ИСТОЧНИК ДОХОДА

Выжить в нечеловеческих условиях при полном отсутствии средств к существованию было не просто. Да и везли труженика в Сибирь не на проживание, а на добивание, предварительно отняв у него все то, что нажито своим трудом.

Но прежде чем отнять у человека все и выслать его, необходимо было зачислить его в разряд кулаков. И в ОГПУ составили такую справку, где говорилось, что до революции дед имел мастерскую

по изготовлению гребешков, при этом использовал чужой труд пяти человек, а после революции сын эту продукцию сбывал. Правда, эта справка у них не прошла.

И все же им удалось спровоцировать отца на грубость, а затем в протокол внести слово «кулак» и выслать из деревни. А вообще, само существование труженика в период процветания сталинизма, коммунизма и диктатуры уже было предопределено, поскольку власть диктатора была беспредельна, а произвол безграничен. Пройдет немного времени, и десятки миллионов ни в чем не повинных людей будут расстреляны, оставляя кровавый след в истории страны.

Лишь много лет спустя будут обнародованы все эти чудовищные злодеяния, но сделать уже будет ничего нельзя. Даже деление на классы по-прежнему будет существовать, хотя и не в такой открытой форме, как прежде.

А все начиналось с крестьянских налогов, которые быстро росли.

Но сборы те были не очень велики, всего не решали они.

И тут порешили вожди-коммунисты разом проблему решить.

Издали указ о ликвидации кулака как класса. По этому указу зажиточная часть крестьянства вы-

селялась в Сибирь, а дом, постройки и имущество подлежали конфискации — принудительному, безвозмездному изъятию. Вообще, подобная мера возможна только за крупные преступления. Причем все это преподносилось от имени бедноты, которая была властью в деревне, да и зависть ее к богатству была очевидна.

Но сделано дело. И пошли этапом в Сибирь миллионы ни в чем не повинных крестьянских тружеников, и полились непрерывным потоком людские слезы и кровь.

Сама жизнь построена так, что в ней присутствует и добро и зло, и правда и ложь. Особенно ярко это проявлялось в барачных условиях. Здесь можно было видеть и порядочных, благородных людей, стремящихся по возможности, тайком, помочь соседским детям; и мерзавцев, стукачей, спешащих рассказать охранникам все то, что видели, или просто оклеветать.

Основным источником выживания детей тогда был родительский обед, который они получали по месту работы. Всякий раз, когда папа с мамой получали на раздаче причитающийся им паек, всегда вставал вопрос — как накормить детей и самим не упасть.

К тому же постоянно приходилось придумывать, как принести еду детям, поскольку охранники,

сопровождавшие арестованных, не допускали, чтобы в руках у них что-то было. Поэтому мама вшила в куртку отца специальный карман, куда и помещали пакетик с едой. А наполнение этого пакетика начиналось с вылавливания из супа картошки или крупы. Затем укладывалось все остальное, что было пригодно к переноске в кармане.

А через несколько лет проживания в запретной зоне произошли некоторые изменения. Вместо поголовного сопровождения арестованных под конвоем на работу и обратно, началось закрепление каждого переселенца за строго определенным рабочим местом, при этом подразумевалось самостоятельное выполнение режимных правил. С этого периода родители начали получать зарплату по шкале «спецпереселенец», настолько мизерную, что далеко не хватало даже на хлеб.

Выжить помогал огород. Проблема состояла в его обработке, поскольку родители работали без выходных по 12-14 часов в сутки, а мы были еще малы. И все же в этих условиях родители ухитрялись ночами обрабатывать участки и получать урожай. Да и мы, несмотря на наш детский возраст, все же пытались им как-то помочь.

Для нас были сделаны специальные железные детские лопатки, которыми мы и копали землю. Копка, конечно, была некачественная, родители это

видели, но никогда не упрекали, а всегда только хвалили.

Кроме обработки своего участка, мы — дети — иногда участвовали в сборе урожая соседнего колхоза, который находился километрах в четырех от нашей зоны. Обычно это было в период сбора помидоров или огурцов. Тогда, по окончании нашей работы, в зависимости от выработки мы получали вознаграждение собранными овощами, а иногда даже угощение — обед.

Особенно мы были активны на этих полях после окончания уборочных работ, когда разрешалось собирать остатки урожая. За небольшой промежуток времени мы успевали наполнить овощами не одну бочку. Поэтому зима для нас становилась не такой голодной, как раньше. Хотя и были при этом определенные трудности, начиная от режима, который запрещал нам выходить за пределы зоны, несмотря на просьбу колхоза о помощи, и кончая доставкой овощей. Ведь нам тогда было по 6-9 лет, сумка у каждого доходила до десяти килограммов. Но так диктовало время: спешили успеть, не упустить возможности.

В один из летних дней 1938 года я так увлекся сбором огурцов, что не заметил, как настлшили сумерки. Схватил я свою сумочку с огурцами и бросился бежать в надежде успеть до полной темноты проскочить самую глубокую часть ущелья. Но чем

быстрее я бежал, тем быстрее надвигалась темнота. Становилось страшновато.

Дорога постепенно исчезала из поля моего зрения, и поэтому основными ориентирами становились горы с их крутыми подъемами. Всякий раз, когда я сбивался с дороги, то оказывался у склона одной из гор, которая и отбрасывала меня к дороге. И я бежал. Вот уже позади глубокая впадина, а с ней и сдавливающий страх. Временами начали просматриваться отдельные огоньки.

Вдруг справа от меня на середине склона горы раздался оглушительный крик, чем-то напоминающий продолжительное «о». Окидываю взглядом то место, откуда прозвучал крик, и, несмотря на сплошную тьму, улавливаю движение огромного существа, перемещающегося по склону горы.

На какое-то время я оказался буквально парализован и потерял всякую возможность передвигаться. Мной овладел необычный страх. Ведь по этому глубокому ущелью и днем-то было страшно ходить, а тут сплошная тьма и этот рев. Пересиливаю страх и опять смотрю на то место, по которому только что двигалось чудовище, но вместо него вижу перемещение самой темноты в пространстве. Но еще достаточно далеко от меня.

Недолго думая, бросаюсь к противоположной скале и что было сил начинаю карабкаться на ее вер-

шину. С необычайной ловкостью преодолеваю крутой подъем и бегу в сторону лагеря. И тут по шороху растительности чувствую, что призрак догоняет меня. На полном ходу забрасываю то место огурцами. И сразу тишина. Так несколько раз, пока не столкнулся с группой людей, движущейся в сторону ущелья. Я сразу понял, что они подняты по тревоге из-за меня.

В спешке начинаю им рассказывать о преследовавшем меня чудовище. Но они только усмехаются, полагая, что все это не что иное, как плод моего воображения. Более того, начали меня ругать за то, что я без разрешения ушел из барака. А мама, как только меня увидела, обняла и заплакала. Долго, долго плакала. Ведь жили мы в это время уже без отца.

Но еще страшнее было на следующий день, когда маму и меня вызвали в НКВД и стали допрашивать. Чего только они себе не позволяли, какой только грязью не поливали. А сколько потом ночей я не спал, все думал, вот придут за мамой и уведут.