5. Вояж на фронт.

Однажды в октябре, ночью, кто-то постучал ко мне в дверь. Открыв, я увидел своих приятелей, которые долго бродяжничали, и, не найдя своего счастья, вернулись ко мне. На следующий день мы разработали план ухода на фронт. Пока совещались, погасла печь, которая с начала войны топилась только дровами. Мы поднялись на чердак дома в поисках сухих досок и заметили заколоченный ящик с чем-то тяжёлым. Вскрыли, - настоящее сокровище, - хозяйственное мыло, которое в войну ценилось на вес золота!

Ящик перетащили ко мне домой, соорудили заплечные мешки, и стали готовиться в дорогу. Миронов принёс пневматическое ружьё с пульками, - наверное, "позаимствовал" в заброшенном парковом тире. Мы загрузились мылом и втроём покинули Москву, направляясь на фронт.

По слухам, фронтовая линия проходила где-то под Серпуховым. Шли мы по шоссе вдоль железнодорожного полотна Москва-Подольск-Серпухов. Ночи были холодные, лужи замерзали, но днём было солнечно и тепло, как во время бабьего лета. От Москвы до Серпухова было километров 60-70, и мы останавливались у деревень на отдых. Сразу же возникла продовольственная проблема - есть было нечего. Решили довольно просто, - не успеешь показать женщинам кусок мыла, как моментально нам давали в обмен толстый квадрат чёрного сухаря, которым можно было забивать гвозди, настолько они были тверды. Но не хватало мяса - постоянная проблема военного времени!

Я чувствовал, что во мне, несмотря на падение с балкона, ещё теплится охотничий азарт, а случай тот нисколько не поколебал моей решимости отведать мясного блюда. Но голубей, к сожалению, на этот раз не было - были воробьи. Пришлось ограничиться ими. Я стал стрелять в них из "воздушки", но когда, после многочисленных попыток попал, то с него слетели пара перьев и пух, а он, отряхнувшись, преспокойно улетел. Стрельба продолжалась довольно долго, и когда друзья намеревались уже отобрать у меня ружьё, я случайно ранил одного воробья, причём смертельно. Из него мы сварили чуть ли не полведра супа и продолжили наш путь.

На третий день попали в очень неприятную историю. Когда мы шли по шоссе, то недалеко от туннеля под железнодорожную насыпь, нас обогнала открытая "ЭМКА" с двумя военными и шофёром. В это время, со стороны Москвы "Мессершмит", на бреющем полёте пронёсся над нами и, догнав "ЭМКУ", обстрелял её из пулемётов. Мы спрыгнули в кювет и побежали по нему в сторону туннеля, где и спрятались. Мы видели, как

машина проскочив его, выехала с обратной стороны, и помчались дальше в сторону Серпухова, успев отъехать от насыпи метров двести. "Мессершмит", исчезнувший за лесом, вдруг появился уже со стороны Серпухова, летя навстречу "ЭМКЕ" на высоте 10-15 метров. Вероятно, от сброшенной бомбы она взорвалась и части её вместе с людьми разбросало во все стороны, а самолёт, пройдя над нашей насыпью, ушёл в сторону Москвы. Подбежав к остаткам машины, мы увидели тела обгоревшего шофёра и двух командиров, - у одного, с двумя шпалами в петлицах, была оторвана рука. В воздухе стоял тошнотворный запах жаренного мяса. Мне стало дурно, тошнило, а Миронов и того хуже, сел на землю и пробормотал, что умирает. Вдруг Волчков дико закричал: "Быстрее, быстрее...", я обернулся и увидел, что "Мессершмит" возвращается со стороны Москвы. Услышав свист пуль, мы кинулись к насыпи обратно под прикрытие. Самолёт развернулся, но пилот, не видя нас, стал стрелять в сторону туннеля, который был настолько короток, что простреливался насквозь. Нам пришлось выскакивать, чтобы спрятаться с другой стороны насыпи. Но он опять вернулся и продолжал стрельбу. Вероятно, лётчика уже не интересовали машина и неподвижные люди около неё, его интересовала живая цель, то есть - мы. То, что он поставил себе задачу достать нас, было совершенно очевидно. Он продолжал свои челночные операции, а мы успевали то с одной, то с другой стороны насыпи прятаться от его пуль. Это повторилось несколько раз, после чего, возможно, истратив свой боезапас, он исчез.

В район Серпухова мы попали лишь к концу третьего дня путешествия уже к ночи, и были обеспокоены тем, что за время нашего пути немцев могли отогнать и нам придётся их догонять. Поэтому решили утра не дожидаться, а двигать прямо к линии фронта. Правда, мы не знали точного направления и пошли наугад. Из темноты леса вдруг услышали: "Стой, кто идёт?". Пока раздумывали отвечать или нет, из кустов выскочили какие-то люди, нас схватили, заломили за спину руки, вывели на поляну и выстроили в ряд. Там стояла большая военная машина, из узких щелей фар которой струился синий свет. Подошло ещё несколько человек, окружившие нас кольцом. Они стали оживлённо обсуждать вопрос: каким способом нас расстреливать - на месте или отвести к реке. Это были рядовые красноармейцы, мы надеялись, что они шутят, но эти шуточки выходили морозом по коже, - всё равно страшно... Наконец, пришёл командир, которому доложили во всеуслышание, что мол поймали диверсантов, один из них вооружён стрелковым оружием (это про меня, я тащил эту дурацкую "воздушку" за спиной). Командир допросил нас, поинтересовался откуда мы, какой возраст, потребовал документы. Мы посвятили его в свой план участия в войне с фашистами и попросили его выдать нам оружие, обмундирование и зачислить в воинскую часть. На его вопрос, слышали ли мы о приказе товарища Сталина о немедленном

расстреле на месте всех задержанных диверсантов и шпионов, мы ответили отрицательно. Он пообещал, что если ещё раз встретит нас в расположении его воинской части, то прикажет немедленно расстрелять, согласно закону военного времени. Потом нас заперли в каком-то сарае, а утром дали на всех полведра гречневой каши, правда холодной и без ложек. Это не помешало нам разделаться с ней в два счёта. Затем командир выстроил нас и объявил, что ружьё конфискует, по малолетству отпускает нас для возвращения в детдом, и громко скомандовал: "Отделение, кру-у-гом!". Мы дружно повернулись к нему спиной, и поочерёдно получили по такому пинку под зад, что еле удержались на ногах. Наш патриотизм моментально улетучился и через несколько минут мы были на железнодорожной станции, пытаясь сесть в поезд на Москву. Но безуспешно - он был переполнен, к тому же у нас не было денег на билеты. Решили идти проторенным путём - пешком.