50. Я становлюсь прибалтом.

Через некоторое время ко мне пришёл Валдманис и по поручению главы прибалтов Стасиса Янушанса пригласил посетить их. Когда же я пришёл к ним, то Янушанс и Пицелис объявили мне, что на своём совете они решили в целях безопасности переселить меня в их барак и прикрепить ко мне что-то вроде охраны - эстонца и двух литовцев,

здоровенных парней. Предупредили, чтобы без них ночью ни в коем случае в сортир не ходил. Я был удивлён, и спросил, за что такая честь? Янушанс ответил, что я американец - это главное. Кроме того были вместе в комитете, на штрафном на Воркуте, сейчас вместе под следствием. Но я ведь только родился в Америке, а жил здесь... - "Это не имеет значения - в Америке живут американцы, которые там родились, пусть они будут русскими, латышами или евреями по национальности, но они а-ме-ри-кан-цы, понятно?" Такую железную логику, в такое смутное время мне не хватило сил оспорить, ну и слава Богу! Так я по ночам и ходил в сортир компанией, было весело, но и страшновато.

В феврале 1956 года меня, Янушанса и Пицелиса вызвали на допрос - возобновилось следствие по Воркутинской забастовке. Нам инкриминировали ст.73 Уголовного кодекса: "Сопротивление представителям власти", - статью, по которой я уже дважды был осуждён ранее. Кроме этого, Янушансу предъявили обвинение и по 58 статье, так как ещё на Воркуте у него обнаружили какую-то тетрадь с записками "антисоветского характера". У всех у нас было уже по 25 лет; смерть Сталина, амнистия 1953 года и XX съезд КПСС свободу, или даже надежду на неё, нам не принесли. Мы не боялись ничего и больше с любопытством, чем со страхом ожидали результатов расследования. Но одно происшествие, вернее роковой случай, всё изменил...

Как-то мы с Пицелисом, с которым в последнее время стали приятелями, зашли в "индию", откуда слышались крики, брань, угрозы, и стали свидетелями следующей картины: в бараке, вероятно, по случайному стечению обстоятельств, оказалось несколько человек из украинского барака и, в то же время, человек 10 надзирателей во главе со старшим лейтенантом Богдановым. Возник какой-то скандал, в результате чего надзирателям стали давать подзатыльники, толкать, вытесняя из барака. Офицера толкнули на меня, я двинул его плечом к Пицелису, тот, в свою очередь, тоже плечом, выбросил его наружу. Кончилось тем, что надзиратели дружно побежали от греха подальше, мы дружно гнали их к запретной зоне (я вспомнил Воркуту), по дороге сбивая с них шапки, и упоённо орали что-то нечленораздельное вдогонку...

Всё прошло как будто благополучно, но... через несколько дней, по радио (громкоговорители) были объявлены фамилии зэков, которым следовало явиться на вахту для "беседы": из прибалтийского барака Пицелис и я; из украинского Виноградов и Шевченко; из "индии" - Воробьёв и Назаров. То есть все участники недавних событий. Причём начальство предупредило, что в случае неявки, доставка хлеба и продуктов питания в лагерь будет прекращена. Как прибалты, так и украинцы, проявив удивительное единодушие, решили нас не выдавать. Так мы продержались пять дней - продукты действительно не доставлялись, но

хлеб давали. Затем мы решили, что нельзя злоупотреблять добрыми чувствами к нам, и добровольно сдались на милость властям.

Надо сказать, мы очень побаивались выхода из зоны - глушь кругом, на многие километры никаких поселений, могли сделать с нами всё, что захотят. Но обошлось, нас погрузили на розвальни, на другие устроилась охрана, и мы поехали на полустанок, где были посажены в камеру вагона для зэков.