ШКОЛА

Школа, в которой я учился, была расположена в непосредственной близости от бараков, в которых жили переселенцы, а, следовательно, по духу являлась составной частью зоны. Она имела в своем составе большое количество надзирателей и воспитателей. Даже учителя и те больше были заняты изучением ученика, чем предметом, который они вели.

К предстоящему после перерыва посещению школы я тщательно готовился. Почти всю ночь провел

без сна. Представлял себе, как я встречусь с учениками и учителями. Отлично запомнил слова учителей, нас посещавших, что мы — дети — являемся частицей нашей необъятной страны, ее плотью и кровью.

И вот я в школе. Гуляю по коридору и жду звонка на урок. Жду, когда ко мне кто-нибудь подойдет. Но меня никто не видит, не замечает. Все ученики разбиты на группы, чем-то заняты. Даже вчерашние близкие знакомые меня не замечают. Не видят меня и учителя.

Но вот прозвенел звонок, и я вхожу в свой бывший класс вместе с учениками. Мое место занято. Стою при входе и жду, когда учительница обратит на меня внимание. Но она вся ушла в бумаги, которые лежали на столе, и все что-то искала.

Наконец, обращаясь ко мне, проговорила: «Будешь сидеть на первой парте» — и указала на место. Затем, после некоторого раздумья, сообщила, что прежде чем приступить к уроку математики, она хочет обратить внимание учеников на то, что мой отец арестован, и что я должен находиться под пристальным вниманием и иметь постоянную помощь по изучаемым предметам и говорила еще долго в этом роде, от чего меня просто трясло. И только перед самым концом урока приступила, наконец, к своему предмету.

И тут произошло непредвиденное. При решении одной из задач умножения она делает ошибку. И надо же мне было поправить ее и тем самым поставить в неловкое положение. Благо, прозвенел звонок, и я побежал домой, на ходу решая, что больше никогда не пойду в эту школу. Но мама, не умевшая ни читать, ни писать, своим природным даром могла вывести человека из любого тупикового внутреннего состояния.

И вот я опять в школе, со своими проблемами и неурядицами. Как-то раз я сидел за партой с книгой, открытой на странице с портретами вождей. И — надо же было так случиться — задремал, и слюна упала с моих губ прямо на портрет Сталина. Учитель заметил, что я заснул, тихонько подкрался и вдруг увидел в учебнике оплеванный портрет Сталина. Ничего не говоря, схватил он мою книгу и побежал в кабинет директора школы.

Вскоре он появился уже в сопровождении директора. Ничего не говоря, взяли мой портфель и начали просматривать его содержимое. После этого директор пригласил меня в свой кабинет, прихватив и мой портфель. Там он устроил мне настоящий допрос по всем направлениям, начиная от родителей и их доходов, и кончая тем, что я думаю о случившемся. Правда, делал он это в необычно доброжелательной, раскрепощенной форме. В конце

нашей беседы мне даже показалось, что он удовлетворен моими ответами.

Но это было только началом. По окончании допроса он сказал, чтобы за портфелем срочно пришла мама, а я впредь должен быть более осмотрительным. Шел я тогда домой и не знал, как сказать обо всем этом маме. Но стоило мне только переступить порог, как она поняла, — что-то случилось. Но она не спешила со своими вопросами, а дала мне возможность придти в себя и самому рассказать о случившемся. А когда я рассказал все по порядку, она не бранила меня, не ругала, а прижала к себе и сказала: «Ну что же — пойду». И ушла.

Долго мне пришлось ее ждать, прежде чем она пришла домой. Потом, правда, ее еще несколько раз вызывали по этому делу, но в конце концов отстали. Отстали и от меня, хотя я и продолжал ощущать избыточную опеку со стороны учительского состава. По крайней мере, мне так казалось.

Но школа жила по своим законам. В то время в школе уделялось большое внимание физкультуре и спорту. Достаточно сказать, что если ученик получал двойку по математике или русскому языку, то это не осуждалось, но вот не сданная норма ГТО становилась целой трагедией. Вы сразу попадали в разряд физически несовершенных, и с вами начинались усиленные занятия в уроч-

ное и неурочное время, вплоть до привлечения родителей.

А сам процесс выполнения того или иного комплекса упражнений носил показательный характер. Строилось это так. Когда старший на год класс выполнял упражнения по какому-то комплексу ГТО, то младшие классы размещались по бокам площадки и наблюдали за ходом выполнения задания.

Как-то раз проходили занятия по метанию гранаты у учеников третьего класса, а мы, ученики второго класса, должны были наблюдать за упражнением. На место броска вышла девочка, маленькая, худенькая. Подали ей учебную гранату, и инструктор скомандовал: «Бросай». Но граната почему-то выпала у нее из рук и упала прямо на ногу. От боли девочка вся сжалась, а мы пришли в оживленное веселье.

Учитель потребовал повторить, но и на повторном броске граната упала всего в трех метрах от нее. Инструктор пришел в негодование, а она в слезах попыталась уйти с площадки. И все же после продолжительного уговора ей пришлось повторить бросок.

И тут произошло непредвиденное. Девочка в момент броска делает поворот на девяносто градусов, и граната летит прямо мне в пах. Удар был настолько неожиданным и сильным, что я сразу закричал, создав тем самым какое-то замешательство. Хотя

во всем, конечно, был виноват я сам, поскольку был занят посторонними разговорами и не видел полета гранаты.

Обучение на готовых снарядах не вызывало особых неудобств. Сложнее было с коньками и лыжами, которые могли приобрести только немногие. Мой отец изготавливал лыжи из досок от сломанной бочки. Технология была простая. Вначале в ведре кипятилась вода, и обрабатывались доски по технологии, близкой к заводской. Затем доски погружались в горячую воду, выдерживались определенное время, после чего помещались в специальное приспособление с целью получения нужной формы.

А коньки в начале процесса изготовления чем-то напоминали лыжи. Лишь на самой последней стадии выполнялась операция, свойственная только изготовлению коньков — наварка льда на заготовку. Коньки, изготовленные подобным образом, не знали себе равных. Как же все отец умел добротно делать!

А незадолго до своего ареста он купил мне значок с портретом Ленина. Но идти в школу при значке я долго не решался. И не без основания, поскольку отчетливо видел разницу в подходе учителей к ученикам, в зависимости от их принадлежности. Все определялось тем, в какую группу ты зачислен.

И все же, несмотря ни на что, в один из праздничных весенних дней решил появиться в школе по всей форме, при значке Ленина.

Мое появление с ним вызвало всеобщее отвращение. Для одних это было вторжением в группу «высшего сословия», для других — не чем иным, как предательством. Поэтому вместо радости я получил разочарование. А на вопрос мамы, как прошел день, я сказал, что одни старались не обращать на меня внимания, а другие демонстративно отворачивались от меня. После этого дня у меня уже не было желания появляться в школе со значком на груди.