33. Фрайер в лепёхе.

Я стоял около своих нар, когда услышал за спиной гнусавый голос: "Эй, ты, фраер в лепёхе!" Повторилась эта фраза несколько раз. Только тогда я понял, что "фраер в лепехе" (на воровском жаргоне - не вор, а обычный зэк в костюме) это я, и вопросительно посмотрел на кричащего.

Это был "Косой", как его называли соратники, худощавый дёрганный парень чуть постарше меня, но уже верховодивший группой блатных. Он сидел на верхних нарах, и маня меня пальцем, с хрипотцой в голосе возмущённо спрашивал: "Ты, что фраер, не слышишь, когда тебя, падло, "человек" кличет? (Человек "по-блатному, это "вор в законе") А ну, лезь к нам на нары!" Я сразу же понял, - его привлёк мой костюм. Уже вся "кодла" с нетерпением смотрела на меня, - почему я медлю? Но я и не думал спешить, хотя сердце сжалось от нехорошего предчувствия, я знал чем обычно заканчивается неповиновение в таких случаях: расправой.

В то же время я знал, что добровольно костюм не отдам, порву, но не отдам. Я набрался смелости и выдавил из себя, что если ему что-нибудь надо, то пусть слезает с нар и сам подойдёт ко мне. "Косой" удивлённо уставился на меня, затем весь задёргался, как в припадке эпилепсии, заорал, чтобы "эту падлу" волокли наверх. Двое шестёрок медленно стали спускаться с нар и как бы нехотя направились ко мне. Всё это сопровождалось диким криком "Косого", который сулил мне "пасть порвать" и что-то ещё. Я стал боком пробираться к двери, где стояла параша, крышка от неё была из толстых досок и могла послужить мне щитом и мечом. Вдруг стало очень тихо, "Косой" - как подавился. Все смотрели в сторону от меня на пятерых бандеровцев во главе с Юречкой, которые стеной шли на блатарей. Юречка проворно подскочил к нарам, молча схватил "Косого" за ногу и стал стаскивать его вниз. Остальные, вместе с латышом смело полезли наверх и стали сбрасывать блатных с нар. Куда девалось всё их хамство! Они стали пробиваться к двери, стучали в неё руками и ногами, в отчаянии зовя надзирателей. Я успел огреть одного из них крышкой от параши, подскочивший сюда же Соколович вцепился в другого, а Юречка с друзьями били по рёбрам "Косого" и его команду. Кончилось тем, что пришли надзиратели, а замордованный "Косой" заявил, что они "честные воры" и с фашистами сидеть в одной камере не желают. Их тут же перевели в другую.

... В дальнейшем у меня и Соколовича, были хорошие отношения с Юречкой и его друзьями. Мы вместе прошли через все пересылки до Воркуты, и там попали в один лагерь. Мы ничего не видели от них, кроме добра, но, всё равно, они продолжали петь: - "...бей жидив и москалей!"

После побоища в камере, атмосфера страха разрядилась. Люди были возбуждены и, если раньше каждый старался замкнуться в своей скорлупе, то сейчас душа пооткрылась. Удивительное дело, обитатели камеры даже не были знакомы друг с другом. И только после победы над блатными можно было услышать: "...за что? откуда? как зовут? на, закури... и т.д." Люди поняли, что "честные воры" просто стая волков, не нападающих в одиночку, они трусливы, когда сталкиваются с отпором...

Через несколько дней опять вагоны, сухой паёк, поверки с овчарками и крокетными молотками. На этот раз мы знали, да и охрана не скрывала, что путь наш лежит в пересыльную тюрьму города Киров (теперь уже Вятка). Состав двигался с севера на восток с многочисленными остановками, особенно по ночам. Наконец, прибыли в Киров, где пробыли два дня, и двинулись опять на север. В Котласе, куда нас доставили, было гораздо прохладнее, чем в Кирове, хотя на дворе был август. Пересыльной тюрьмы как таковой не было - был обычный лагерь с бараками, колючей проволокой и сторожевыми вышками. Вероятно поэтому мы и решили, что дальше нас не повезут и успокоились - всё-таки не совсем Крайний Север, не Воркутинские шахты, куда по слухам нас должны были этапировать. Но мы обманулись: через пару дней нас опять собрали на этап и отправили на Воркуту, за Полярный круг.