный многоэтажный дом.

Поди, найди то место, где противочумная станция была, да какой у нее был номер дома.

Ну, написал я от фонаря № 7. Ничего, сошло, проверять не стали.

Снова пришел в ОВИР. На этот раз оказалось, что не хватает у них справки из СОБЕСа о получаемой мною пенсии, да и вызов сделан на немецком языке. Они немецкого языка не знают, и я должен им представить перевод вызова.

Перевод вызова я сделал и справку из СОБЕСа принес.

Но тут оказалось, что не я сам должен перевод сделать, а отнести вызов в переводческое бюро при Интуристе. Ну, и потом, я должен им представить обоснование: почему я пенсию получаю и почему у меня инвалидность. Пришлось сказать о психучете.

«Мы должны сделать запрос в психдиспансер, где вы состоите на психучете, - сказал мне Аськов, - нам надо знать, показана ли вам поездка за границу по вашему состоянию здоровья».

Опять этот проклятый диспансер! Ну, позвонил я Кучерову, попросил его назначить мне с ним встречу. Пришел я в диспансер на следующий день.

Кучеров: Что ж это вы, Евгений Борисович? В Верховный суд заявления подаете ? Грозно, грозно!

 

- 273 -

Николаев: Что ж поделаешь, если районный и городской суд меры не приняли?

Кучеров: Напрасно вы все это делали, впустую!

Николаев: Да не совсем, Алексей Юрьевич. О том, что я подавал в суд, и о том, что в моем иске было отказано, -по «Свободе» передавали.

Кучеров: Что?

Николаев: Передавали по «Свободе». Я и без вас знал, что никто Беликова к уголовной ответственности не привлечет. Потому и в суд подал, чтобы получить официальный отказ в возбуждении уголовного дела, а потом этот отказ предать международной огласке. Если я буду говорить, что в СССР невозможно добиться справедливости, то такое мое заявление будет голословным. Если я получу официальный отказ в возбуждении уголовного дела — то мое заявление будет документально подтверждено. Так что я своей цели добился. И мои действия не были пустой затеей.

Кучеров: Ну, если вы ставили себе такую цель, - тогда, конечно. А с чем вы сейчас ко мне пришли?

Николаев: Я оформляю в ОВИРе документы на выезд в ФРГ. Вчера у меня в ОВИРе зашел вопрос о причинах моей инвалидности и почему я состою у вас на учете. Они вам пришлют запрос. И я прошу вас дать такой ответ им, чтобы они не препятствовали моей поездке за рубеж. Это ведь нужно не только мне, но и вам. Ведь вам же спокойней будет, если я уеду. Это в ваших интересах.

Кучеров: Я смогу так составить ответ лишь при условии, что по поводу вас не будут больше поступать в диспансер звонки.

Николаев: А что, по-прежнему поступают?

Кучеров: По-прежнему поступают. И вы должны вести себя так, чтобы таких звонков не было.

Николаев: Они вам врут, Алексей Юрьевич.

Кучеров: Не думаю.

Николаев: Я могу вам представить доказательства того, что в течение всех этих месяцев я вел себя безукоризненно.

Кучеров: Чем же вы это докажете ?

Николаев: Сразу после выписки я сел за книгу и писал ее до самого начала июля. Рукопись уже на Западе.

Кучеров: Что?! Какую книгу?!

Николаев: Да вот о тех психиатрических репрессиях, которым я в течение этих девяти лет подвергался. Сами понимаете,

 

- 274 -

раз я писал книгу, то я должен был сидеть тихо, тише, чем обычно, так, чтобы не давать повода для госпитализаций, что бы привело к перерыву работы над книгой. А раз я работал над книгой, то я ничего другого не делал, и эти звонки - ложь. Поверьте мне.

Кучеров: А вы знаете, что вам может быть за книгу?!

Николаев: А вы знаете, что мне может быть, если бы я не написал книги? Я бы не был застрахован от госпитализаций. Поэтому я и написал книгу. Я не вижу разницы. Ничего не делаешь плохого - кидают в психушку. Так что лучше что-то делать. Вот я и написал книгу. Кстати, она написана лучше «Малой земли».

Кучеров: (хмыкнул).

Николаев: И потом: я рассчитываю на то, что рукопись поможет моей эмиграции.

Кучеров: Книга может вам помочь попасть на принудлечение в спецпсихбольницу. Ни за что вас в больницу общего типа сажали, а за книгу - посадят в спецбольницу.

Николаев: А я из психбольницы специального типа буду записки на волю выпускать, чтобы они по «Свободе» звучали. Опыт есть. Невыгодно вам больше меня сажать. Шум на Западе будет. Лучше выпустите.

Кучеров: Ну, ладно. Я, со своей стороны, сделаю всё, чтобы не препятствовать вашему отъезду. И на запрос отвечу так, чтобы вас выпустили. Но представьте себе: о том, что вы написали книгу, станет известно! Разве вам тогда кто поможет? Вас арестуют, отправят на экспертизу, признают невменяемым, и спецбольницы вам не миновать.

Николаев: О том, что я написал книгу, в КГБ уже известно. На одном из обысков она в мае в КГБ уже попала. И, как видите, пока меня не трогают за книгу. И вообще - ситуация изменилась, Алексей Юрьевич. Раньше меня хватали за любой пустяк. А теперь я иногда делаю уголовно-наказуемые вещи, а меня к уголовной ответственности не привлекают.

Кучеров (с явным интересом): Да ? Какие же ?

Николаев: Да, понимаете, вызывают меня на допрос по делу кого-нибудь из диссидентов, а я на допрос идти отказываюсь и отказываюсь отдачи свидетельских показаний. А это же уголовно наказуемо! И тем не менее, за то, что я делаю такие уголовно-наказуемые вещи, меня никто не привлекает.

Кучеров (разочарованно): Ну, Евгений Борисович, здесь дело в другом. Вы больной человек, поэтому ваши свидетельские показания ни для кого интереса представлять не могут.

 

- 275 -

Николаев: Еще я могу похвастаться. Международная Организация Труда, как передавали по Би-Би-Си, запрашивала правительство СССР о моей судьбе в связи с тем, что я был арестован.

Кучеров: Ну, вот, видите, Евгений Борисович, Би-Би-Си, как всегда, врет. Вас-то никто не арестовывал. Вы былина свободе, просто вас лечили. Ну ладно, идите. Я ответ в ОВИР составлю так, чтобы вас выпустили. Только и вы ведите себя тихо.

В переводческом бюро Интуриста мне обещали выдать готовый перевод только через 10 дней.

Принес, наконец, я этот злополучный перевод. И тут оказалось, что я не всех родственников в анкету вписал. Ведь сын моей бывшей жены был мною усыновлен когда-то. И я, оказывается, должен был его вписать в анкету. И напрасно я доказывал Аськову, что усыновление еще в 1973 году с меня снято судом Кировского района.

«Принесите справку из суда», - ответил мне Аськов.

А суд такую справку мне выдать отказался. Как быть? Ну, я пошел тогда на забавный эксперимент. Взял да и вписал в анкету этого несуществующего родственника. Снова прихожу в ОВИР.

Аськов (растерянно): Зачем же вы его вписали сюда ? Ведь вы же сами говорили, что усыновление - снято?

Николаев: А вы настаивали, а суд справку дать отказался. Без справки вы же не поверите ?

Аськов: Не поверим.

Николаев: Вот я и вписал его сюда. А вы - люди дотошные. Все проверяете.

Аськов: Проверяем.

Николаев: И эти сведения неверные тоже проверять будете. Обратитесь в суд, выясните сами, что усыновление снято. Вызовете потом меня в ОВИР. Поругаете, за то, что я даю неверные вам сведения, и скажете, чтобы я его вычеркнул. И я его из анкеты вычеркну тогда.

Аськов: Ладно, оставьте пока так, - потом разберемся. А дочка ваша ?

Николаев: Моя.

Аськов: Вот принесите мне согласие вашей бывшей жены на вашу поездку за рубеж. И потом: кто такая Доманская?*

* Моя мать дала заверенное в домоуправлении поручительство о том, что во время моей поездки за границу она будет обеспечивать мою дочку материально.

- 276 -

Николаев: Моя мать. Это видно из анкеты. А для дочки - бабушка.

Аськов: Ну, ладно. Несите согласие бывшей жены на вашу поездку.

Опять пришлось уйти ни с чем. А тут новые заботы. У меня отключили на 6 месяцев телефон. Мне было сказано, что я пользовался телефоном в ущерб безопасности Советского государства.

Да-да, конечно. Звонил мне периодически с Запада Виктор Файнберг, которому я по телефону давал информацию: о судах, арестах, обысках и многом другом, что происходило тогда в стране.

В один из последних дней августа 1979 года я пришел в районный ОВИР последний раз.

Аськов: Ну, вы все документы собрали. У вас все в порядке. Теперь я ваши документы пересылаю в городской ОВИР. Они и дадут вам ответ о принятом решении.

Николаев: А когда ?

Аськов: Этого я вам сказать не могу. Сроки у нас неопределенны. Может - два месяца, а может - год.

Простившись с Аськовым, я пошел на вокзал и купил билеты на поезд, чтобы ехать в... ФРГ.

Друзья и знакомые поздравляли.

«Да рано поздравляете, - отвечал я им, - я еду в Сухуми, в Федеративную Республику Грузию».

Осень в этом году началась в Москве особенно рано. Холод, дождь. А Сухуми встретил меня солнцем, летним теплом, морем, совсем еще по-летнему теплым.

И самое главное - снова психологическая разрядка. Диспансер далеко, и не надо ждать ежедневно госпитализации.

Вернулся я из Сухуми недели через три, в последних числах сентября.