ДОРОГА

На пересыльном пункте в Егорьевске мы пробыли около двух недель. Все ждали, когда выздоровеет отец. И только после этого началась подготовка к отправке в Сибирь. И вот, наконец, сообщили, что эшелон подан. Началось движение людей и подвод. Те, кто не имел малолетних детей, шли на поезд пешком в сопровождении конвоя, а остальные — на подводах.

По прибытии на станцию маму с детьми поместили в товарный вагон, в котором уже находилось несколько десятков семей, а отца — в один из тюремных вагонов. Так ехали вплоть до конечной станции назначения — Новокузнецк (Сталинск).

Ехали без продуктов питания и воды. Те продукты, которые были взяты с собой из деревни, закончились, а пополнить на пересыльном пункте не могли — их там просто не было. И поэтому планировали продукты питания приобрести в пути. Разве родители могли предполагать, что с закрытием за ними дверей товарных вагонов и лязгом металлических запоров они окажутся взаперти, что ни одна живая душа уже не сможет приблизиться к их поезду на десятки метров.

Поначалу люди все же надеялись, что пройдет немного времени, и откроются двери. Тогда они смогут сходить по нужде и набрать воды из колонки. Но время шло, а этого не случалось. Людям становилось все хуже, все громче они стучали в дверь. Но охранники продолжали делать вид, что ничего не слышат. И тогда некоторые не выдерживали и начинали оправляться прямо под себя, создавая дополнительную духоту и зловоние в вагоне.

Шли вторые сутки этого жестокого издевательства, а надежд не было никаких. И тогда люди пришли в отчаяние. Началась паника. На одной из остано-

вок взрослые бросились долбить по стенам и дверям вагонов, а дети кричать и плакать, приводя в ужас всю округу. И тогда прибежали стражники, много стражников. Послышалось щелканье затворами. К счастью, поезд скоро тронулся, и все стихло.

Лишь на третьи сутки, после очередного нечеловеческого крика и стука, на узловой станции двери вагона были раздвинуты. Открылась ужасающая картина — плач, стоны и вонь. И хотя по инструкции охранники должны быть непримиримы к «врагам народа», они все же решили пойти на некоторые уступки, чтобы избежать бунта и разрядить обстановку.

Разбившись на группы, в полной боевой готовности, стражники начали выборочно сопровождать людей до определенных близлежащих мест и обратно. Настояла и мама, чтобы ей разрешили набрать воды на водокачке для своих малолетних детей. После некоторого раздумья охранник вскинул винтовку, щелкнул затвором и сказал: «Иди». Мама взяла ведро, затем меня на руки и направилась к колонке.

Не успела пройти и несколько шагов, как кто-то позвал сопровождающего. Оставшись без присмотра, она не знала, что делать: ждать, когда придет, или продолжить путь без него. И она решилась на последнее. Ведь не было известно, сколько времени простоял бы поезд. Чуть ли не бегом она направилась к колонке и начала наполнять ведро водой.

И тут она повернулась и увидела: в десяти шагах от нее стоит запыхавшийся охранник с поднятой винтовкой и целится в нее. «Боже мой, — прокричала она, — дети». Но голос ее как бы растворился в воздухе. Тогда она опять, еще громче закричала на всю привокзальную площадь: «Люди, помогите». Охранник не выдержал, опустил винтовку и, ничего не говоря, побежал в сторону состава. За ним побежала и она к вагону, в котором находилось еще двое ее детей.

А перед глазами стоял целящийся охранник, плачущие дети и вся эта житейская ситуация в целом. Но, так или иначе, маме удалось напоить детей и дать им чуть-чуть воздуха. Но вот заскрипел засов двери, тронулся поезд, и опять тот же кошмар, продолжавшийся восемнадцать суток.