ЭПИЛОГ

 

Вот и все, дорогой читатель. Я буду рад, если у тебя хотя бы на мгновение пробудилось сочувствие и милосердие. Значит, ты — добрый человек, мой читатель, значит, не допустишь, чтобы дорогу эту вновь пришлось кому-нибудь одолевать. За это я готов отдать последние силы, хоть и немного их осталось у бывшего доходяги сталинских лагерей.

Может быть, тебе интересно, как сложилась моя дальнейшая судьба? Послушай еще немного.

Ты помнишь, я должен был ехать в Дагестан. Но что мне там делать? Плюнул на все формальности, махнул в один из отдаленных районов Красноярского края, где в забытой богом деревне работала учительницей моя сестра. Это она, студентка, согрела меня передачей.

Сестра обрадовалась моему приезду, но сквозь слезы прошептала: «Сережка, Сережка, куда я попала?». Услышав вырвавшийся крик души, я понял, что приехал напрасно. От моего «фонда освобождения» осталось 14 рублей. Полная финансовая «мель».

Словом, на кусок хлеба я должен был зарабатывать сам. Через два дня приехал в райцентр, что в двенадцати километрах от деревни, где жила сестра. Решил попытать счастья в автохозяйстве «Союззаготтранса», но работы для «водителя» без прав не было. Помог случай. Начальник хозяйства летчик-фронтовик Юлий Терентьев был смелым человеком. Выслушав мою «одиссею», повел в гараж, кивнул на груду металла у забора: соберешь — будешь ездить. Потом спросил, есть ли деньги и приказал выдать аванс.

 

Машину я собирал по болтику, по гаечке. Рылся в металлоломе, клянчил у слесарей. Сколько же радости было у меня, когда я впервые сел за руль старенького, измочаленного ЗИС-5! Груда металла стала машиной...

Потом я уехал на Волгу, на строительство Куйбышевской ГЭС. Работал на самосвале. Приобрести профессию и как-то утвердиться в жизни мешала судимость. Я продолжал писать жалобы.

1956 год. XX съезд. Ветер надежды, ветер перемен коснулся и меня. Я написал еще одну жалобу на имя Н. С. Хрущева. И наконец! 1957 год! Меня подняли ночью, заставили расписаться и оставили на руках заветную бумажку с сухим официальным текстом, но каждое слово звучит радостью и обжигает болью.

 

СПРАВКА

Дело по обвинению ВЛАДИМИРОВА СЕРГЕЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА, арестованного 26 августа 1942 года, пересмотрено Пленумом Верховного суда СССР 27 ноября 1957 года.

Приговор военного трибунала 5-й запасной авиабригады от 6 октября 1942 года и определение Военной коллегии от 10 июля 1948 года в отношении ВЛАДИМИРОВА Сергея Александровича отменены и дело о нем прекращено за отсутствием состава преступления.

Зам. председателя Военной коллегии Верховного суда СССР полковник юстиции

П. Лихачев.

 

Я долго плакал в тот день. И хотя я совершенно непьющий человек, вечером «нарезался вдрызг». Хотел выплеснуть, забыть всю накопившуюся за 15 лет боль, но понял — бесполезно. Нет на свете лекарства, эликсира, чтобы могли растворить, унести боль и обиду, ко-

 

торыми насквозь пропитано все мое существо, каждая клеточка. Поверь, дорогой читатель, мне очень трудно говорить. И сейчас влажнеют глаза... Не верь, если тебе скажут, что плохое со временем забывается. Есть раны, что кровоточат всю жизнь.

Работая на Куйбышевской ГЭС, я начал публиковать в местной печати рассказы, очерки, стихи. Но понял, что необходима серьезная подготовка, профессиональные знания. Перестав быть «меченым», выдержав строгий творческий конкурс, я поступил во ВГИК на сценарный факультет. Учился с интересом, увлеченно, в 1964 году получил диплом кинодраматурга.

В Куйбышевском издательстве вышел сборник рассказов «Наследство», в театре поставлена пьеса «Первая встреча». За свой дипломный сценарий «Шестеро шли в тайгу» я получил высший балл. Мастер курса известный драматург Е. Габрилович сожалел, что сценарий бесперспективен по идейным соображениям — в жизни страны наступал период застоя...

После института работал на Сибирском телевидении, в 1967 году по настоятельной рекомендации врачей переехал в Туркмению. Привык к теплу, приветливому, доброму народу. Но и здесь под горячим солнцем никак не могу отогреться от тех насквозь проморозивших меня лет загубленной молодости. Ненавижу морозы!

Вот, пожалуй, основные вехи моей послелагерной жизни. Я часто возвращаюсь в прошлое. Вижу лица друзей и врагов, тех, «кто не друг, не враг, а так», слышу их голоса.

Сколько же их не выстояло, не дошло, сколько безымянных могил не на кладбищах, а на захоронениях ГУЛАГа? Сколько?

Я — мельчайшая, крохотная песчинка в этом океане человеческих судеб. Но я как бы несу в себе боль и обиду, что выпали на долю погибших, и ноша эта неимоверно тяжела...