- 77 -

СОН МОЕГО ДЕТСТВА

 

С самого раннего детства, по воле судьбы, меня окружали явления, не поддающиеся никакому разумному объяснению. И как бы я ни пытался понять, что происходит кругом, так и не смог. Более того, моя детская любознательность стоила подчас моим родителям больших неприятностей. Постепенно я стал избегать контактов со своими сверстниками, становился молчаливым. Все более и более уходил в себя, пытаясь самостоятельно все осмыс-

 

- 78 -

лить. Но жизнь постоянно давала о себе знать. Особенно в ночное время, когда в барак приходила «знаменитая» сталинская тройка и начинались аресты. Тогда плач, крики и стоны продолжались до самого утра. Обычно в такие ночи мы не спали. Лишь с рассветом мы засыпали. Вот в один из таких дней я так заснул, что приснился мне страшный сон, будто я недалеко от барака играю в какой-то маленький-маленький мяч. А кругом ни души. «Опять кого-то увели», — подумал я. И стал внимательно всматриваться в прилегающие к бараку дороги. Вскоре я увидел со стороны ущелья какую-то группу людей, движущуюся в мою сторону. Я сразу насторожился. Какое-то страшное предчувствие овладело мной. Оно усиливалось по мере приближения тех людей к бараку. И тогда я решил уйти подальше от места, просматриваемого со всех сторон, за стены барака. Но так, чтобы я мог их видеть, а они меня — нет.

И вот они совсем близко. Отчетливо вижу впереди идущего арестованного мальчика лет пятнадцати-шестнадцати в стареньком помятом костюмчике и стоптанных ботинках. По его быстрой походке можно было заключить, что он стремится скорее подойти к жилым массивам, к людям. Там он видел свое спасение. А позади него в трех-четырех шагах шла тройка. По одинаковым засаленным курткам

 

- 79 -

и кирзовым сапогам можно было заключить, что это работники, наделенные особыми полномочиями. Один из них шел подальше от других, держа постоянно правую руку в кармане куртки, а двое других шли вразвалку и все время о чем-то говорили.

По мере приближения к бараку разговор их становился все отчетливее, разборчивее, и я начал понимать его суть, которая сводилась к убеждению арестованного в целесообразности побега. То они говорили, что до тюрьмы идти слишком далеко, а у них своих дел уйма, то раскрывали перед ним картину предстоящих испытаний, пыток. «Ведь если мы тебя приведем в тюрьму, — говорил один из них, — то последуют допросы днем и ночью, пока не добьются от тебя признаний, а добившись, тебя расстреляют». Но юноша никак не реагировал на их доводы, продолжая ускорять свой шаг. По всей вероятности, он верил в человеческий разум и свою невиновность. В противном случае он бы не стал спешить с выходом из этой зоны.

Тогда охранники меняют тактику. Делают все возможное, чтобы не дать юноше выйти за границу предполагаемых действий. Заходят вперед и говорят мальчику: «Видишь, слева от нас густой кустарник. Всего в 20 метрах с небольшим. Мы пойдем дальше, а ты должен как можно скорее раствориться в нем. В противном случае пеняй на себя». А са-

 

- 80 -

ми пошли в том же направлении, в котором шли, не обращая на него никакого внимания.

Их угроза расправиться с ним, если он пойдет за ними, заставила его задуматься. Он остановился и начал обдумывать все возможные варианты. Одни мысли сменялись другими. То он представлял себе, что они действительно желают ему добра. Но еще с детства он познал цену этому добру, и так подсказывал ему рассудок. То на миг представлялось ему, что он уже там, куда ведут. Но ведь и там они, его конвоиры, кто ведет его туда. И эта версия отпадает. Тогда что — бежать? А что дальше, если даже удастся убежать? Ведь они всюду.

Так, стоя посередине дороги, в считанные секунды он пытался найти выход из создавшегося тупика. Потом опять посмотрел на тройку. Но что такое? Она вроде бы идет, а расстояние между ними почти не меняется. Они как будто топчутся на одном месте. За весь период его раздумий они отошли всего лишь на несколько шагов. Что это? Тактический ход? Но беспрерывный, хаотический поток мыслей не давал ему возможности внимательно анализировать их действия. Поэтому, еще раз окинув их взглядом и не найдя ничего подозрительного с их стороны, юноша решается бежать.

Но они, оказывается, предугадывали все его мысли и намерения. Как только юноша побежал в сторо-

 

- 81 -

ну кустарника, тот, кто шел, все время держа руку в кармане, вынул пистолет и прицелился. Но старший из этой тройки говорит ему: «Подожди, дай добежит до кустарника», — а сам не спеша полез в карман за пистолетом. И только тогда, когда мальчик поравнялся с кустарником, прогремели выстрелы, один, затем другой.

«Вот ведь, — подумал я, — Советская власть расстреливает людей только в темное время, после двух часов ночи, а тут вдруг среди белого дня». Забыв обо всякой осторожности, выскочил я из своего укрытия и бросился бежать в барак. При этом, когда я выбежал из-за угла, то заметил, что один из тройки как будто смотрит в мою сторону.

Все это настолько меня потрясло, что я окончательно потерял всякое самообладание, отчего долго не мог открыть полуоткрытую дверь. Только некоторое время спустя я понял, что нажимал я своим плечом не на дверь, а на дверную стойку. И вот я в комнате. В спешном порядке начинаю ее баррикадировать всем, что там было. После чего начинаю прислушиваться — не идет ли кто. Только после этого меня начинает пробирать дрожь, а за ней непрерывный поток слез.

Продолжалось это довольно долго. Когда приступ закончился и я начал приходить в себя, у меня появилось желание взглянуть на то, что произошло.

 

- 82 -

Только я вышел из барака, как вижу — со стороны кустарника идет какая-то повозка в сопровождении трех человек, а на повозке лежит окровавленное тело. Я сразу понял, что везут этого мальчика.

Но как эти люди узнали, что в кустах лежит застреленный юноша, спрашиваю я себя. Начинаю присматриваться к этим людям и вдруг вижу, что это те самые, что убили его. От увиденного у меня перехватило дыхание. Пытаюсь бежать, а не могу. Пробую оторвать ноги от земли — ничего не получается. А тут вдруг один подходит и говорит: «Мальчик, ты не видел, кто его застрелил?» А у меня язык не шевелится. Только на него смотрю и смотрю. И вдруг узнаю в нем старшего, который давал команду не стрелять, пока не добежит до опушки кустарника. От этого у меня ручьем полился со лба пот. Выйдя из оцепенения, я тут же проговорил: «Нет, не видал, дядя», — а сам бросился бежать.

Бегу и на ходу размышляю. А что, если они знают, что я видел всю эту картину. Тогда и мне не жить. Ведь они не допускают, чтобы свидетели оставались в живых. И вот я в комнате. Быстро заползаю под койку и начинаю прислушиваться. Наконец до меня доносится стук тупого кирзового сапога, который с каждой секундой становится все более отчетливо слышным, а затем переходит в страшные частые удары. Я весь до предела сжимаюсь. Делаю попытку

 

- 83 -

слиться с углом подкоечного пространства. Прощупываю прилегающий ко мне простенок. И вдруг моя рука нащупывает небольшую щель между досками. Превозмогая страшную боль, просовываю пальцы между досками и начинаю тянуть одну из досок на себя. Еще усилие, и она отрывается, а я лечу с постели на пол, просыпаясь при этом от этого страшного удушающего сна.