- 5 -

Когда нас спросят,

что мы делаем,

мы ответим —

мы вспоминаем.

Рэй Бредбери

 

Март, 1989 г.

 

В начале августа нынешнего года мне будет шестьдесят.

Подобно каждому человеку, и я прошел от рождения до сегодняшнего дня как минимум, четыре стадии социально-нравственного развития или можно еще и так: четыре уровня отношений с окружающей меня действительностью.

Первая стадия характеризуется способностью видеть. Просто видеть. Не беру нулевой цикл, когда, родившись, я вообще ничего не видел. Потом стал замечать что-то в перевернутом виде, пока, наконец, это «что-то» не приобрело форму, очертания, но я, наблюдая неподвижные или движущиеся предметы, мало отличался от кошки, когда-то сидящей на подоконнике и глядящей через окно на улицу, а сегодня устроившейся перед экраном телевизора.

Вторая стадия — способность видеть, фиксируя. Эту стадию я предложил бы отсчитывать с того момента, когда стала работать моя память. Совершенно безотчетно для себя я стал не только наблюдать, но и запоминать— неизвестно зачем. Готов предположить, что наступление этой стадии происходит тем раньше, чем больше творческих начал заложено в человеке. М. Горький, если не ошибаюсь, помнил себя не с пяти лет, как я, а в возрасте куда более раннем, а Л. Толстой — и вовсе с четырех месяцев, на то он и гений. Способность видеть и запоминать растягивается у разных людей на разные периоды жизни: положим, с пяти лет до восемнадцати, до тридцати, у меня еще дольше, но хорошо это или плохо станет ясно читателю, когда я сформулирую суть третьей стадии.

Третья стадия — способность к осмыслению (пониманию) того, что когда-то было увидено и отпечаталось в памяти. Впрочем, есть редкие люди, которые сразу могут или умеют осмыслить увиденное, но в детском возрасте, согласитесь, это дано не каждому. Способность к пониманию характеризует самый сложный и мучительный период в жизни человека, как правило болезненный, причем до такой степени, что благополучный исход не всегда гарантирован. Особенно в тех случаях, когда человек не может в силу ряда причин реализовать накопленное им понимание жизни. Я читал когда-то, что самыми критическими возрастами для расчетов с жизнью являются 15—18 лет (первые разочарования, конечно же, связанные с осмыслением, но чаще бытового характера и социально не всегда окрашенные) и 45—48 лет (вот тут превалируют социально-психологические мотивы). Спасает четвертая стадия, доступная, увы, не многим. Большинство остается на третьей стадии, что вовсе не плохо, если учесть, как много людей до конца жизни застревают на стадии второй. Господи, даже первой!

Четвертая стадия: вопль! Желание быть услышанным. Яростное стрем-

 

- 6 -

ление предупредить остальных, идущих следом, предостеречь. Реализовать накопившийся вопль — привилегия не многих людей, главным образом, обладающих творческим потенциалом: они могут написать, нарисовать, вылепить, сочинить музыку, как-то самовыразиться; не исключаю при этом способности усадить на колени внука и тихим голосом рассказывать ему то, что рвется из груди. Печально, что многие так и живут с накопившимся воплем, с ним и уходят в мир лучший, который — без нас: или возможностей им иногда не хватает, или способностей, или смелости, или им просто страшно, потому и молчат.

Итак: видеть, видеть-запоминать, осмысливать, кричать. Кто-то из мних читателей оценит нашу сегодняшнюю действительность как идеальную для того, чтобы видеть такое, чего прежде увидеть не удавалось, и это уже достоинство нашего времени, это счастье, способное быть и горьким, и трагическим, и невыносимым, но — счастье. Кто-то решит, что наше время замечательно для лучшего осмысления увиденного и происходящего на наших глазах. Я, можно сказать, жизнь уже прожил, для меня нынешний день— последняя возможность отдать долг тем, кто исстрадался и пережил больше моего, но не смог, не получил возможности, не успел обратиться к широкому читателю, кто так и ушел, не проорав.

Я — ору. Много видел, многое запомнил, что-то осознал, особенно после XX съезда, и вот теперь кроме потребности сказать вам, читатель, нечто чрезвычайно важное, как мне кажется, еще получаю такую возможность.

Кричу. Но мой крик должен предполагать у вас наличие еще одной — пятой!— стадии социально-нравственного развития: способности и потребности услышать. К сожалению, отмечаю и у себя, и у многих перекос в сегодняшнем общественном сознании: сегодня все орут, а слушать уже почти некому. И некогда. Некогда читать, впитывать, тратить время «на». Те, кто пережил и осмыслил пережитое, торопятся высказаться, но сами других тоже не слышат да не очень-то хотят услышать. Поэтому я говорю всем, кто имеет глаза и уши: говорите, но и вслушивайтесь. «Граждане, послушайте меня...» — начало многих приблатненных песен, которые пелись когда-то в электричках.

Я стою перед вами, читатель, с протянутой рукой, как нищий, и говорю вам, как прошу подаяние: дайте мне ваше внимание во имя вашей будущей жизни.

Граждане, послушайте меня.