ПОСЛЕСЛОВИЕ

И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, и не у разумных - богатство, и не искусным - благорасположение, но время и случай для всех их.

Экклезиаст Гл. 9 ст. 11.

Красноречивый рефрен для мемуаров, здесь универсально отражена, наверное, каждая человеческая судьба из числа тех, кто пытается поразмыслить и проявить смелость в своих решениях и действиях. Как же воспринимаются и оцениваются те годы, которые отстоят на дистанции в тридцать лет? Возможно, странно звучит, но я благодарен тем годам и главное - людям, замечательность и уникальность которых не вызывает сомнений, и если в связи с этим говорить о «роскоши человеческого общения», то мы были богачами. Каждый желающий мог черпать эти богатства знаний и разнообразнейшего жизненного опыта - красноречивой иллюстрацией понятий и образов, нашедших конкретное, человеческое воплощение. Синявский и Соколов — серьезные гуманитарии и несомненно творческие личности; В. Шелков, П. Сорокин, Б. Здоровец, Кучинский — религиозные деятели, с потенциалом богословов и искренние миссионеры. Крупные деятели национальных движений С. Дольник и Рафалович; П. Скирук и М. Витер; Г. Астра и К. Нийтсоо. Молодежь, не обезличившаяся идеологически, находящаяся в пути, но уже поплатившаяся за свою безмерную любовь к Европе и принципу свободы - Ж. Песчаный, А. Куликов, П. Воронов, В. Абанькин, В. Бабаян, А. Накашидзе, А. Купин, А. Ястраускас и, наконец, Ж. Майер, он стоит особняком, вроде бы вояка с чужой стороны, но если исходить из логики понятия «Великая Гражданская война Европейской Нации», то он такой же наш, как Корнилов, Врангель, Деникин, Краснов, Власов, Пилсудский, Махно, Петлюра, Маннергеим. До сих пор расхожие пропагандистские штампы недалекого прошлого довлеют в сознании людей, и до сих пор не отдали должного этим историческим личностям, и солдаты последней войны определяются как «свои» и «чужие». До сих пор невнятно и с оглядкой признаются у нас, «независимых», крупнейшие и яркие личности - М. Грушевский и

С. Бандера, и не к подножию их памятников возлагают цветы, а по инерции, все тому же истукану, идеи которого уже умерли безвозвратно. Современный мир поляризуется и расслаивается уже в соответствии с иными принципами. Подошли ли мы к эпохе религиозных войн или расовых противостояний, или, может быть, замыкается исторический цикл, начавшийся с вычленения Европы, противопоставления Азии, и военной экспедиции эллинских царей против прекрасной и богатой азиатской Трои. Может быть, наши европейские грезы в мордовских лагерях были интуитивным прозрением, ответом современных реалий. А может быть, постепенное осознание себя детьми великой христианской цивилизации готовило наше сознание к борьбе с уже не «большевистским красным драконом», а с еще большим противником? Многих интересуют теперь подобные вопросы, в противоположность тому времени, когда нас было мало, и судьба нас просто обязала побыть в роли «мыслящего тростника». Та же судьба, от которой, не скрою, хотелось уйти, чтоб оказаться в разряде беспроблемной и усредненной человеческой массы, не очень давно -прошлым летом - заставила испытать немалое потрясение и сделала актуальным все то прежнее, что вроде бы было вытеснено из сознания и посещало только в снах.

Все эти последние тридцать лет меня примиряло с действительностью умиротворяющее ощущение близости к нашей великой реке. Чем бы я ни занимался, в какие бы житейские ситуации ни вгоняла меня необходимость - я знал, что смогу отрешиться от любой проблемы - на ее берегу. Действительно, мало того, что - «чуден Днепр при тихой погоде», когда облака отражаются в свинцово-неподвижной воде, но и много ассоциаций исторических и иных возникает в размышляющей душе. Поневоле, как мираж и грезы, особенно разогретые нашим жарким солнцем лета, всей своей усталой душой видишь, что это не просто река, а великий Путь «из варяг в греки». Сладкими надеждами бьется наивное человеческое сердце. «А может быть, настанет день, когда я в своей лодочке, нет уж лучше на небольшой яхте, вместе со своими близкими проплыву до Черного моря, пересеку его, пройду Босфор, Дарданеллы, выйду в Средиземное море - колыбель цивилизации, увижу греческие острова и порты, доберусь до берегов Израиля, и как пилигрим, пройду по святым местам...» - приятные и красивые мечты, а в действительности приходилось мотаться с коммерческими грузами на Север - овощи, фрукты, цветы. Но даже, когда трещал хребет от фермерских нагрузок, согревали мысли, что когда-нибудь удастся попутешествовать и на Юге. С годами обычная практика фантазирования, мечтательных грез приняла форму настоящих медитационных трансов. Последнее время, после фермерских нагрузок, вместе с сыновьями, стремлюсь все на тот же берег, но любимое с детства ныряние приобретает несколько иной смысл - отказался от акваланга и ночной подводной охоты, стараюсь нырять в полдень, когда

солнце повыше, интуитивно нащупываю меру кислородного долга, неизбежного при интенсивных погружениях от двух-трех до восьми метров, именно на восемь метров подняли уровень Днепра при заливе плавней. В зависимости от температуры воды ныряю от полутора до трех часов. Прочел где-то о немалой пользе кислородного долга при задержке дыхания, как говорится, данные науки, но я давно догадывался, где может быть этот один из ключиков геронтологических панацей, могущих обернуть время вспять. Но пока это все фантазии, призраки Агасфера, а вот реальные исторические призраки встают из такой же любимой колыбели - воды. Последние годы логика результативности подводной охоты привязала нас к одному месту - высокая круча на правом берегу Днепра возле местной достопримечательности - могилы нашего самого знаменитого казацкого воина - Ивана Сирка. Наш местный краевед - Богуш называл его нашим восточно-европейским Александром Македонским. Поначалу я был далек от местных историзмов и просто занимался своим любимым делом - очень уж крупные раки ловились в этом месте, и в летнюю полуденную жару в фундаментах старых зданий, уже давно затопленных, сонно замирали крупные окуни, как бы нежась на солнце, которое, наверное, пробивало два-три метра толщи воды, и если двумя руками с головы и хвоста сразу схватить, то удавалось поймать экземпляр до одного килограмма и больше. После подводной охоты, особенно когда она бывала удачной, замираешь в какой-нибудь удобной позе и благодушествуешь под лучами ласкового солнца и мягко и естественно погружаешься в почти гипнотический транс. Настоящая медитация начинается с произношения магических слов. Почему это слово - «мантры» тождественно украиноязычному «мандры» или любое путешествие мысли начинается с образа странника - символа - да вот же и они показались из-за подернутого белесой дымкой горизонта, с трудом различаются паруса легких казацких чаек - большая группа крылатых суденышек, а в виде крыльев у них весла, прижатые к борту. Господствующий тут восточный ветер дает хороший ход и ветер попутный, так как в этом месте великая река делает большую излучину и течет как бы с востока на запад, а уже после Мамай-горы поворачивает опять почти строго на Юг. Хороший наш друг — восточный ветер, веселое дело - война, скоро захрустят слабые мусульманские кости под ударами тяжелых казацких сабель, и мы обязательно победим, с нами наш атаман - Сирко. Он умело использует переносные пушки, этому научился во Франции, там под Дюнкерком он воевал с испанцами, да с кем он только не воевал, всегда побеждал - гудят казацкие голоса: «Турки считают, что он продал душу дьяволу - поэтому и побеждает. По всем мечетям проклинают Урус-шайтана, а может, действительно продал?», - перешептываются особо суеверные, боязливо крестясь, - да нет, «недавно застрелил самого черта, он только мелькнул, а когда подбежали - ничего от него не осталось, только серный запах». (До сих пор в наших краях есть местечко «Чертомлык» - явная память о происходившей нелегкой борьбе

за бессмертную душу нашего атамана). Вмешался ветеран, иссеченный шрамами от сабель и нуль, старый рубака, твердо усвоивший, что высшее состояние души наступает в битве, Дух войны или демон, как его назвать, и от Бога ли он или от Дьявола, и ничего нет краше и восторженнее, кровавое пиршество венчает победа и наступает хмельное пиршество и тяжелеет походный кошель от золотых монет и - пленники, а самое главное -пленницы, с влажными очами, вьющимися длинными волосами...» «Пусть даже и продал душу», - наполняется благородной вибрацией голос ветерана - «так за вас же, сучьи дети, и за свои вольные края» - поводил он рукой в сторону недалекого берега. И уже на весь поход замолкали сомневающиеся и все, как один организм, готовились к схватке и с восторгом повиновались своему непобедимому сверхчеловеку, идеальному командиру. Что только ни пригрезится на этой живописной круче, внизу у воды - чистые песчаные пляжи, островки камыша - журавли, застывшие на мелководье, и необъятное пространство воды - ближайшая точка противоположного берега - все та же Мамай-гора, мягкими очертаниями она напоминает очень большой скифский курган, и, может быть, это действительно рукотворный погребальный курган, насыпанный полчищами татаро-монголов в память о потомке Чингисхана. Это они назвали Днепр - Конские воды. Как же жили наши предки, постепенно осваивая эти места? Жили красиво и, самое главное, богато. На чем основано мое мнение, - я не профессионал-историк, а скорее романтик и мечтатель, но некоторые подробности оказались открытыми и мне, а из подробностей можно многое реконструировать. Большой массив исторических памятников, ожидающих своего исследования и раскопок, расположен именно в том месте, что я описываю, и состоит из двух частей - одна, шириной около километра, выходит в водохранилище на расстояние более трех километров, это остаток плавневой части со старыми руслами небольших рек и озер, который тянется еще километра на три вплоть до основного русла Днепра. Параллельно этому месту уходит в море старинное кладбище. Каждый год подводный рельеф меняется из-за небольшой глубины, мощные штормовые волны вымывают и снова заносят песком все новые места.

В начале лета, когда вода еще прозрачная, и наш бич - сине-зеленые водоросли, еще не размножились, мы иногда ныряем не ради добычи, а чтобы посмотреть, что же новенького вымыло в нашем подводном историческом музее, особенно хорошо это делать, когда возникают подводные течения - погружаешься, принимаешь самую вольную позу, и много метров тебя несет над самым дном, и не перестаешь удивляться - надежно и просторно строили наши предки, в этом году вымыло новые фундаменты и даже остатки стен каменной кладки из местного дикого камня и ракушняка, попадаются даже старинный кирпич и черепица, а вон и домики попроще - глинокаркасные, остались только деревянные основы и странным образом сохранились куски традиционного тына - выплетенного из лозы, но больше уцелели остатки вертикальных прутьев, встре-

чаются подковы, большие колеса от старинных возов, группа небольших пеньков возле тына - значит у каждого был свой вишневый садочек, попадаются большие в объеме пни, а это говорит о том, что издавна тут росли и грецкий орех и тутовник, большие остовы хозяйственных построек говорят о том, что держали по несколько коров, а вот там наполовину вымыло какую-то круглую колоду - наверное, старинный улей, значит и меда в наших краях всегда было немало. Ну, чем не земля, текущая молоком и медом, где каждый сидит под своим кустом винограда и смоковницей. Почти земля обетованная, и нашему народу не приходилось требовать у своих вождей котлов с мясом, после надоевшей гречневой манны, в изобилии была рыба - золотые карпы, колючие судаки, медлительные сомы и чудо-рыба осетр, тогда еще не было этих нелепых плотин, могучая река была чистой и изобильной... Пора прервать на время глянцевые грезы, где прошлое расцветает миражами почти неправдоподобной для нас красочности и достоверности, где все предстает острее, ярче, идеальней. Не получается у меня приступить к главному рассказу, хотя этот контрастный образ недавнего грехопадения нашего народа довелось увидеть все в том же «подводном музее», но он отстоит километров на двадцать ниже по течению, недалеко от богатого села — Марянское. Лучше всего будет описать весь тот день последовательно и хронологично.

Лето было уже в разгаре, жара, как всегда в это время, была нестерпимой, и неудивительно, что мы в приподнятом настроении, наконец, добрели до воды, опять все на тоже Сирковское место, не зря у нас именно здесь была пасека, до сих пор остались высокие медоносные травостои - воздух был терпким и пьянящим, и глубокого вдоха хватало на нырки по полторы минуты и более с периодикой три-четыре вдоха — выдоха. Первые нырки дали знать о том, что есть сегодня благоприятные течения, и я решил «полетать» над одним интересным местом, которое мы не обследовали этим летом, потому что оно отстоит от берега более, чем на километр и еще потому, что граничит со старым кладбищем - не хочется лишний раз созерцать человеческие кости, остатки дубовых гробов и кресты, попадались даже крупные каменные кресты надгробий. Первые же погружения оказались интересными, вдоль знакомой гряды крупных валунов и корней больших деревьев показались большие новые размывы, вдруг мелькнул какой-то силуэт, несколько энергичных движений ластами, и удается рассмотреть почти полностью вымытую, лежащую ничком фигуру скифской «бабы», которых когда-то много стояло в наших степях, теперь они в музеях вопросительно рассматривают своими раскосыми глазищами посетителей. Это уже знакомые памятники скифской культуры - наших предшественников на этих землях. Все те же скифы с раскосыми и жадными глазами, оставившие нам еще и высокие курганы. Рассмотрел поближе - скульптурная фигура женщины в реальном масштабе все в той же примитивной стилизации - гипертрофия несколько провисших грудей, овальный живот, пышные и крепкие бедра, укрупненные и округлые

ягодицы, но в отличие от традиционной «бабы» эта фигура удивляла определенной соразмерностью и явно тяготела к классическим образцам женской красоты, была неким промежуточным звеном между «бабой» и Венерой Милосской. Поняв всю ценность найденного экспоната, решил получше запомнить береговые «створы», чтобы при необходимости легко найти это место, долго пробыл на поверхности и, когда нырнул еще полюбоваться находкой, то уже не попал к промоине, а течением меня вынесло на соседнюю поляну кладбища, замелькали надгробия и каменные кресты, кости, ну а дальше пошло непонятно странное место, слишком густо лежали кости человеческие и даже встречались лошадиные. Я прекратил ныряние, выплыл на промысловое место с норами, где мы обычно ловили крупных бычков и раков и, взяв необходимое, вышел на берег, спрятал от солнца улов и начал принимать позы для «медитационных компенсаций кислородного долга». Не мог успокоиться и «воспарить духом» как обычно, с одной стороны приятно будоражили мысли о несомненно ценной находке, и представлял: насколько улыбнулась удача, наконец-то смогу воплотить в жизнь одну из своих грез - обустроить цветник с правильным чередованием разных видов, где роскошь цветения передавалась бы и циклически замыкалась, начав с весенних - тюльпанов, пионов, нарциссов, далее георгины, розы и постепенно завершалась пиршеством белых хризантем, чем изысканней и пышней, тем грустнее и меланхоличнее напоминание о неумолимом снеге и морозном зимнем умирании...

А собственно почему зимнее почернение и увядание - можно сделать сооружение из стекла или пластика, смонтировать отопление, современную досветку и пору цветения продлить до новой весны. Но самое главное, посредине этого будущего рукотворного флористического чуда будет маленькая лужайка, а на ней - найденная сегодня скульптура, хорошо бы поставить возле нее античные амфоры, надо будет съездить с друзьями в район Керчи, они приглашали недавно отдохнуть там и понырять. А может быть, настало время переселиться из неблагополучного задымленного города, который отсюда смотрится уродливой грядой высоченных труб и прилепившихся под ними карликовых домиков, а тут воздух чистый - пряный. Романтичный высокий берег так и приглашает разбежаться на луговине и взлететь над водой и парить, летать. Да и приусадебные участки начинаются здесь от четверти гектара и более. Можно будет вовсю развернуть закрытый грунт со всем своим фермерским набором: овощи - птица - цветы. Вот тогда мой родственник из Польши, двоюродный брат жены - Эдик, недавно побывавший у меня, не заткнет нас за пояс, явно удивляясь небольшой величине оранжерей, высказываясь: «У нас тоже есть цветоводы, но у них большие площади, центральная система отопления, открытием вентиляционных фрамуг и подсветом командует компьютер, а свою продукцию они возят «самолетами до Лондона», так он дословно говорил, сохраняя польские ударения в словах. Если мне

удастся сделать новый виток в своем бизнесе, да еще плюс «такие находки», то уже в свою очередь Эдик и другие визитеры будут, открыв рот, слушать мои экскурсоводские рассказы. Пусть это творение не Фидия или Праксителя, но как пространно можно рассказать о предполагаемой судьбе какого-то пленника из жителей греческих причерноморских колоний, захваченного скифами или сарматами, и как он, принужденный вытесывать из камня чужой образец женской красоты, привнес в это рабское вытесывание свое понимание красоты, вдохновляясь полузабытыми образами Афродиты, Венеры, Необы, и, вместе с тем, не слишком вышел из предписанных норм, чтоб не лишиться вознаграждения - все-таки пленник. Да мало ли что можно было преподать удивленным визитерам, редко кто владеет подобным сокровищем. Воспаленное и расширившееся сознание уже готово было воспарить на следующее сияющее облако высот и личных побед, но пришлось прервать нежную полудрему и вернуться к действительности. К песчаному берегу причалила моторная лодка моего старинного приятеля, он уже давно грозился показать нам хорошее место для ныряния, расписывал нам, какая там богатая бровка-перепад глубин, каких крупных вылавливают там раков, и как много подводных корчей, куда с глубин поднимается сом, выискивая круглую ракушку и линяющих, мягких раков.

Довольно быстро пришли на место, без задержек одели снасти и нырнули. Наш друг видимо ошибся в определении расстояния от берега и неверно заякорился - сколько мы ни ныряли: везде одна глина, но не старая русловая, на которой могут быть хорошие норы, а какая-то наносная, рыхлая и располагалась она в виде неестественной прямой косы, протянувшейся километра на два, а рядом с ней параллельная, такая же. Устали и решили прекратить поиски, да и ветер начал разыгрываться, пошла волна. Завели двигатель, один цилиндр работал с перебоями, подгребли ближе к берегу, перезаякорились и, пока друг занимался двигателем, я разговорился с двумя рыбаками, которые на выдвинутом в море мостике из-за ухудшившейся погоды сматывали снасти. Один - постарше, ответил на мой вопрос относительно необычной глиняной косы. Неспешно и аккуратно складывая спиннинги в чехлы, он рассказал следующее: - «Один райкомовский «божок» вместе со знаменитой местной коллективизаторшей по фамилии Заморий, которая не расставалась с наганом, постоянно курила и не одну душу загнала в Сибирь - придумали «проект» революционного переустройства села: два длинных, до 2-х километров глинобитно-саманных дома под камышовой крышей, один - для людей, один -для скота, конно-машинный двор и дороги в поля, а все остальное: склады, тока, амбары ближе к городу. «Проект» одобрили в губернии и помогли с транспортом, дали автомобили — возами не навозишь такое количество глины, соломы, камыша. Завезли, даже начали строительство, но тут грянула война...»

Мой друг успел поменять свечу, завел двигатель, снялись с якоря, взяли курс на Капуловские Панские Круги, мимо Змеиного острова - есть и у нас такой, и если Черноморский Змеиный остров еще с античных времен считался одним из входов в Ад, то наш действительно после затопления Каховского водохранилища приютил много змей со всех окрестных низин. И вот тогда-то и оказались затопленными все эти циклопические остатки невиданного по масштабам и примитивизму коммунного строительства, и уже более полувека штормовые волны поднимают мутный глинистый шлейф на поверхность, но основу этой угнетающей косы размыть не могут. Невозможно уяснить логику нашего народного грехопадения, мы своими глазами видели, как просторно и основательно они строились, из литературных памятников тех времен знаем, как традиционно - неспешно и зажиточно проходили они по жизни, а наш первоначальный казацкий период до сих пор вдохновляет своим героическим духом. Как могло получиться, что кучка петербургских бомбистов - мечтателей навязала нам противоестественный уклад жизни, символом которой стала двухкилометровая хата. Я был не просто шокирован и озадачен - до сих нор не покидает ощущение, что в жизни начался иной виток, и в центре этого нового круга опять сгустились воспоминания, хотя они и раньше не оставляли меня полностью - все мои прежние друзья, наши споры, самые разнообразные мнения. Но понятней и ближе стали те из них, чьи футурологические прогнозы на будущее были наиболее пессимистическими. Быстро пролетят оставшиеся мне годы, и этот круг замкнется, завершится спектакль абсурдистского театра теней, наверное, в насмешку, названный реальной жизнью, где человек ничего не значит и ничего не решает, а зачастую играет навязанную ему роль и лишь злые Мойры - богини судьбы, ждут от нас полной покорности Року. А может быть наступит более ответственная фаза существования души, и я полон внутренней уверенности, что и «там» мы продолжим наши незавершенные дискуссии. Наверняка первым проводником души окажется Валентин Соколов и в своей обычной иронически-насмешливой манере начнет с допроса по мотивам из «Братьев Карамазовых» о строительстве идеального общества, в основание которого положены неискупимые слезинки невинно замученного ребенка и начнет приблизительно так: - «Ты хорошо рассмотрел остатки архитектурного образца социального счастья и невиданной справедливости, чем не кампучийский провинциализм и культивированная нищета и убожество, наверное, там была предусмотрена комната для казни еретиков и вместо гильотины или нагана обыкновенная сельская мотыга?».

«Будешь ли ты теперь колебаться при ответе на вопрос - не избавила ли всех нас жестокая война от окончательного, недочеловеческого одичания, название которому - коммунизм?».

Тут же рядом и Жора Майер, он меланхолически испытующе рассматривает меня, и у него есть вопрос: «Если в вашем обществе до сих

пор господствует устарелая и однобокая фразеология и до сих пор нет культур-философского прорыва, до сих пор не освоены азы Европеизма, даже такие - лежащие на поверхности, как «Великая гражданская война европейской нации», как же вы сможете ответить на новый вызов времени и морально подготовиться к «Последней великой войне всечеловеческой расы»?». Вот это вопрос!! Причем ясно, что его интенсивность и глубина основывается на признании, что мы теперь уже - союзники, но дело в том — равноценные ли мы союзники? Непосильная проблематика, но появилась надежда разрешить ее - конечно, это еще один наш союзник и давний друг - Соломон Борисович Дольник. Мудрейшая и добрейшая душа: он немногословен и враг его известен, и он говорит словами Натана Щаранского: «Мусульманский мир огромен и неоднороден, к сожалению, есть группы экстремистов, стремящихся захватить лидерство и поставить на службу агрессию по образцу религиозной войны со всеми признаками фанатизма и дикости». Теперь я начинаю понимать — принцип тот же: наш великий славянский мир был вовлечен в новый, еще более ожесточенный, виток мировой войны лукавыми призывами небольшой, но сплоченной секты бомбистов и палачествующих мечтателей - результаты и потери известны. Неужели такими же благими пожеланиями сам великий древний искуситель - Сатана возбудит уже другие миллионные толпы, и конфликт мирового масштаба неизбежен? Эту же идею продолжает развивать Павел Григорьевич Сорокин, как серьезный религиозный мыслитель он анализирует мусульманское понятие «Шахиды» в аспекте обоснованности камикадзевского варианта. «Ислам весьма почтенная религия, в Коране отдается должное Мусе (Моисею), Исе (Иисусу Христу) и всей ветхозаветной части Библии, и также предписывается заповедь «не Убий», хотя и есть толкование военного варианта миссионерства, но все вполне в традициях других крупных религий. Тут происходит явная подмена понятий - яркий пример сатанинского лукавства. В Коране есть раздел пророчеств о «последнем времени» и «последней войне», но мало кто берется за их толкование, а если и берутся, то с явными политическими целями и вполне понятно, кто за этим стоит».

Без всякого перехода, сознательным усилием воли возвращаюсь к Соломону Борисовичу, он пока не сказал ни слова, а лишь испытующе и строго всматривался своими блестящими черными глазами - «Избавляйся от своих европеистских и панславистских иллюзий. Пора тебе окончательно определиться и этнически, и в вопросе веры в Бога, хватит азиатско-медитационной клоунады, а если применить к твоей бунтовщической и смятенной душе принцип реинкарнационного перевоплощения, то ты всего лишь ничтожное отражение великой души Бен Козива, и наверняка иногда готов молиться его словами - «Всемогущий Боже. Не помогай нам, но и не препятствуй нам...» Механизм уже запущен, и ты должен молиться только о спасении своей души». «А как же моя личная мера ответственности перед обществом, может, и я внесу свой вклад в экономиче-

ский подъем?» - «Не трать напрасно силы, да и не твое это общество, когда-то и наш народ проходил подобный период».

«Все обуреваемы крайним духом стяжательства и питают необъяснимую ненависть друг к другу» — в такой моральной обстановке невозможен экономический подъем.

«Опять умирают одна за другой иллюзии» - подумалось мне.

Действительно, как всегда, прав мой давний друг, и не зря он носит от рождения имя Соломон.

Вот так или почти так, с некоторых пор мне представляется внешний сценарий и даже конкретная фразеология нашего, и ранее не прекращавшегося, но сейчас особенно обострившегося мысленного общения с незабываемым сонмом друзей, многолетних собеседников. Не скрою, меня несколько беспокоит соответствие человеческой норме подобного рода общения, возможно, это возрастное, своего рода подготовка к неизбежному и последнему путешествию, во всяком случае жаль, что прежние умиротворяющие и гармонизирующие медитационные полеты духа превращаются в серьезные испытания и выходишь из них уже без того настроя почти эротической сопричастности красоте природы, ласковой и упругой воды, веселого буйства летней зелени. Именно летом легче всего всегда удавалось получать самые яркие впечатления; и последнее лето поначалу не обмануло ожиданий по крайней мере своей обычной жарой. Все та же днепровская круча и пьянящий горько-сладкий запах наполовину выжженного солнцем травостоя, легкий ласкающий ветерок, усталость вплоть до легких судорог и небольшого озноба, головокружение после двухчасового ныряния невелико, значит, кислородный долг правильно отдозирован - занимаю удобную позу, несколько мантрических словосочетаний и ... в полет. Куда же в этот раз? Несколько угнетает неопределенность, в последнее время бывают произвольные зигзаги. Мир покоя и грез открылся легко и красиво: чудным пейзажем из забытого детства, - примитивный паром переправляет группу отдыхающих, как принято было говорить «на тот берег» с пляжем из желтоватого песка нетронутой чистоты, редкого зеленого кустарника и отдельных сосен, я захотел пить, бросил за борт привязанную кружку, когда вытаскивал посмотрел на воду, она была прозрачной и отдавала синевой, встрепенулась в радостном предчувствии душа - отличное начало, сейчас последует несколько изящных пируэтов и пойдут картины более давнего прошлого уже не из моей жизни - тогда и солнце было ярче и ласковей, воздух благоухал, а вода была настолько чистой, что просматривалось дно и угадывались очертания крупных рыбин, но не тут-то было, вклинились строгие образы старых друзей, хотя можно облегченно перевести дух, на этот раз моральных пыток и неразрешимых вопросов наверное не будет; потому что на этом отрезке времени и пространства мне встретился пан Кучинский, для меня он был не только уважаемым и высокообразованным ре-

лигиозным деятелем, но и инвариантом моей возможной собственной судьбы, если бы побег удался, одно только десятилетнее обучение в Сорбонне, на нескольких гуманитарных факультетах, шесть иностранных языков и глубокая, искренняя вера и несгибаемое мужество. Но в данном случае его «материализация» включала в себя и некоторую «похожесть» на еще двух человек - литовцев, тоже католических священников, один по фамилии Моцюс - рослый, худощавый, а второй - доктор Рачюнос, не менее высокообразованный и безупречный в человеческом плане, все же был еще один момент воплощения. Пан Кучинский выглядел как миссионер, только что сошедший с византийского судна. Длинная сутана, круглый головной убор, но без сомнений это он - светло-серые глаза, мягкая улыбка и едва заметный оттенок миссионерской строгости во взгляде, обращенном на меня, ну и, конечно, вопрос он задал наукообразный, объективизированный - «Ты обращал внимание, какое большое значение в религиозных представлениях наших предков имели местные языческие и даже античные мифологические представления? Они старались жить по христианским заповедям, немало заботились о спасении души, но в похоронной церемонии не забывали о жертвоприношении Аиду и плате перевозчику душ - Харону, который сначала протягивал свою костлявую руку, причаливая свою лодку к берегу Стикса и не даровал душе желанного забвения, не переправлял ее, если не было награды». Признаться, я уже приготовился выслушать небольшое вступление к лекции на тему «Мифология и античная культура» — в целом еще не исчерпавший себя источник откровения и аналитического познания современным человеком себя и окружающего мира с яркими примерами -психоанализа Фрейда и его метода, основанного на античных образах; царя Эдипа, Герострата, Нарцисса, Сизифа, Тантала и многих других. Даже в наукообразном исследовании американца Моуди суммирования «посмертного опыта реанимированных» просматривались вес те же образы, преподанные нам античностью. Но пан Кучинский был озабочен другим и дал мне понять об этом красноречивым жестом руки, показав в сторону мародерствующих «археологов»-любителей, разрабатывавших подводное кладбище, они маскировались тем, что ныряли под вечер, чтоб меньше их видели, и после штормов, старательно переворачивали большими лопатами прибрежный грунт на глубине до полуметра и просеивали его в своеобразных ситах. Местные мальчишки, которые все знают, рассказывали, что недавно они вымыли десяток золотых монет. Как настоящий миссионер и пастырь, Кучинский осуждал и скорбел душой за этих неразумных людей, потрошивших дубовые казацкие гробы, протягивая руку к ритуальным монетам, не отдавая себе отчета в том, что совершают немалый грех. Пришлось объяснить пану Кучинскому, что это своего рода обитатели двухкилометрового коммунного дома, создававшегося рядом, и им нет дела до веры в Бога, до заботы о своей душе и до

того, что с них спросится за ритуальное золото. Пока объяснялся с паном Кучинским, выросла неподалеку крупная, мужественная фигура Петра Скирука, его морщины не разгладились, а выражение лица имело все то же вопросительное выражение, и вопрос его остался нерешенным: «Простит ли меня Господь за невинную кровь несчастной девушки?» Пытаюсь сообразить - значит, Петр пока в чистилище, если участь его души еще не определилась, может быть он как-то намекнет, как же оно выглядит, это место, где и я, весьма вероятно, окажусь. В этот момент паузы, которая сопровождалась неким интуитивным обменом мыслями, понял лишь то, что в разное время оказавшиеся там общаются между собой, все эти проблемные души пребывают в общей «ноосфере», как считал один провидец, и все ждут некоего финала.

Об этом же говорит и вопрос Петра - «Понял ли ты, что это за поле, усеянное человеческими костями, увиденное тобой недавно под водой? Почему знаменитый атаман распорядился похоронить себя неподалеку?»

Прежде, чем ответить, лихорадочно перебираю в памяти исторические события, связанные с атаманом, наконец, осенило - это останки тех трех тысяч соотечественников, иссеченных казацкими саблями, с которыми грозный атаман должен встретиться на Страшном суде, где их окончательно и справедливо рассудит Господь.

Признаться, меня самого ставит в тупик этот эпизод. До этого все было красиво - с былинной мощью складывалась жизнь героической личности, еще в молодости, во время боев во Франции, где он вместе с Хмельницким и отрядом казаков удивлял всех смелостью, воинской удачей и безупречной интуицией, еще больше все эти качества проявились в военных действиях в Восточной Европе. Освободительная война и многочисленные походы против турок и крымских татар, хотя были и походы против Московии, Польши, молдавских господарей, причем в союзниках атамана была крымско-татарская конница и турецкие отряды. Всю эту перемену направлений военных усилий атаман так объяснял своим сподвижникам: «Так диктует необходимость». Все это можно как-то понять. Семнадцатый век был очень бурным на наших просторах. Можно было даже допустить трисутствие фаустовских моментов в душе нашего героя - на многое можно пойти ради победы, а может быть, пребывание в русской каторжной тюрьме, да, да - и тут без нее не обошлось. Еще до Петра I и Екатерины разраставшаяся Московия пыталась репрессиями подчинить буйную казацкую вольницу и строго регламентировать участие в обороне продвигающихся на Юг и Восток рубежей. Попал под тяжелую московскую руку и Иван Сирко. Этапировали его в недавно открытый Тобольский тюремный острог, получил он свою порцию и плетей, и цепей, и сибирских морозов. Спасло его только энергичное ходатайство польского короля, милостиво забывшего, как тот же Сирко захватывал и разорял города и земли Речи Посполитой, и мотивировавшего заступни-

чество тем в своей грамоте, «что нарушился баланс сил, турки и татары штурмовали южные окраины королевства и очень скоро будут терзать русские рубежи». Царь распорядился освободить атамана и доставить в родные места.

Во всех пределах Оттоманской империи голосистые муэдзины с минаретов продолжали проклинать Урус Шайтана врага № 1 Аллаха - Сирка и уже утверждались в мыслях о его гибели в Сибири, строили новые укрепления в устье Днепра и Причерноморья. А тут неожиданный новый поход, разгромлен опытный воин Кара-Мурза, разрушены укрепления и взято в плен 15 тысяч пленных, половина мусульмане, половина - русские. Мусульманских выгодно продали (таковы времена и нравы), тех русских, что решили вернуться на Родину, снабдили необходимым и помогли чем смогли, а вот с теми русскими, которые решили вернуться в Крым, ссылаясь на то, что оставили там собственность, а в России их ждут злые помещики, поступили иначе. Их накормили, отпустили и, проследив, что они пошли именно на Юг, догнали и посекли саблями - все три тысячи. По концу дела подъехал на коне атаман Сирко и сказал следующее: - «Спите с миром все убиенные души. Мы с вами встретимся на Страшном Суде и Бог рассудит нас, правильно ли я сделал, что не отпустил вас в басурманские земли, где ваши души все равно погибли бы без христианского причастия, и где вы, размножившись среди врагов, не стали бы в погибель на наши казацкие головы в дальнейшем». Потрясающая по накалу страстей картина - можно только представить себе понурую седую голову все знавшего атамана, вполне понимавшего, что гибнет его бессмертная душа, но он надеялся спасти будущее своей Родины этой жертвой. Масштабная, загадочная, действительно фаустовская личность, до сих пор привлекающая острый интерес; и наш друг Петр Скирук понимал созвучие своей личной драмы тем давним событиям и, размышляя о древнем, более чем тысячелетнем противостоянии славянского и тюркского миров, христианства и мусульманства, размышлял и о своем отрезке своеобразной гражданской войны, о своей тяжелой судьбе, воплотившей неподъемную и зачастую кровавую связь идейной борьбы и права на национальное самоопределение.

Должен признаться, что из этой серии «медитационных упражнений» я вышел с мрачной решимостью больше не заниматься подобного рода созерцаниями, и вернуться к испытанным рациональным формам знания - больше читать, совершенствоваться в своем непростом агробизнесе, но прошло некоторое время, расслабился под конец сезона, впал в привычное забытье под лучами смягченного закатно-летнего солнца. Совершенно сознательно даже не пытался произносить мантрические словосочетания; хватит с меня буддистских просветлений сознания, хватит реинкарнационных иллюзий насчет будущих перевоплощений души, в нашей цивилизации все обстоит значительно строже - «если один из тво-

их членов искушает тебя, вырви его и брось от себя...». Пусть в последний раз преодолею таким образом кислородный долг, хватит уже издеваться над собой, надо переходить, как все, на акваланги и гидрокостюмы, и, возможно, этот последний раз будет переходом от восточной духовной практики к методам традиционной веры. Привычно прошла стадия «разминки на природе», да и встретился мне спокойный и рассудительный, совершенно не обремененный страстями - аналитик Михаил Витер. Внешне он мало изменился, вот только очки с толстыми линзами, видно, что и он рад встрече, и в первоначальном обмене мнениями, я понял, что его озабоченность независимостью Украины сменилась еще большей озабоченностью - тяжелой экологической ситуацией, и он охарактеризовал ее как бедственную. И соответствующим был его вопрос ко мне: - «Каково твое мнение, как многолетнего практика-ныряльщика - в какую сторону меняется состояние воды в Днепре?» Приходится ему признаться, что ухудшается: - «рыбы все меньше, и она стала болеть чуть ли не онкологическими болезнями, раки балансируют на грани выживания, на дне осаждается слой непонятного темного ила, погибает жизнь в близком к нам заливе, бывшем еще недавно нерестилищем. В последнее лето, когда установилась необычная даже для наших мест жара, и вода прогрелась до 26° - 27°, начал дохнуть массово бычок - одно из оснований пищевой цепочки, экологи объясняют это уменьшением содержания кислорода в воде во время жары, но мы для себя ничем не могли объяснить, почему цвет воды через стекло маски невиданным ранее образом приобрел красноватый оттенок». Миша внимательно слушал меня и при последних словах как бы рефреном дополнил: «как кровь мертвеца, разлитая по воде», и с выражением беспросветной усталости и нолной обреченности махнул рукой и удалился. Мне подумалось - вот и Миша стал пользоваться апокалипсической фразеологией, а ведь он прав: Чернобыль только начало - «бледный ангел» уже занес свой свистящий серп, и мы все думали, что это произойдет быстро и резко, но получается, что эти «рукотворные казни самоотравления» растягиваются на годы. И даже такой энергичный образ -«и небо скрылось, свившись как свиток» можно понимать как постепенное истончение озонового слоя атмосферы, значит, будет все жарче с каждым годом, ультрафиолетовыми иглами будут пронизаны «толщи наших вод», и прогреваться будут более чем за 30°. Да, в невеселую сторону качнул ход моих мыслей старый друг мордвин с многолетним стажем. Пора решительно избавляться от этих пессимистических погружений, может быть все обойдется, и наш Днепр повторит судьбу реанимированного Рейна, и в нем тоже будет водиться форель и вернется осетр. Путешествие пока продолжается. Может быть, Верховный Режиссер приостановит развитие мирового сценария по наихудшему варианту, и иногда хочется молиться - «Владыка Миров, не суди нас сегодня».