«Осуждены судьбой в безвестности бродить»

(Из эпистолярного наследия ссыльных:

бывший зык пишет бывшей катээр)

 

Продолжаем попытку показать духовный мир узников ГУЛАГа посредством документальных свидетельств. На сей раз воспользуемся «языком писем». Эти письма не передавались из зоны в зону нелегальным путем, как стихи, а шли через официальную почту. Бывшие зыки и катээры освободились, но попали в ссылку. Сделав-

 

шись полусвободными людьми; почтой, во всяком случае, они могли пользоваться. Из множества писем, хранящихся в моем архиве, я выбрала только три, написанные Борисом Сократовичем Басковым и адресованные мне (бывшей каторжанке «Е-105»). Письма носят характер размышлений (что я больше всего ценила). Кстати, именно такие письма лучше всего свидетельствуют о духовном мире автора.

О Борисе Сократовиче я подробнее расскажу в части III. О нем много написано в моей предыдущей книге «Воркутинские заметки каторжанки «Е-105», поэтому привожу его письма без комментариев. После писем помещено одно стихотворение. Здесь комментарии необходимы, потому что это не обычное лагерное стихотворение, а особое, датированное 1948 г., когда мы находились в зоне ОПЛа № 2. Борис Сократович свободно владел немецким языком, читал немецких авторов в оригинале, знал наизусть многие стихотворные произведения. «Фауста» Гете он переводил на русский язык по памяти - оригинала у него под рукой не было. Почему переводил? Конечно, не для того, чтобы его перевод когда-нибудь увидел свет, а для того, чтобы остаться ЧЕЛОВЕКОМ, не потерять умственных и творческих способностей, не превратиться в типичного зыка. Я не могу судить, как много он в лагере перевел и переводил ли только Гете. У меня в архиве остался только один отрывок перевода «Фауста». Чтобы он сохранился, ему (этому отрывку) пришлось проделать сложный и опасный путь, как и всем лагерным стихам: мое письмо к маме с этим отрывком кто-то вынес из зоны, кто-то отправил в Москву (минуя таким образом лагерную цензуру), а, может быть, не отправил по почте, а привез, будучи командированным, и моя мамочка его сохранила. Когда я освободилась, она передала мне мои лагерные письма. Такой путь проходили и другие свидетельства духовного мира узников ГУЛАГа, представленные в этой книге.

Я пытаюсь ничего не утверждать голословно. Пусть читатель сам приходит к выводу, каков же был духовный мир зыков и катээров, читая их стихи и письма. И существовал ли вообще этот духовный мир у людей, оторванных от цивилизованного мира, лишенных сво-

 

боды, возможности заниматься творческой работой, превращенных в рабов?

Воркута, Северный район, шахта №7. 3 января 1954 (ссылка).

«...Ничего не читаю. Нет, впрочем, читаю «Мертвые души». С удовольствием. То загрущу перед сном, прежде чем выронить книгу, то смеюсь от всей души. Он, этот Николай Васильевич Гоголь, был чудак-человек, за что и был судьбой наказан. Он велел каждому, отправляясь в трудный путь жизни, забирать с собой из юности всё, что связано с живой душой, с её отзывчивостью на все радости жизни и на всякое горе, с ненавистью к злу, с любовью к добру, и всё это донести до чёрствой старости: чудак. Он в юности населил свою родину Виями и образами «Страшной мести», свиными рылами «Ревизора», и даже саму совесть человека не мог себе представить иначе, как в виде жандарма. Он быстро и кипуче жил, трепещущей душой воспринимая всё, что творится вокруг, и, обгоняя время, быстро шёл к тому мудрому восприятию жизни, которое так свойственно Ромен Роллану и, в меньшей степени, Льву Толстому. Но не вышло из него «порядочного старика», потому что в свою старость морально-психическую он нетронутой пронес свою пылкую юношескую душу, со всею страстностью, со всею горячностью. О, это очень сложная комбинация, которая только и могла привести к сумасшествию.

К старости должно установиться то состояние отрешенности от жизни, когда человеку ничего не надо, когда можно наблюдать течение жизни со стороны и, примеряя свой опыт «ума холодных размышлений и сердца горестных замет» к творящейся жизни, уметь предвидеть грядущие радости окружающих (это оптимисты) или предугадывать грядущие беды и лишения (для пессимистов). Но минуй нас пуще всех печалей сохраненная от юности живая душа с воображением юноши!

Эта фантазия и в юности опасна, потому что часто заводит в дебри сказочных лесов, в русалочьи болота, где гибнут напрасно юные души в погоне за русалками.

Бедный Николай Васильевич знал, что не ждет его слава светлого гения Пушкина и что не побегут к нему девуш-

 

ки с венками, как они бегали за Шиллером. Хорошо, что мы не отнесли его вовсе к мракобесам, хоть и умер он сумасшедшим и перед смертью убоялся своего демонического смеха. Забудем об этом во имя его великих страданий: потому что и сама его юность была отравлена горечью восприятий самого грязного, самого отталкивающего в жизни. Он хоть и верил в могучий полет России, но, прежде всего, видел грязную дорогу, которая вела к этому прекрасному будущему.

Судьба. Что и говорить, судьба бывает разной. Но очень часто мы называем жестокой судьбой просто неоправданные надежды.

Вообразит себя человек артистом и идет на сцену, и жалуется на судьбу. А дело не в судьбе, а в опережении судьбы. Может быть, и есть талант, который надо еще холить и растить, а человек уж гонится за успехом и терпит крах - жалуется на судьбу. Конечно, далеко не всегда человек кузнец своего счастья. С туберкулезом позвонка много не нарезвишься. Бывает судьба, преследующая человека. Тогда на сцену выступает вопрос о том, как относится к судьбе, по Баху или по Бетховену. Бах жил, грешил, расплачивался за свои грехи. Расплачивался раскаянием, покаянием, вполне уверенный, что Бог милосерд и что судьба к нему милостива, что впереди его ждут радостные, пусть и греховные дела. Круг жалких надежд и возрождений - извечный круг жизни. Надо жить, страдать и радоваться. Время лечит раны. В сущности, это почти семейные отношения с судьбой.

Бетховен ничем судьбе не обязан, она ему ничего не подарила. Тернистый путь очищений и страданий. Ему не на что надеяться. Его гордый дух противостоит ударам судьбы, бессильным сокрушить его душу. Чудесный путь. Но это путь героев, путь людей, творящих эпоху. Представь себе, что Бетховен не был бы композитором, так чудесно воплотившим и милую природу, и человеческую радость, и безмерные страдания. И был бы Дон Кихот - тоже образ чудесный, но уже совсем в другом роде.

Ну где нам гоняться за героями? Вот образ - Кола Брюньон. Этот живет по Баху и в основе его жизни лежит жи-

 

вая способность залечивать раны. Бывает так, что ранит человека, ионе этой раной носится по жизни, она заживает, а он ее бередит. Надо уметь отдыхать и затягивать раны, создавать психологическую иммобильность раненого места, даже если это душа. Разве Кола, твой старый знакомый, был неспособен к глубоким мыслям и чувствам, а вот же умел лечить свои сердечные раны и не носился с ними.

И милая Аннет, с которой еще предстоит тебе радостное знакомство, умела не только лечить свои раны, но и находить пути к радости жизни. Я не против слез, милая Леночка, плакать иногда необходимо и от горя, и от радости. Но плакать надо редко, надо верить в свои силы, в свою судьбу, в свое счастье.

С Новым годом, желаю тебе удач в новом году, радостей солнечных, светлых и как можно меньше слез, особенно над прошлым и особенно над судьбой, над роком!

Выше голову и тверже шаг. Легких путей не бывает, бывает только способность легко идти и трудными путями.

Будь счастлива в новом году. Вяйнямейнен (старый мудрый Вяйнямейнен)»

8 марта 1954. Воркута, шахта №7, (ссылка).

«Смотрел «Призыв судьбы». Очень хорошо. Хорошо потому, что это жизнь, в которой есть все важнейшие элементы -1) творчество, т.е. способность претворять воспринимаемое в образы. Видеть, слышать, понимать и все претворить. 2) Борьба, стремление к поставленной цели. Способность быть стойким в стремлении. 3) Любовь, дружба, ум (эмоции), воля и сердце. Все это чудесно скомпоновано и овеяно радостью музыкального сопровождения. Для меня же это была музыкальная поэма, сопровождаемая нехитрой, но отнюдь не пошлой музыкой, в рамке радующих глаз видов Венеции, Рима, Флоренции. <...>.

В консерватории сложные звукозаписи не демонстрируются. А следовало бы делать (особенно по классу компози-

 

ции и дирижерства) примерное исполнение одной и той же симфонии, скажем, Мравинским, Ферреро, Головановым и Гауком. Вот тогда из этого сопоставления были бы ясны - чудесные способности Мравинского и Ферреро, академическая строгость Голованова и ничтожество Гаука. Ах, как хорошо иногда попасть в эту сказочную область музыки. Очень любопытно, что этот, в сущности бедный фабулой фильм, пользуется исключительной популярностью. Места брали с боя. Живого места не было. И слушали с удовольствием. Вот что значит соприкоснуться с подлинным живым искусством. То палаццо дожей мелькнет, то римский Колизей, то кампанелла Паганини - Листа, то Бетховен, то гондолы на канале, то песня гондельера.

Милая Леночка, поздравляю тебя с 8 марта. Попытка увидеть тебя в воскресенье не имела успеха. Мне сказали, что в воскресенье ты работаешь. И вот я побежал в химлабораторию. И увы: вот ведь как не везет. А ведь я тебя не видел больше недели, нет, больше двух. Потому что в последний раз я тебя тоже почти не видел. Постараюсь попасть как-нибудь на этой неделе.

Как говорится - с тем и до свиданья. А когда свиданье - неизвестно.

Знаю, что вчера ты мне звонила домой, но я смотрел «Призыв судьбы», а потом мне сказали, что ты звонила поздним вечером.

Целую твою милую ручку.

P.S. А между тем мне очень, очень надо бы тебя увидеть».

Письмо «Кроки» (набросок, эскиз) Б.С.Баскова («Кроки» это впечатление Бориса Сократовича о каторжанке «Е-105»)

«Всякое человеческое общество, случайно собранное, даже при условии единства воспитания и навыков, представляет собою сложный конгломерат различных характеров, умственных способностей, талантов и личных свойств. Впрочем, в большинстве случаев, штампы ходячих выражений, оборотов, жестов, улыбок делают однообразный фон,

 

чаще всего прикрывающий собою однообразие серых, тусклых мыслей и чувств. Появление внешаблонных людей, отличных от общей серой массы, совсем нечастое явление. Зато появление человека, отличного от среды, всегда радостно. И чем серее фон, тем ярче индивидуальность противостоящего серой среде человека.

В далекой заполярной командировке собраны с разных концов страны, чужие друг другу, разочарованные в жизни люди, не имеющие завтрашнего дня. Люди сегодняшнего дня, забывающие свое прошлое, не имеющие будущего, живут под лозунгом «лови момент» и быстро теряют какие-либо границы дозволенного, нужного, необходимого. В этой среде маломыслящих, стремящихся эмоции заменить инстинктом, подавление мыслей и чувств переходит в способ самозащиты, чтобы случайно не попасть в плен мыслей, заставляющих осознавать окружающее, осмысливать свои поступки, оглядываться назад на пройденный путь, всматриваться в дали грядущих дней. Особенно чувств, чтобы не ослабить своего жестокосердия, позволяющего (в целях самозащиты от своей совести) не видеть, не слышать. Вот иногда в такой среде вдруг появляется человек, тоже многого не видящий, многого не слышащий и, тоже по инстинкту самосохранения, о многом старающийся не думать. Вот, как Пьер, и слышит и не слышит выстрел за спиной и только вечером, когда пришла фиолетовая собака, Пьер осознал, что он слышал выстрел, которым убили Платона Каратаева, но инстинктивно не осознал его. Это называется жить зажмурившись. Так вот появляется человек, который тоже живет зажмурившись и тоже как будто много не видит. Но это он защищает свою живую душу от окружающей грязи, пошлости, от психической травли.

Однажды мне пришлось встретиться с очень молодой и чистой женщиной в такой среде. Она была очень молода, прямо со школьной скамьи, ее чистота в значительной мере определялась впечатлениями предшествующей жизни, где ей пришлось столкнуться с гибкой способностью людей приспособляться к жизни. Воспитание человека складывается не только из опыта наблюдения, поучительных об-

 

разцов, но очень часто из отрицательных впечатлений. По-видимому, эти отрицательные впечатления и создали у этой женщины броню, защищавшую ее от окружающей жизни.

При всем том это был человек, обуреваемый жаждой познания. Наличие хороших способностей позволяло ей легко осваивать и теоретические основы, и практические знания в некоторых областях, где ей приходилось работать. Стремление расширить круг познания в литературе, истории искусств, музыке побуждало ее проглатывать всю литературу, которую только можно было достать по этим вопросам. Так она росла, развиваясь физически из ребенка в женщину, обогащая свои знания, расширяя кругозор, превращаясь во взрослого человека. Жизнерадостность прирожденная, любовь к жизни страстная заставляли ее тянуться к людям. Но в общем, отношение к людям у нее было пчелиное. Взять все, что можешь, и мед, и пыльцу, и скорее назад в свою ячейку. В поисках этого расширения своего кругозора она внимательно оглядывала всякого и при малейших признаках цветения бросалась за «взяткой». Увы, пчела вооружена совсем особенно - и телескопические глаза, и способность видеть ультрафиолетовые лучи. У этой женщины не было этих пчелиных качеств. Поэтому часто она улетала, что называется «не солоно хлебавши». Но травмы от этого не испытывала. Просто летела к другому источнику. Несмотря на наличие несомненного темперамента, органическое отвращение к пошлости хранило ее от опасности легких увлечений.

Так шла она трудным путем, одинокая, но не страдавшая от своего одиночества. Любила ли она человека, вообще человека - трудно сказать. Она была, конечно, способна любить и любила детей, щенков, котят, цветы. А человека, совсем не ясно, любила ли она человека? Так или иначе, среди многих людей она отличалась всем. И нежным румянцем, и крепким здоровьем, и ясными глазками, и великолепным общим тоном, в котором не было ни тени пошлости, и умением себя держать, и способностью слушать, и умением говорить. Не знаю, умела ли она петь. Не слышал, чтобы она пела. И это очень странно для нее. Такая женщина должна была петь. Потому что душа у нее была песне род-

 

ная. Она представляла собою редкое явление на этом общем, очень сером, фоне. К тому же эти редкие ее качества были в той среде по чувству контраста очень ценимы. И потому, хоть она и была одинока, ее одиночество (без друга близкого и сердечных подруг) было для нее как бы естественным оформлением, подчеркивая ее исключительность.

Кажется, посетила ее и любовь. Я всегда тщательно берег и оберегал сердечные тайны людей. Потому я никогда ни одного слова об этом не слышал от нее. И никому никогда не задавал таких вопросов. Только по одному случайно сделанному замечанию я догадывался об этой любви. Эта милая женщина обладала тем великолепным качеством душевной упругости, которое помогало ей через долгие годы тернистого пути выйти на новые жизненные просторы с чистой и радостной душой. К сожалению, в новой среде душевная чистота рассматривается как чудачество. В массе эта среда - все та же серая среда маломыслящих людей, только одетых прилично. Что ждет ее на этих путях, предсказать невозможно. Но в моем сознании навсегда сохранится память об этом существе, одаренном всеми качествами, позволяющими человеку жить в самом глубоком значении этого слова. Ей открыта возможность самых разнообразных радостей жизни. Ее способность воспринять разные стороны жизни - великолепны. Мысли, чувства, эмоции самые утонченные, способность радоваться солнцу и небу, цветку и животному, картине и музыке, и книге, и людям - какой чудесный диапазон! Она прошла мимо меня, но оставила неизгладимый след среди бесчисленных впечатлений жизни. Радостный след, живущий в моей душе, как давно отзвучавшая мелодия».

Из «Фауста» Гете.

Отрывок перевода с немецкого на русский, сделанный по памяти в лагере на ОЛП № 2 Басковым Борисом Сократовичем в 1948 г. во время Речлага.

Посвящение

Вы вновь передо мной, мерцающие тени,

Хранившие печаль давно минувших лет.

 

Смогу ли удержать вас, милые виденья?

Смогу ли разбудить в душе весны рассвет?

Столпились вы, как облачные звенья.

Владей же мной, мечты туманный бред!

Потрясена душа, как в юности былой

Дыханьем колдовства, как вешнею грозой.

Дни радости и тени, милые сердцу,

Встают, преображаясь в плоть и кровь,

Так вспоминается сонаты старой скерцо,

Давно ушедший друг и первая любовь.

Я стражду вновь. Аккорд печальных терций

Напоминает путь блужданий прежних вновь.

Где лучшие друзья, обманутые роком,

Вдаль унесенные стремительным потоком?..

Вы не услышите моих последних песен,

Друзья, которым пел я первые стихи.

Вы вдаль ушли и путь ваш неизвестен,

Угасло эхо. Отзвуки далекие глухи.

Пою другим. Их круг мне чужд и тесен,

Их похвалы безрадостно плохи.

В тревоге сердце. Те ж, кто могут радость разделить,

Осуждены судьбой в безвестности бродить...

Декабрь 1948, в преддверии Нового 1949 года,

Воркута, Речлаг, ОЛП №2.