ПИСЬМО М. Г. МИНЦА БОЕВОМУ ДРУГУ

 

Дорогой Генри!

Много воды утекло с тех пор, как мы расстались с тобой. Последняя наша встреча врезалась мне в память с такой же силой, с какой, вероятно, и тебе, хотя при этой встрече мы - друзья отказались друг от друга. Отказались для того, чтобы дружба наша стала еще крепче. Если помнишь, это было на очной ставке в гестапо в г. Вольфенбютель в Германии. Видимо, в настоящей дружбе подобные обстоятельства являются единственными, когда друзья встречаются как чужие, когда желание броситься друг другу на шею подавляется у каждого стремлением спасти общее дело, за которое боролись друзья. А у нас с тобой было что спасать, и дело, которое мы должны были спасти, было делом общим, несмотря на то, что ты родился в Бельгии, а я в России. Если мне жестоко не посчастливилось на фронте Великой Отечественной войны, в том смыс-

 

ле, что я попал к фашистам в плен, то я считаю, что в дальнейшем судьба оказала мне величайшую услугу, скрестив мой путь с твоим. Раз скрестившись, наши пути не могли уже разойтись, поскольку любовь к родине и ненависть к врагу поставила нас на путь борьбы с фашизмом. На этом пути мы встретили столько друзей всех национальностей, что подпольная борьба с врагом на его земле, под его замками и за колючей проволокой стала приносить плоды, которыми может гордиться всякий, кто верит в интернациональную дружбу и в силу объединения людей доброй воли. Мне кажется, что наш фаллингбостельский подпольный интернациональный комитет по борьбе с фашизмом достаточно ярко свидетельствует об этом.

Дорогой друг, я не собираюсь напоминать тебе о том, что для тебя самого является незабываемым. Просто для начала я, так сказать, глотнув воздуха, которым мы когда-то дышали, хочу коротко сообщить о том, что произошло с того момента, когда по решению интернационального комитета Адам Стэн и я должны были бежать из фашистского плена под видом сербов, отпущенных из лагеря по болезни. Как ты помнишь, такие "отпущенные по болезни" могли свободно перемещаться в Германии только в зоне того шталага, из которого они отпущены на граждансклое поселение в подведомственные шталагу поселки. По твоему замечательному плану "сербы" Милан Савич (я) и Мирко (Адам Стэн) должны с разрешения шталага искать своих братьев, которые находились в какой-то рабочей команде. До границы Югославии было семь шталаговых зон. Карта, которой ты снадбил нас, отметив на ней все границы этих зон, была в этом отношении удивительно точной.

Все поддельные документы для каждой зоны в от-

 

дельности и удостоверения об освобождении по болезни били сделаны технически настолько безукоризненно, что выдержали испытания на многочисленных проверках в шести зонах. Пожми от моего имени руку тому товарищу, который их делал, если он жив-здоров, и сообщи мне его адрес. Я, к стыду своему, забыл даже его имя. Та маленькая погрешность в сделанных им документах, которая привела к печальным последствиям, не имеет отношения к его мастерству. Повторяю, что ни одна печать, ни один штамп на всех бумагах не вызвали на проверках подозрения или сомнения.

Та погрешность, которую мы допустили при составлении документов, была бы даже смешной, если бы за нее не пришлось так дорого расплачиваться. Но очень не смешно; было тогда... Теперь же я вспоминаю об этом с юмором, что в нашей ошибке виноваты не мы, а сами немцы, нарушившие традицию, в расчете на которую мы заполнили наши фальшивые документы. Если ты помнишь, то в каждом "Аусвайсе" (пропуске), действительном только для одной шталаговой зоны, нужно было указать точный адрес нового местожительства "вольноотпущенника" шталага. Адреса, разумеется, мы брали с потолка, но, учитывая, что в Германии в каждом городе с момента его возникновения существует Банхофштрассе (вокзальная улица), мы, как ты помнишь, использовали ее для адресов. Для разнообразия мы использовали и Гитлерштрассе, без которой с момента прихода Гитлера к власти не обходился ни один город. Это было несколько однообразно, но это не могло вызвать подозрения, т.к. в каждой шталаговой зоне фигурировал только один адрес, и однообразие придуманных улиц могло броситься в глаза только в том случае, если бы мы были схвачены в

 

одной из первых зон и все остальные бумаги, заготовленные для последующих зон, обнаружились бы при обыске, но при провале это уже не имело значения. И вот, дорогой Генри, для одного из своих городишек, на наше несчастье, немцы изменили своей традиции: город был, но улицы Банхофштрассе в нем не существовало.

Наличие двух "сербов", проживающих на этой улице, и отсутствие самой улицы не могло не вызвать у полицейского естественного желания выяснить причины такого странного противоречия... А дальше все грустно и однообразно, как однообразны тюрьмы, немецкие кулаки и немецкие кованые сапоги. Наш путь до очной ставки с тобой лежал через штрафлагерь в Вюрцбурге, тюрьмы в Нюрнберге и в Байройте, через концлагерь в г. Флоссенбург, штрафлагерь в г. Вайтенштадт и, наконец, - тюрьму в г. Вольфенбютель, где произошла наша с тобой последняя встреча, о которой горько вспоминать, потому что мы смотрели друг на друга чужими глазами, словно никогда не встречались прежде, но вместе с тем об этой же встрече вспоминать радостно, потому что именно она доказала, насколько дорого было нам наше дело, и насколько были дороги мы друг другу.

Я пока не сообщаю тебе о русских товарищах по подпольной работе, так как не знаю, кого ты помнишь и о ком хочешь что-нибудь узнать. Поэтому при первом твоем запросе о ком-либо я сообщу тебе обо всех, кто остался в живых, и их адреса. Очень прошу тебя сообщить мне о судьбе Марселя и его товарища, который смастерил документы, позволившие нам беспрепятственно проехать шесть шталаговых зон по фашистской Германии.

Опубликовал ли ты у себя на родине или кто-нибудь

 

из французских товарищей записки о работе Интернационального подпольного комитета или какие-нибудь документы? Надеюсь, ты сообщишь мне об этом.

Какими материалами и документами ты располагаешь в данное время? Сообщи о судьбе наших последних листовок.

Напиши подробно, как развивалась деятельность комитета после моего побега, и что было с тобой после нашей очной ставки.

Я и мои товарищи с нетерпением будем ждать твоего ответа.

 

Мой адрес: Москва Г-248, набережная Т. Шевченко, 3, кв. 22. Минцу Максу Григорьевичу.

Не удивляйся, что не Минакову. Ты тоже товарищам известен больше как Пит, а не Генри.

 

Крепко жму твою руку. Твой Макс. Передай привет всем, кто помнит меня.

1957г.