- 207 -

46. Любовь "дьявола" и "рыжики" в придачу.

 

Чрезвычайным событием в нашей лагерной жизни стал концерт, поставленный силами бригады художественной самодеятельности женского лагеря. Однажды, они пришли под конвоем - человек 30-35, таща на себе все необходимые атрибуты для предстоящего выступления на сцене, радостные, возбуждённые, как и мы, необычностью обстановки -женщины, и вдруг в мужском лагере! Концерт начался при переполненном зале, причём в первых рядах, как обычно, расположилось лагерное начальство. Сначала показали спектакль, не помню уж какой, а затем несколько концертных номеров.

Во время спектакля я обратил внимание на крепко сбитую молодую женщину, исполнявшую роль "дьявола". По ходу действия ей приходилось подхватывать и подбрасывать другую актрису, по комплекции гораздо крупнее её. При этом делала она это с легкостью необычайной! Мы смеялись, - не дай бог такую жену! В перерыве нас с Закревским пустили за кулисы, где я и познакомился с "дьяволом", Валей Киселёвой. Простое русское лицо с яркими голубыми глазами, она понравилась мне. Оказалось, взаимно, так как когда после концерта нам разрешили танцы, она отказав нескольким, пробившись через танцующих, пригласила меня на вальс. Но, увы, я не постиг ещё искусства вальсирования и умел лишь танцевать танго и фокстрот. Пришлось ждать, пока аккордеонисту надоест играть вальсы. Я с завистью смотрел на танцующего Феликса, который в своих резиновых сапогах лихо кружил в вальсе свою партнёршу.

Мы стояли, посматривали на танцующих и говорили, говорили... Она оказалась на год старше меня, срок тоже 25 лет по статье 58-1-6, то есть за военное преступление. Из последующих встреч на концертах, уже в женском лагере, и возникшей переписки, я узнал от неё: она ленинградка, перед войной закончила десятилетку, поступила в школу радистов, закончила её, неплохо знала немецкий, и её направили в разведшколу. Через несколько месяцев вместе с группой её сбросили в тыл к немцам. Она не смогла найти остальных в лесу, и кончилось тем, что ей пришлось выдать себя за беженку. Потом работала на бирже труда переводчицей. После войны вернулась в Ленинград и вышла замуж. Муж, офицер, служил в городе Чебоксары, куда и увёз её. Там родила двух сыновей. А в 1949 году её арестовали, и военный трибунал, за "измену родине", осудил на 25 лет.

К тому времени, как мы познакомились, уже официально были разрешены свидания, специально отведён, разделённый на отдельные комнаты, барак. Свидания давали на один-два дня в зависимости от того, кто и откуда приезжал. Мне это было безразлично, так как я никого не ожидал. Но однажды, меня вызвали в управление и спросили, жду ли я кого-нибудь из родственников на свидание? Не дав мне ответить, а я обязательно ответил бы отрицательно, офицер поинтересовался, кто такая

 

- 208 -

Валентина Киселёва. Я медлил с ответом, не зная, что говорить. Но он невольно помог мне: Вот заявление от неё, она утверждает, что является вашей женой? - Да, да, - подхватил я, - она - моя жена!

— Но в формуляре написано, что ваша жена Сахарова, а не Киселёва!?

— Это была первая жена, а Киселёва - вторая.

Он с ободряющей улыбкой посмотрел на меня и сказал, что, действительно, какая разница, Киселёва, Сахарова, у обеих сладкие фамилии, поди разберись кто откуда, и наложил резолюцию: "Разрешить одни сутки".

Оказывается, женский лагерь был полностью расконвоирован, вот Валя и пришла.

...Надо сказать, что к тому моменту я уже получил развод от своей жены Сахаровой. Так совпало, что произошло это одновременно с разводом и Соколовича - по крайней мере нас вызвали вместе с ним в управление, где вручили полученные от наших жён заявления о разводе. Тогда не требовалось судебного разбирательства, тем более, если супруги были бездетны. Достаточно было обратиться в ЗАГС, послав копию заявления осуждённому по 58-ой статье супругу - и дело в шляпе!

Случилось это в середине 1953 года, когда уже вышла амнистия для уголовников, а заодно и для политических со сроком до 5-ти лет. По моим подсчётам моя жена освободилась, поэтому я послал ей поздравительное письмо по её домашнему адресу в Москве, выразив наивную надежду на скорую встречу в связи с вероятностью освобождения и нашего брата, двадцатипятилетников. Вот и получил ответ через ЗАГС. Она писала, что действительно освободилась, но... начинает новую жизнь и просит не беспокоить её письмами. Вот так... Примерно то же получил от своей Любы и Соколович. Мы шли с вахты потрясённые и обескураженные. Соколович, видно, переживал не менее моего, так как бормотал что-то вроде: "Как же так, её ведь даже не арестовывали, зачем же она..." И ещё был жгучий стыд и обида - я не понимал, как можно было такое сделать... Вот так бесславно всё кончилось у нас, жизнь, казалось, повернулась ко мне спиной. Я не подумал тогда, как бы я поступил на её месте? Честно говоря, не знаю, что ответить... К моменту свидания с Киселёвой я немножко поостыл в своих страданиях, совесть, по крайней мере, меня не мучила.

/...Много лет спустя, в 1958 году, уже будучи освобождённым и женатым на другой - Зое Архиповой, я встретился с Сахаровой. Мне было любопытно услышать от неё объяснение её поступка. К тому времени она тоже была уже замужем. Встретила она меня более чем приветливо и, глядя мне в глаза, заявила, что до сих пор продолжает любить меня - это спустя то более 11-ти лет после нашей женитьбы! Как будто ничего

 

- 209 -

особенного для любящего сердца, но как она могла написать заявление, спросил я. - Меня заставили, вызвав в МТБ.../

Начальника лагеря подполковника Сиухина куда-то вскоре перевели, о чём многие, в том числе и я, жалели. Не то, чтобы он был очень уж хорош, но по крайней мере, его было не слышно и не видно, что уже хорошо. Начальником стал его заместитель майор Захаров, который стал понемногу закручивать гайки - режим стал ужесточаться.

В то время я уже работал на шахте художником по технике безопасности, имел свою отдельную мастерскую и продолжал встречаться с Валентиной. Её дело пересмотрели, срок сняли, но не реабилитировали. Она освободилась, осталась на Воркуте, и решила ждать моего освобождения, поступив на работу табельщицей на шахту.

Как-то весной 1955 года я шагал под конвоем в колонне заключённых. Вдруг услышал детские голоса, кричавшие: "Папа, папа Морис, мы здесь...!" За колонной, рядом с конвоирами бежали двое мальчишек 8-9-летнего возраста, огненно-рыжего цвета, они обращались явно ко мне! По колонне прошёл смех - многие знали меня, знали, что детей, тем более рыжих, у меня нет. До самой шахты мальчишки продолжали кричать. Конвоиры, узнав в чём дело, тоже стали хохотать. Пошли подначки: "Быстро ты, парень, детей настряпал, но к чему перекрашивать было..?!" Я не знал куда деваться, какая-то чепуха! Но потом догадался - Киселёва привезла своих детей из Чебоксар и, вероятно, издали показала им меня: "Вот ваш новый папа, дети, зовут его Морис". Догадка моя подтвердилась, Валя, не посоветовавшись со мной, считая вопрос нашей совместной жизни после моего освобождения решённым, съездила в Чебоксары, забрала свои вещи и детей, и быстро вернулась. То есть, решила мою судьбу самостоятельно, превратив меня в счастливого папу двух рыжих "цветочков жизни". Разумеется, я был возмущён, ходил в расстроенных чувствах, но ничего поделать уже не мог. Тем более, что эти "рыжики" на мои слова: "Я не ваш папа, мама просто пошутила", - кричали: "Ты папа, мы знаем..!" Они повсюду рекламировали это, бегая за мной со своим "папа, папа..." Мне неведомо было, как вести себя с ними - никогда детей не имел, а тут сразу двое, причём с взбалмошными характерами. Я решил поговорить с Валей. Но она претендовала на меня, как на собственность, настаивая на том, что освободившись, я непременно должен усыновить её прелестных чад! Спор становился беспредметным, я пока за решёткой, поэтому решил смириться - какая разница, что будет потом?