- 3 -

Предисловие

 

Михаил Борисович Миндлин... Благодаря этому человеку тысячи семей узнали, где окончился жизненный путь их родных и близких, куда прийти на их могилы.

Но почему именно он, а никто другой? Ответ на этот вопрос во многом дают его воспоминания. Написанные просто и доверительно в начале 60-х годов, они не нуждаются в предисловии и комментариях. Но за пределами их осталась весьма содержательная полоса жизни 90-летнего автора — одного из последних аборигенов Колымских лагерей.

В конце 80-х годов Михаил Борисович стал одним из организаторов и сопредседателем Черемушкинского районного общества жертв незаконных репрессий, в которое вошли около 300 человек репрессированных и членов семей погибших в сталинских застенках и лагерях. Членам общества оказывалась материальная и патронажная помощь, но главной своей задачей оно

 

- 4 -

ставило сохранение и увековечение памяти жертв незаконных репрессий, сгинувших в ГУЛАГе, расстрелянных и по суду, и — в стократ больше — без суда. На протяжении многих лет сам факт вынесения внесудебными органами смертных приговоров тщательно скрывался. Семьям расстрелянных отвечали, что их родные осуждены на 10 лет без права переписки. Потом на свои запросы они получали ответ: "умер в лагере в 1942, 43 годах... от воспаления легких, сердечной недостаточности..." — таким образом сотни тысяч своих жертв палачи и их последыши списывали на военные годы. Лгали и во время хрущевской оттепели, и при брежневском застое, и в первые годы перестройки. За пятнадцать с лишним лет, которые он провел в заключении, Михаил Борисович ни разу не слышал о том, что в каких-то лагерях содержатся осужденные без права переписки. Он отчетливо понимал, что при всей засекреченности ГУЛАГа утаить существование десятков, а, может, и сотен тысяч людей, целых трудовых армий было невозможно. Среди заключенных, правда, ходили слухи о секретных урановых рудниках, откуда никто не возвращался. Но вместить и перемолоть всю эту массу людей там не могли бы. Значит, их давно уже нет в живых. Неужели все эти люди просто сгинули без следа? Неужели после того, что претерпели он и его товарищи, остается одно: жить во лжи и беспамятстве?

В начале 1991 года Михаил Борисович пришел в Управление КГБ по Москве и Московской области к начальнику Группы по реабилитации полковнику Н.В.Грашовеню. Тогда он, конечно, и предположить не мог, что в этом отмеченном недоброй славой учреждении встретит человека, готового не только помочь ему, но и пойти против течения...

"Несмотря на многочисленность нашей группы, — вспоминает полковник М.Е.Кириллин, помощник Грашовеня в то время, — мы не могли справиться со всем объемом дел. Вот тогда и появился Михаил Борисович Миндлин, руководитель группы обществен-

 

- 5 -

ности по увековечению памяти жертв политических репрессий... Михаил Борисович засыпал нас письмами, торопил, возмущался, ходил к нашему руководству. Благодаря энергии Михаила Борисовича, нам удалось убедить руководство подключить к этой работе самих репрессированных"*.

Так началась работа группы Миндлина. Все его добровольные помощники, скромные интеллигентные люди, в основном дети и внуки репрессированных, трудились, как и он сам, на общественных началах. Они получали архивно-следственные дела и работали с ними в тесном душном помещении, откуда и по нужде нельзя было выйти без сопровождающих. Но почти никто из тех, кого Михаил Борисович привлек к составлению кратких биографических справок о расстрелянных, не покинул группу, не отказался от мучительного чтения. Миндлин заразил их своим непреодолимым желанием воскресить правду.

Помимо картотеки расстрелянных, Группа Миндлина создала 17 рукописных книг-альбомов, где собраны сведения о почти 14 тысячах расстрелянных в Москве и Московской области с указанием официально признанных мест захоронения. Эти книги хранятся в конторе Донского крематория.

Сравнить Миндлина можно разве что с Варламом Шаламовым, — у обоих закаленный в неволе, тяжелый, неуступчивый характер, четкое понимание своего предназначения. Оба они яростно отвергали все, что, на их взгляд, мешало им достигнуть намеченной цели.

Михаил Борисович — член нашего Московского историко-литературного общества "Возвращение" с первого дня его возникновения, участник организованных нами совместно с узниками нацистских концлагерей международных конференций "Сопротивление в ГУЛАГе".

 


* Бутовский полигон. Книга памяти жертв политических репрессий. М., 1997, с.19.

- 6 -

Помню, на первой из них в 1992 году мы договорились с Михаилом Борисовичем о том, что одна женщина, историк из его группы, будет готовить материалы для нашего журнала узников тоталитарных систем "Воля". Она согласилась вести в нем рубрику "Тройка постановила: расстрелять"... В ту пору в некоторых московских газетах уже печатались составленные группой Миндлина списки расстрелянных с краткими сведениями о каждом. Как редактор "Воли", я считал необходимым из массы приговоренных по "первой категории" (к расстрелу) выделить и изложить более подробно дела представителей различных слоев общества — от председателя II Государственной думы Ф.А.Головина до простого крестьянина, людей разных национальностей, подданных других государств, показав таким образом всеохватность террора. И это было сделано. Но какой ценой! Михаил Борисович всячески демонстрировал свое недовольство ее работой: другие за день делают выписки из десяти-пятнадцати дел, а она — из двух-трех. Никакие доводы и ссылки на нашу договоренность не действовали. "Ты срываешь выпуск журнала", — выговаривал я хмуро молчавшему Миндлину. В какой-то миг я понял, что старый лагерник испытывает подспудный страх. ОНИ все могут! А вдруг завтра его людей не пустят на Лубянку? ОНИ все могут... Поэтому надо работать быстрей, быстрей, быстрей и, не дожидаясь выхода мартиролога, печатать его по частям в газетах. Ему, Михаилу Борисовичу, до боли обидно, что я, свой брат-колымчанин, этого не понимаю.

"В конце 1991 года в архиве Московского управления МБ были обнаружены неизвестные ранее, не стоявшие на учете материалы. Это были 18 томов дел с предписаниями и актами о приведении в исполнение приговоров о расстрелах 20.7.65 человек в период с 8 августа 1937 по 19 октября 1938 года.

...Предположение, что спецзона с захоронениями находится где-то в районе Бутово, возникло давно; в западной части под-

 

- 7 -

московного Ленинского района еще с 20-х годов располагались совхозы, принадлежавшие НКВД, было много других подведомственных НКВД объектов".*

Таких мест массовых захоронений оказалось два: Бутово и Коммунарка.

"Предположительно, в Коммунарке расстреляно от 10 до 14 тысяч человек, в Бутово — 25—26 тысяч".*

Побывать на Бутовском полигоне Миндлин и его группа смогли лишь 7 июня 1993 года. Потребовалось немало времени и усилий, чтобы получить на это разрешение. Поразительно, но факт: до 1992 года никто в КГБ вроде бы не знал о том, что на полигоне во рвах находятся многие тысячи расстрелянных, но с середины 30-х годов до 1995 года его территория охранялась круглосуточно. В 70-х годах обветшавший забор обновили, а в восточной части полигона был разбит яблоневый сад.

Сад над рвами, за колючей проволокой, с неусыпными часовыми.

10 октября 1993 года на полигоне была установлена гранитная мемориальная плита. Вскоре неподалеку возвели православный храм. Наконец-то, почти 60 лет спустя, дети и внуки невинно убиенных смогли побывать на их могилах.

В конце 1997 года вышла первая книга-мартиролог в запланированной серии "Бутовский полигон", содержащая краткие сведения о 3.100 расстрелянных, с обширной вступительной статьей Лидии Головковой, работавшей в группе Миндлина. Строго говоря, Л.Головковой принадлежит лишь начальная добротно написанная часть статьи — история усадьбы Бутово и ее владельцев. В остальной части, за исключением некоторых дополнений и ремарок, воспроизводится дословно и в авторском изложении подробный, чрезвычайно важный рассказ полковника

 

 


* Бутовский полигон. Книга памяти жертв политических репрессий. М., 1997,с.20.

* Там же, с.21.

- 8 -

ФСБ М.Е.Кириллина об обнаружении массовых захоронений и технологии уничтожения людей.

"...Автозаки, в которые вмещалось 20—30, а иногда до 50 человек, подъезжали к полигону со стороны леса примерно в 1—2 часа ночи. Деревянного забора тогда не было. Зона была огорожена колючей проволокой. Там, где останавливались автозаки, находилась вышка для охраны, устроенная прямо на дереве. Неподалеку виднелись два строения: небольшой каменный дом и длиннейший, метров восьмидесяти в длину деревянный барак. Людей заводили в барак якобы для "санобработки". Непосредственно перед расстрелом объявляли решение, сверяли данные...

Приведение приговоров в исполнение в Бутово осуществляла одна из так называемых расстрельных команд, в которую, по рассказам исполняющего обязанности коменданта, входило 3—4 человека, а в дни особо массовых расстрелов число исполнителей возрастало. Один из местных жителей, служивший шофером на автобазе НКВД (а шоферы автобазы НКВД были тогда люди осведомленные), говорил, что весь спецотряд состоял из двенадцати человек. В этот спецотряд входили команды, которые действовали в Бутово, Коммунарке и в Москве, в Варсонофьевском переулке и Лефортовской тюрьме.

Первое время расстрелянных хоронили в небольших отдельных ямах-могильниках. Эти могильники разбросаны по территории Бутовского полигона. Но с августа 1937 года казни в Бутово приняли такие масштабы, что "технологию" пришлось изменить. С помощью бульдозера-экскаватора вырыли несколько больших рвов, длиной примерно 500 метров, шириной 3 метра и глубиной также 3 метра (рвы видны на аэрофотокосмических снимках, которые были сделаны землеустроительными организациями для службы госбезопасности; на снимках четко прослеживаются полосы, означающие измененную структуру почвы на этих участках).

 

- 9 -

Процедура переклички, сверки с фотографиями и отсеивания людей, в отношении которых возникали какие-либо вопросы, продолжалась, вероятно, до рассвета. Как рассказывал исполняющий обязанности коменданта, исполнители приговоров в это время находились совершенно изолированно в другом помещении — каменном доме, что стоял неподалеку. К сверке документов исполнители никакого отношения не имели. У них были другие задачи, и они ожидали своего часа.

Приговоренных выводили по одному из помещения барака. Тут появлялись исполнители, которые принимали их и вели — каждый свою жертву — в глубину полигона в направлении рва. Стреляли на краю рва, в затылок, почти в упор. Тела казненных сбрасывали в ров, устилая ими дно глубокой траншеи.

За день редко расстреливали меньше ста человек. Бывало и 300, и 400, и свыше 500. В феврале 1938 года 28 числа было расстреляно 562 человека. По словам и.о. коменданта, исполнители пользовались личным оружием, чаще всего приобретенным на гражданской войне; обычно это был пистолет системы "наган", который они считали самым точным, удобным и безотказным. При расстрелах полагалось присутствие врача и прокурора, но соблюдалось это далеко не всегда. Зато всегда у исполнителей имелась в изобилии водка, которую привозили в Бутово специально в дни расстрелов. По окончании казни заполняли бумаги, ставили подписи, после чего исполнителей, обычно совершенно пьяных, увозили в Москву. Затем к вечеру появлялся человек из местных, чей дом до 50-х годов стоял на территории полигона. Он заводил бульдозер и тонким слоем земли присыпал трупы расстрелянных. На следующий день расстрелов все повторялось сначала.

Это была настоящая фабрика смерти"*.

 


* Бутовский полигон. Книга памяти жертв политических репрессий. М., 1997, с.25-26.

- 10 -

Но из каких источников знает о месте расстрелов и все эти подробности молодой полковник? Из обнаруженных секретных приказов и отчетов? Из следственных дел? Ничуть не бывало. "Никаких документов — подчеркивает М.Е. Кириллин, — где бы упоминался Бутовский полигон, в архивах Лубянки нет... Все, что он рассказывает, добыто Н.В. Грашовенем и его коллегами путем опроса пенсионеров, бывших сотрудников Административно-хозяйственного Управления НКВД, в их числе упомянутого выше исполняющего обязанности коменданта Московского Управления (фамилии не названы). Оказывается, отдел с таким безобидным названием занимался тайным уничтожением людей.

"Арестовывали и расстреливали целыми семьями, в числе которых шли совершенно неграмотные женщины, несовершеннолетние и даже беременные, и всех, как шпионов, подводили под расстрел... только потому, что они — "националы", — показывал на следствии бывший начальник 3 отделения 3 отдела УНКВД по Москве и Московской области А.О. Постель, приговоренный в 1939 году к 15 годам лагерей*.

"...Из разговоров с исполняющим обязанности коменданта Московского Управления члены группы поняли, что он страшно боялся, как бы его семья не узнала о его причастности к рас-стрельным акциям (по его словам, сам он лично не принимал участия в расстрелах)"*.

— А как бы поступила в Германии их служба безопасности, выйдя на подобного коменданта? — спросил меня Михаил Борисович, и сам ответил: — Потребовала бы у прокурора санкцию на его арест. Ведь преступления против человечности не имеют срока давности.

Как видно из статьи Л. Головковой, эта юридическая незавершенность дела не дает покоя и полковнику ФСБ.

 


* Бутовский полигон. Книга памяти жертв политических репрессий. М., 1997, с.23-24

* Там же, с.26.

- 11 -

"...Возникла еще одна проблема, она была чисто юридического характера: это проблема установления юридического факта, что место, называемое Бутовским полигоном, на самом деле является захоронением десятков тысяч людей. Необходимо было принимать решение о возбуждении уголовного дела по факту обнаружения места захоронения. Надо было проводить квалифицированную эксгумацию, не какую-то подпольную, а настоящую, юридически обоснованную, утвержденную прокуратурой, попытаться установить личности по останкам, одежде. Надо было, убедившись в наличии захоронений, принимать официальное решение хотя бы, скажем, о прекращении дела в связи с тем, что нет в живых виновников преступления (в Германии главных виновников повесили по приговору Нюрнбергского трибунала и вот уже более полувека находят и судят исполнителей. — С. В.), зато можно было бы сказать о том, что есть показания свидетелей. Ведь одно дело — разговор, беседа, опрос, какие проводили Группа по реабилитации МБ, и другое дело — допрос, где человек обязан говорить правду.

К сожалению, сотрудники госбезопасности не встретили тогда понимания со стороны прокурорских работников, и дело возбуждено не было, хотя в ряде регионов (Томске, Ленинграде и др.) такие дела были возбуждены, и этот вопрос был решен юридически.

...То, что за все эти годы мы не изыскали возможности для того, чтобы решить проблемы, связанные с захоронениями в Бутово и Коммунарке, это наша беда, наша опасно короткая память*.

Есть все основания предполагать, что места массовых захоронений в Южном Подмосковье не ограничиваются Коммунаркой и Бутовским полигоном.

 


* Бутовский полигон. Книга памяти жертв политических репрессий. М., 1997, с.27-28.

- 12 -

"Территория современного Бутовского полигона равняется 5,6 гектарам. В период же массовых репрессий спецзона занимала площадь около двух квадратных километров. Она распространялась к западу до Варшавского шоссе, к югу — до деревни Дрожжино и речки Гвоздянки, к востоку — до безымянного ручья и вдоль него на север через лес — к Расторгуевскому шоссе.

В середине 50-х годов "спецзона" была ликвидирована. Сам полигон, где находилась основная часть захоронений, обнесли глухим деревянным забором с натянутой поверх него колючей проволокой. По краям полигона возник дачный поселок НКВД, в котором, несмотря на чины и должности, резрешалось строить только легкие одноэтажные дачки — без погребов и массивных фундаментов. За этим строго следили"*.

Нельзя не назвать и находившегося неподалеку от Бутово в бывшем Свято-Екатерининском монастыре спецобъекта № 110 — Сухановки, тайной пыточной тюрьмы, где в одном храме был оборудован тир — стреляли в Богородицу и ангелов, а в другом — крематорий.

Так что же мешает Прокуратуре России возбудить уголовное дело по фактам преступления против человечности, фактам не только известным узкому кругу лиц, но и обнародованным?

Когда Л.Головкова обратилась в одну из школ в районе Бутово с предложением рассказать старшеклассникам о том, что находится за глухим забором по соседству, учителя возмутились: "Нельзя травмировать детей!"

Неужели все эти люди не понимают, что "опасно короткая память" неминуемо приводит к массовым репрессиям и рвам!

 


* Л. Головкова. Тихая обитель. М., 1990, с.15. Впервые мне рассказала об этом кинорежиссер Н. Соболева, потом я сам видел следы пуль. С.В.

 

- 13 -

Осенью 1998 года, незадолго до своей кончины, Михаил Борисович сказал: "Когда будешь издавать книгу, не говори в предисловии обо мне. Говори о Бутове".

Подвижническая работа Миндлина и его группы, — это начало обнародования мартиролога бессчетных жертв советского тоталитарного режима. Наш долг продолжить то, что было начато Михаилом Борисовичем и его товарищами: Бутово должно стать мемориалом по примеру Освенцима и других мест, где совершались чудовищные преступления. К сожалению, мы еще далеки от того гражданского общества, в котором память о трагических страницах прошлого стала бы неотъемлемой частью воспитания новых поколений.

Семен Виленский