- 3 -

СОЖЖЕННАЯ РУКОПИСЬ

Краткое предисловие

 

Впервые мысль написать о пережитом возникла у меня после развенчания культа личности Сталина на XX съезде партии. Но и после моей реабилитации я оставался изгоем, человеком с темным прошлым. Больше всего я боялся, что о нем когда-нибудь узнает мой сын, и это отразится на его судьбе. Писал я поэтому в строгой секретности.

Еще свежи были в памяти события недавних лет, еще встречался я с солагерниками, которые воскрешали сцену за сценой из нашей прошлой жизни. Я писал и писал ... пока с приходом к власти Брежнева не возник ползучий сталинизм и не возобновились репрессии и погоня за ведьмами.

Но и теперь я продолжал писать — уже пряча все дальше и глубже свои мемуары. Однажды я прочитал двум старым большевикам — подпольщикам отрывок из повести «Кара-Ункуртский круг»— они, слушая, прослезились, а потом в один голос воскликнули:

— Миленький дружок, это великолепно, но зачем это вам?! Вы хотите навлечь несчастье на вашу семью? Вас ведь посадят!

С тех пор мы с супругой при одной мысли о повести ощущали себя так, словно в доме у нас находится адская машина, которая вот-вот сработает...

Я, страшась за своих близких, сжег рукопись.

Листок за листком швырял я в изразцовую печь.

Но прошлое мое не сгорало вместе с ними.

Прошли годы еще одного политического явления, настала весна 1985 года, и я снова взялся за перо.

Я хотел, чтобы все, что я пережил и увидел, стало известно людям, и не ожесточило их, а сделало добрее.

Мне повезло: я встретил человека, который сумел стать на время мною и пережить все то, что пережидая. Это мой соавтор—Сергей Христовский. Как странно связываются судьбы — может быть, встреча эта предопределена была тем, что его дед Полонский М.И. томился и погиб все в тех же сталинских лагерях, где прошли годы моего детства, юности и молодости …

Работая вместе, мы думали об одном и желали одного — чтобы каждый человек, какого бы вероисповедания он ни был, к какой национальности ни принадлежал, всегда ощущал себя — Человеком. Свободным, равноправным и справедливым.

Так возникла из сожженной рукописи эта книга.