- 63 -

В КВЧ

 

Слава богу, первая наша программа все еще пользовалась неизменным успехом. Слегка подновляя ее, мы давали концерт за концертом, и изможденные, грязные и голодные работяги не пропускали ни одного из наших выступлений. Они были благодарной публикой — пусть на короткое время, пусть на мгновение, но смягчались их страдающие и ожесточившиеся души.

 

- 64 -

Впрочем, тогда я больше думал о другом: пока в сценках из пьес женщин играют мужчины, по-настоящему задеть за живое мы не сумеем. Я просто воспрял духом, когда узнал, что на северном склоне Халтасона будут строить лагерь на две зоны: на полторы тысячи мужчин и на тысячу женщин. И — погрузился с головой в свои авторские и полуавторские замыслы: переносил по памяти на бумагу пьесы классиков и сочинял сценки из лагерной жизни, что категорически запрещалось.

Мне было интересно, меня хватало на все, и репетиции нового концерта не приостанавливались ни на день. Из нашего барака гремела до отбоя музыка, доносились песни и стихи, диалоги романтических героев.

А в лагере, все пополнявшемся и пополнявшемся ворами, звучали совсем другие диалоги.

Были и молчаливые, когда у «доходяги» без слов забирали «пайку»-его жизнь.

Бригадир Кудлатый, дороживший мной за грамотность — я писал ему письма — втолковывал мне:

— Во всем должен быть порядок. Вор — это человек. И бугры должны быть только из блатных. А доходягу чего жалеть?

— Да не жалей ты его! Ты пайку последнюю у него не отнимай!— орал я.

— Кто? Я?!— возмущался Кудлатый.— Шестерка и тот этого не сделает. Кусочники это. Падлы!.. Ты к людям присмотрись!

К «людям» я не присматривался.

Знал только, что, сидя в углу барака на корточках, они проигрывают наши зарплаты. А самые авторитетные из воров, отгороженные от остальных одеялами и восседающие на горе подушек, вершат при необходимости скорый и жестокий суд над всяким зэком. Знал, что «актерствовать» блатным запрещает воровской закон, но опекать артистов им нравится. Вот и все, что я знал ...

Заместитель начальника лагеря Данцев, видимо, знал гораздо больше.

В один прекрасный вечер этот красавец-цыган стремительно вошел в КВЧ. Присел на краешек стола, откинул полу кожаного пальто и, улыбнувшись сразу всеми своими золотыми зубами, спросил:

— Дорогу строить хочешь?

— С кем?— удивился я.— С ансамблем? Данцев расстегнул пуговичку гимнастерки, подергал ремни новенькой портупеи, словно проверяя их на прочность.

— Бригада у тебя будет — дай боже!— он перестал улыбаться.— А в свободное время — ансамбль. Ты способный, справишься.

— С какой бригадой?!

— Зачем на ночь глядя лишние вопросы?! Завтра увидишь!

Он вышел.

Наутро я уже стоял во главе колонны отпетых воров и убийц. Начлагеря Зейдель недоуменно поправлял свое пенсне — как это он не углядел, что и я — блатной. Ведь другого над такими бандитами не поставишь... Данцев беспечно освещал мне путь своей золотой улыбкой.

«Людей» в бригаде было восемнадцать человек, «фраеров»— двое. Один из них — я.

 

- 65 -

Вели нас на северный склон Халтасона — строить дорогу к двухзонному лагерю.

Зэки шли не спеша, вразвалочку.

Привал конвойные скомандовали возле зеленой лужайки. Все залегли, дожидаясь прораба.

Тот подошел, позвал бригадира — и я направился к нему. Он изумленно вытаращился на меня, потом, махнув рукой, ткнул пальцем: отсюда и досюда ... Дневная норма была определена.

Проводив взглядом прораба, блатные принялись сооружать навесы из одеял. Поставив три тента, укрылись под ними от солнца и стали играть в карты.

— Ребята!— робко окликнул их я.

«Люди» меня в упор не слышали.

Конвойные нежились на травке.

Я и второй «фраер» взялись за кирки.

С короткими передышками долбили грунт до обеда. Поели баланды и, чуть посидев, снова замахали кирками ...

Разогнули спины под восторженный гул блатных — трое бурят подошли меняться на «шмотки». Под безразличными взглядами конвойных менялы вытаскивали из сумок — жир, лепешки, табак, молоко.

Через несколько минут «люди» уже уминали все это богатство, а «шестерки» с достоинством подносили стрелкам угощение.

Я, опустив кирку, с тоской наблюдал за трапезой. «Старшой» среди блатных встал, подошел и сунул мне кусок мяса и лепешку. Я поровну разделил их с напарником. Мы подкрепились и снова принялись за дело ...

Едва лишь солнце скрылось за горой, как появился прораб. Подошел, возмущенно всплеснул руками и развернулся, чтобы уйти. Дорогу ему преградили три зэка. Подошел «старшой» и сказал, лениво поигрывая финкой:

— Пиши, падла двести процентов. А то кончится на этом красивом перевале твоя драгоценная жизнь.

Прораб побагровел, сплюнул под ноги и, не глядя, подмахнул наряд. Сунул его мне в руки, как предмет, отодвинул меня в сторону и ринулся было прочь. Один из воров схватил его за руку, подтянул к себе и ласково зашептал:

— Не надо бугра нового обижать? И ему премиального блюда пошамать хочется, правда?

Прораб, пряча глаза, согласно кивнул головой, и блатные расступились.

Сложив вчетверо липовый наряд, я сунул его в карман и встал во главе бригады. Мы двинулись к зоне.

Надзиратели и охранники встречали нас на проходной, изнывая от любопытства. С высоко поднятой головой я прошел в бухгалтерию и сдал на обсчет наряд ...

Так продолжалось еще три дня.

На пятый день «людям» до того обрыдла карточная игра, что они со скуки взялись за кирки и лопаты. Пыль стояла столбом, и эхо разносило по горам звяканье металла и веселую матерщину. Выработали под этот аккомпанемент они столько, что прораб вначале онемел.

 

- 66 -

— Это ж недельная норма!— обретя дар речи заорал он. И, радостно потерев руки, подписал наряд. На пути в зону мы встретили Данцева. Он остановился, ухмыльнулся и крикнул мне:

— Как работали?!

— Отлично!— засмеялся я.

Замнач нахмурился — не так-то часто зэки смеялись от радости.

На следующий день Данцев приехал на объект. Долго стоял, потом, недоуменно пожав плечами, подошел к конвойным и стал настойчиво что-то выяснять .. Уезжая, бросил мне:

— Не ожидал. Молодец!.. Получишь ботинки.

Вечером меня вызвали в каптерку и вручили «керзухи» и новые портянки.

А дальше случилось совершенно невообразимое —«люди» рыли грунт, как проклятые. Что бы это значило? Уже не готовят ли они какого-нибудь сюрприза? Ничего доброго их рвение не предвещает ... Я нервничал — ожидать можно было чего угодно. Кроме всего прочего, угнаться в работе за здоровенными блатными стоило мне невероятных усилий .. Смертельно усталым учил я наизусть посвящение акына Джамбула Сталину. Запоминаться оно мне стало только после того, как я узнал, что моих «подопечных» собираются загнать на Колыму, и вкалывают они, чтобы «не сменить прописку» ...

Я успокоился и с удвоенной энергией принялся репетировать с ансамблем. Близился День конституции ...

Незадолго до праздника в KBЧ заглянул Калашников:

— Зайди-ка ко мне ... Я рядом с кабинетом начальника лагеря,— сказал он и загадочно подмигнул мне, выходя из барака.

В административное здание я пошел не сразу, приблизительно через час. Приятных чувств не испытывал еще и потому, что посещения «кума» зэками обычно не одобрялись — могли посчитать и за стукача.

Калашников терпеливо дожидался меня.

— Ну что?!— начал он с места в карьер.— Зэки у тебя, бригадир, не работают? Боишься их, да?! Приписываешь вместе с прорабом

— Боюсь. Но не приписываю,— буркнул я.

— Хватит лепить горбатого!— дохнул он на меня перегаром.— Лично проверю.

Проверять он не стал.

Всю бригаду отправили на Колыму.

Я остался на месте. Днем слонялся по зоне, а вечерами, когда мои «ансамблисты» освобождались от основных работ, шлифовал и шлифовал с ними новую программу.

Готовились мы к выступлению истово — ведь творческий успех в зоне означал для нас жизнь. И мы сделали все, что могли: раздобыли даже музыкальные инструменты, достали ноты и тексты песен.

— Ну вот, видишь, не зря я с вами столько работал — сказал завернувший на генеральную репетицию Калашников.— Хорошие песенки. И стихи — нормальные ... У Киры Зейдель взял? .. Пусть будет!..

С волнением наблюдал я в день концерта за тем, как рассаживаются на длинных досках, уложенных на табуретки и чурбаки, наши зрители. Мест было человек на сто пятьдесят, а желающих гораздо больше.

 

- 67 -

Правда, среди них не было Данцева, который обещал прийти. Не было и начальника ВОХРы ... Но для меня гораздо важнее было, что в клуб прибывают и прибывают люди. Многие стояли на ногах — и это после каторжного рабочего дня.

Концерт начался с опозданием на полчаса. После удара в кусок железа, заменявший гонг, на сцену вышел ведущий и объявил первый номер: посвящение Сталину в моем исполнении. Я читал и смотрел в «зал»: в первом ряду сидели жены «вохровцев» и их мужья, дальше надзиратели, за ними — комендант, нарядчик и остальные «придурки». С четвертого ряда пошли «работяги»: все как один — со стрижеными головами, изможденными и грязными лицами. Они чуть раскачивались в такт стихотворению, губы у них улыбались, а глаза все равно оставались тоскливыми ... Где-то в задних рядах тусовались блатные.

Я закончил, и меня оглушил взрыв аплодисментов.

Все остальные номера вызывали на «бис».

Концерт затянулся, уже после отбоя неохотно расходились за зону вольные и по баракам, унося с собой доски и табуретки — зэки.

Мои актеры на задержались со мной ни на секунду — с утра им было выходить на работу.

Я остался один. Расставил по местам чурбаки, выдвинул на середину стол и присел на край своей железной койки. Чувствовал я себя усталым и счастливым.