ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ

В фабричном отделе кадров я предъявил справку об освобождении из лагеря. "Используйте меня в любом качестве, от диспетчера до чернорабочего", — предложил я и услышал в ответ: "Зайдите через пару-тройку дней, мы посоветуемся с директором фабрики, куда вас определить на работу". По тому, с каким холодком это было сказано, я понял, что связываться с моим трудоустройством на фабрику у них желания нет. В довольно мрачном настроении вернулся я домой и поделился своими мыслями с Машенькой и тещей. Они начали меня успокаивать. Не возьмут на фабрику, можно поехать в Серафимовку или в Октябрьск, где геологи ищут нефть, и там наверняка примут на работу.

Прождав два дня, я отправился к кадровикам на фабрику, где снова повторилась та же история: "Директор уехал в командировку, без него решить ничего не можем, зайдите через три-четыре дня".

Узнав, что директор никуда не уезжал, я пробился к нему в кабинет. "Товарищ директор, я — здоровый человек, мне нужно работать, определите меня хотя бы грузчиком". — сказал я и предъявил справку об освобождении из лагеря. Он со смущенной улыбкой: "Вам, интеллигентному человеку (с чего он это решил, не знаю), достаточно грамотному (в чем я совсем не уверен) рабо-

тать у нас на фабрике чернорабочим неудобно, а другой работы у нас нет. Поэтому поезжайте в Серафимовку, там вы наверняка устроитесь на работу". Вот она какая, долгожданная "свобода"! Ну что ж, будь что будет.

Я поехал в Туймазы, разыскал райотдел НКВД, добился приема у его начальника и предъявил ему пресловутую справку об освобождении из лагеря. "Или устраивайте работать на Нижне-Троицкую фабрику, где требуется много рабочих различных специальностей, где живет моя семья, с которой я 10 лет был в разлуке, или же отправляйте меня снова в лагерь, — существовать мне не на что, а находиться на иждивении моей жены и тещи, да еще при карточной системе, я не могу".

Начальник райотдела НКВД очень вежливо стал мне разъяснять, что "наша Конституция предоставляет каждому гражданину право на труд, и вы не волнуйтесь, а поезжайте обратно домой. Я переговорю с директором фабрики, и вас трудоустроят". На что я заявил, что никуда от него добровольно не уйду, пока он при мне по телефону не даст указание руководству фабрики принять меня на работу.

Не знаю, что на него подействовало, моя ли настойчивость или не было указания сажать таких, как я, в лагерь. Он тут же при мне соединился по телефону с директором фабрики, выяснил, обращался ли я к нему с просьбой о работе, и дал указание о моем трудоустройстве.

...И вот я снова на фабрике. Стою в толпе работяг у двери директорского кабинета. Выходит секретарь. Я—к ней, прошу пропустить к директору. "Он дал указание начальнику отдела кадров трудоустроить вас".

От кадровика я вышел грузчиком леса и завтра мне надлежало приступить к работе. Довольный своей первой победой на свободе, я вернулся домой и поделился радостью со своей родней. В напарники мне определили молодого здорового парня, с которым у меня установились хорошие отношения. За пару дней я освоил немудреную технологию погрузки и разгрузки дров. После работы на фабрике копал огороды, заготавливал дрова на зиму, да и всяких домашних дел хватало. Жизнь проходила как у большин-

ства людей, в труде и заботах. Печалило меня лишь поведение Толюшки, какая-то отчужденность его ко мне, он был ближе к бабушке и теткам. Очевидно, сказалась долгая разлука... Обидно и больно, но ничего не поделаешь. Никто в этом не виноват, кроме проклятого сталинского режима.

Грузчиком я проработал не больше двух месяцев, после чего меня перевели на работу диспетчером-кладовщиком. С новыми обязанностями я справлялся довольно успешно, и начальство фабрики стало относиться ко мне более внимательно, особенно заместитель директора А.В.Андрианов.

Летом к теще приехала ее дочь Саша с двумя детьми: Борисом и Танечкой. Нас из комнаты переселили жить в чулан, где мы с Машей спали на большом ларе для хранения муки. Все было бы хорошо, если бы мы с Машенькой не почувствовали резкого ухудшения отношения к нам со стороны моих своячениц, а под их влиянием и Ульяны Лукьяновны. Мы с Машенькой решили уйти из этого дома. Бабушка Дуня (мать моей тещи), жившая в своем большом доме одна, пригласила нас жить к себе. Время приближалось к зиме, и когда Ульяна Лукьяновна узнала о нашем намерении переехать, она начала нас отговаривать. Выяснилось, что причина резкого ухудшения отношения к нам крылась в боязни ее дочерей, что Ульяна Лукьяновна оставит Маше дом по наследству. Это открытие так возмутило меня, что я настоял на немедленном нашем переезде к бабушке Дуне.

Жизнь налаживалась, постепенно обзаводились хозяйством. Приобрели поросенка и козочку. И бабушка Дуня, и мы были довольны, а главное, Толюшка жил теперь вместе с нами.

Постепенно мое положение на фабрике заметно укрепилось. Среди шоферов и грузчиков я пользовался большим уважением. Проработав на фабрике около полутора лет, я стал начальником транспортного отдела. От бабушки Дуни мы переехали на новую квартиру, предоставленную мне руководством фабрики недалеко от работы. Хороший дом, огород.

Вскоре мне предложили съездить в командировку в Москву, попытаться достать запчасти к автомашинам. Впервые за много

лет я повидал дядю и тетю. От них узнал подробности последних дней жизни и смерти мамы. С командировочным заданием справился успешно, достал все, что было необходимо для ремонта автомашин.

В марте месяце 1949 года директор фабрики Тарасенко, технорук Елистратов, а также главбух Фрумкин предложили мне отправиться с ними в Москву для согласования в главном управлении перспективного плана развития фабрики. В поезде ехали мы в отдельном купе. Обстановка располагала к откровенной беседе, и вдруг совершенно неожиданно для меня директор произнес: "Ведь я вас, Михаил Борисович, знаю давно, еще с 1935 года по Сталинскому району города Москвы, когда вы командовали районным пролетарским полком, а я был политруком одной из рот". Я промолчал. Невольно вспомнилось, с каким трудом я поступил на фабрику грузчиком.

Я вышел в тамбур покурить. Вслед за мной в тамбуре появился Михаил Иванович Елистратов, укоризненно посмотрел на меня и сказал: "Как же вы, Михаил Борисович, пускаетесь в такие откровения с директором, который вас, оказывается, так давно знает, и не хотел принимать на работу? Вы непредусмотрительны и напрасно верите таким людям, как Тарасенко". В разговоре с ним выяснилось, что его близкие друзья и кое-кто из родных (он не стал уточнять) не вернулись из тех мест, где был и я.

В этой командировке я случайно встретил на московской улице товарища Давидовича, с которым судьба свела меня на пути от Бутырок до Бамлага. Ужасно обрадовались друг другу. Он жил, вернее, был прописан в городе Александрове, в 100 километрах от Москвы, и довольно часто наезжал в столицу к своим родным. Жена его погибла в лагере, сам он выглядел очень болезненным. Прощаясь со мной, Давидович промолвил: "Михаил, опять стало неспокойно, многих бывших заключенных по 58-й статье хватают снова. Не надеюсь долго пробыть на воле".

Встревоженный вернулся я из командировки и все выложил Машеньке. Толя в то время учился в техникуме механизации сельского хозяйства в районном центре Белебей. Я попросил Машеньку приготовить мне "сидор" с сухарями и табаком на

случай вторичного ареста. Вот тогда я и вспомнил колымчанина Петра Лазарева, который мне не советовал торопиться на "материк".

Недолго пришлось мне проработать начальником транспорта. В мае 1949 года я был вызван в Туймазинский народный суд в качестве свидетеля по делу одного нашего шофера, совершившего аварию и кражу фабричной шерсти. В перерыве судебного заседания я пошел пообедать в столовую, и тут же меня остановил сотрудник НКВД в форме: "Гражданин Миндлин М.Б., пройдемте со мной на минутку в райотдел. С вами хочет поговорить начальник райотдела". Внутренне содрогнувшись, я все понял. Стараясь сохранять внешнее спокойствие, я сказал сотруднику НКВД: "Вы знаете, гражданин уполномоченный, мне так знакомы на протяжении последних 10 лет эти "минутки", что я попросил бы вас вместе со мной зайти в магазин, где я куплю себе хлеба и махорки". Усмехнувшись, он снисходительно отнесся к моей просьбе и вместе со мной зашел в магазин, где я приобрел две буханки хлеба и 10 пачек махорки. Тут же, в магазине, увидел одного из наших шоферов, также вызванного на судебное разбирательство в качестве свидетеля, и попросил его передать моей жене, чтобы меня не ждала, так как я задерживаюсь в Туймазах, а на сколько, сам не знаю. Увидев со мной сотрудника в форме и необычную покупку в моих руках, он, все понял и кивнул мне головой. После этого я обратился к сопровождающему меня сотруднику: "Ну что ж, теперь я готов к "минуткам", — и отправился с ним в райотдел. Я сам был удивлен своей выдержке — очевидно, сработало предупреждение Давидовича о предстоящих арестах, и я был ко всему готов.