ФАЙНЕР-ЗАЙЦЕВ

Ему было где-то под пятьдесят, немного выше среднего роста, узкоплечий, худощавый, голова небольшая, мелкие черты лица, голубые глаза. Его двойная фамилия отражала его смешанное происхождение, но эти две составляющие не уживались в его сознании, и выход он видел в осмысленной и целенаправленной ассимиляции. С особым воодушевлением он высказывался о взаимопроникновении и смешении славянства и еврейства.

Не помню подробностей его дела, как и когда он попал на зону №11, срок у него был лет пять. Помню лишь, как впервые увидел его и как был немало и неприятно удивлен его взглядами и рассуждениями. Дело было в летний жаркий день, наверное, выходной, так как мы большой дружной гурьбой шли из магазина, несли пакеты с продуктами, предвкушая сытный ужин. Отчетливо помню, что среди нас был крепкий латышский парень - Виктор Ратс, имевший некоторые медицинские навыки, в данном случае это сыграло свою роль, и наша обычная компания молодежи — Юра Яковлев, Рудик Волков, Виктор Лосев, Витольд Абанькин, Лева Бунин. Когда мы проходили мимо скамеек, увидели лежащего на земле человека, поза его нас насторожила, мы подошли к нему. Виктор Ратс первым сообразил, что он без сознания, приподнял ему веки опытной рукой, по зрачкам определил, что живой, коротко скомандовал нам: «Несите воды». Привел его в чувство и предложил нашу помощь, чтоб довести его до санчасти. Человек этот сказал, что не хочет иметь дело с мед. работниками, а вот от кофе или чая не отказался бы. Невесть откуда взявшийся Соколов тут же побежал организовывать кофе. Мы с удивлением наблюдали, как с каждым глотком кофе и кусочком печенья оживал этот человек, и постепенно его сознание прояснялось и возвращалось откуда-то издалека. Этот человек несколько часов назад вышел из карцера, дело знакомое, но в карцере он еще и голодал - неудивительно, что упал в голодный обморок на свежем ветре и солнце. На наш вопрос о причине голодовки он дал такой ответ, что у нас открылись от удивления рты. «Моя фамилия состоит из двух половинок, и я требовал у администрации убрать еврейскую часть моей фамилии, оставить только русскую и изменить имя на Иван». Пока некоторые из нас подбирали убедительные аргументы, чтоб доказать собеседнику, что наличие еврейской фамилии, это еще не ката-

строфа и нет смысла подвергать риску свою жизнь голодовкой, он нас удивил еще больше - эмоционально и ярко он поведал нам о таких образах и опыте, что у нас мурашки забегали по шкуре. Видимо, хорошая доза кофе, еще не совсем отпустившие его душу впечатления, сделали его прекрасным рассказчиком. «После карцера я добирался в свой барак, шагал по мягкой, изумрудной траве стадиона, сияло яркое, теплое, подернутое слабой перистой облачностью небо, солнце блистало ласковым теплом, оно казалось могучим и мудрым источником жизни. Всей своей измученной душой я ощутил как фонтанирует энергия и радость из божественного светила, и какой ужасной бездной контрастировала с этой картиной моя серая и темная камера, оставшаяся за спиной. Меня пронзило чувство одиночества, просто не хотелось никого видеть, все казались враждебными и неприязненными. Неожиданно я вспомнил о Боге. Много дней я не видел солнца, и в этот раз я понял, что оно богоподобно. В раннем детстве, когда отец читал что-нибудь из Библии, именно так я представлял себе бесконечно добрую и справедливую сущность нашего Господа. И где же теперь Он, в заоблачных высях, как хочется помолиться, но для этого надо собраться с мыслями и силами, но в этот момент в глазах засверкало от удара, почувствовал, что упал навзничь, но я ясно видел того огромного, страшного и злого гиганта, ударившего меня, - он не из нашего мира и в руках его что-то наподобие огненного трезубца, этим орудием он и ударил меня и нацелился снова ударить и властным, оглушающим голосом потребовал от меня - «Прокляни свою мучительную жизнь! Прокляни отдалившегося от тебя Господа, и ты получишь покой!» По мере того, как я слышал эти слова, стремительно проваливался в огромную яму, а в ней, столь же беспомощно как и я, летали тени отчаявшихся людей, и именно выражение их лиц или того, что от них осталось, предостерегли меня подчиниться этому властному голосу, но окончательное освобождение от кошмара произошло благодаря вам, сначала услышал голоса, потом брызнули вода и свет».

Нас загипнотизировал этот рассказ, еще бы - человек явно прошел по краю ада, не растерялся один лишь Соколов, ему приходилось сталкиваться с подобным, и он знал, как помочь - закруглил общение с Файнером-Зайцевым в тот день, отвел его в барак, дал несколько советов по выходу из голодовки, кое-кто из нас поделился продуктами покалорийней. Вечером мы уже рассуждали в нашем обычном «дискуссионном клубе», конечно же одна из тем была - самоубийство и его разновидности, например - дерзкий воровской выход на арену с оружием в руках, замаривание себя голодом ради сохранения своего честного имени и другие варианты жизненных ситуаций. Отчетливо помню, что Валентин Соколов аргументированно и талантливо доказывал - «только в самом крайнем случае, а учитывая опыт Файнера-Зайцева - не следует обрекать себя на возможные вечные муки».

Еще большим издевательством, чем тюрьма, была для Соколова психушка, а в свете того, что он сам оказывал помощь по спасению некоторых душ это было просто садистским уничтожением его личности. Продолжу рассказ о Файнере-Зайцеве, которого Валентин Соколов продолжал опекать. Он отошел от голодовки, приободрился и в один из вечеров излил нам душу. «Меня, давно, еще со студенческой скамьи угнетал марксизм, и вот с какой точки зрения - слишком часто из его писаний торчат талмудические уши, начиная от знаменитого «нельзя насиловать обстоятельства...» и т.д. до ключевых понятий его классовой, вроде научной, теории, например «Пролетариат» - это всего лишь европеизированное «ам-ха-арец» — народ земли, презираемые нищие - «пауперы, бродяги». Даже закон Моисея предписывает не склоняться на сторону нищих, а тут построена целая социальная утопия с перепевами идей еретиков вроде Томмазо Кампанеллы и Томаса Мора. А чего стоят рассуждения о буржуазии, вспомним Вавилонский Талмуд - «Торговцы в базарных лавках, люди, которые срубают зеленые деревья, а также те, кто разводит мелкий скот, никогда не увидят знака благословения». Вот вам источники идей классового переустройства общества. Мы с Валентином одобрительно угукали, нас поразила оригинальность точки зрения, позабавили нас и замечания о Ленине. Вспомните знаменитое «учиться, учиться и учиться» - да ведь это же лозунг книжников и фарисеев из околоталмудической традиции, и относился он к изучению торы, при этом предписывалось особо сложные места из торы помещать в маленькие шкатулочки и закреплять на голове. Тут Соколов не выдержал - «как это большевики не додумались закреплять в патлатые головы юнцов цитаточки Маркса и Ленина». Но мы рано смеялись, следующий виток рассуждений Файнера-Зайцева поверг нас в уныние и замешательство.

«Шестимиллионная катастрофа европейского еврейства - это расплата за большевизм, за участие в гражданской войне на стороне красных, за казнь царской семьи, произведенной руками Ленина, Троцкого, Свердлова, Юровского. За беспощадность и неслыханную жестокость классовых чисток. Без молчаливого пособничества почти всех европейских стран немцы никогда бы не смогли этого сделать, а источник пособничества - страх перед этнически окрашенным большевизмом, проявления которого было явным воплощением безумного, кровавого и злого духа, замаскированного под революцию, изгнавшую из страны миллионы очевидцев варварской дикости переустройства общества».

Соколов довольно эмоционально пытался возражать - «не могла столь малая по численности нация угробить огромную империю, спровоцировать Европу, нельзя историю осмысливать иудеоцентрически». Звучало это как-то неубедительно, и мы осознавали, что для Файнера-Зайцева столь горячо высказанная мысль является источником постоянной душевной боли, и необходимо выйти на его уровень мышления, чтобы избавить его от гипертрофированных самообвинений, являющихся прологом для самоуничтоже-

ния. Мы договорились еще раз встретиться и подробно обсудить эту тему. На этом расстались. Все это происходило где-то за год до прибытия на 11-ю зону Соломона Борисовича Дольника, уж он-то нашел бы необходимые аргументы, которые бы успокоили Файнера-Зайцева, сбалансировали его попытки самостоятельно разобраться в сложнейших вопросах новейшей истории и ее национальных акцентах. Во время своего общения с Дольником я рассказывал ему об этом уникальном случае, и он отвечал - «мне приходилось сталкиваться с подобными случаями - иногда самыми большими антисемитами становились люди со смешанным происхождением, искушаясь той частью своей личности, которая не является еврейской, они иногда становились столь фанатическими и озлобленными, что мы до конца еще не знаем, насколько они опасны». Ну, а пока, в отсутствие классика сионистского мышления - Соломона Дольника, Валентину Соколову пришлось самостоятельно искать необходимых «экспертов» и готовить «терапевтические» противовесы одномерной «философии истории» нашего нового друга. Сначала мы обратились к Рафаловичу, но он наотрез отказался от встречи с «пациентом», как он выразился, - «такого диковинного зверя как еврей-антисемит я еще в жизни не встречал и не хочу с ним общаться, вот разве что Ришаль, он старше и житейски мудрей, обратитесь к нему». Ну, что ж, и на том спасибо. Пока мы искали Ришаля, имени его не помню, наткнулись на Нисана Файфелевича Торговецкого, он даже не стал вникать в наши проблемы, что неудивительно, он только что сбрил свою седую бороду и тренировался ходить без тросточки, через несколько дней ему предстоял выход на свободу. Когда мы нашли Ришаля, то поняли, что он нам не поможет по причине болезненности, он прихрамывая, шел на уколы в медчасть, он был «повторник» - никак не мог прийти в себя после воркутинского червонца, а тут еще мордовский виток мученической спирали.

Он показал нам в сторону инвалидного барака и коротко сказал - «ищите Теплицкого». Так мы и сделали и, немного отойдя, стали рассуждать, какова логика коммунистического режима, который добивает таких беспомощных старых людей? «Ну, мы еще молоды, можем быть и дерзкими, и агрессивными, возможно вобьем свои пусть и небольшие гвозди в крышку гроба коммунизма, ну, а эти страдальцы, чем они могут угрожать и кому?» Нашли Теплицкого, отрекомендовались, сказали от кого мы и по какому поводу, рассказали немного о себе, в свою очередь и он поведал нам свою историю. Показывая рукой на инвалидный барак, из которого то выходили, то почти выползали старые и больные люди, чтоб погреться на солнышке, он сказал - «Можете себе представить, что свои вторые десять лет я получил в самом начале шестидесятых, вроде бы либеральных «оттепельных», годах за высказанную в узком кругу критику «за бедность и недостаточный гуманизм государственного учреждения для инвалидов», и вот теперь вынужден догнивать в аналогичном учреждении еще худшего - тюремного разряда».

«Свои первые «10» я отсидел в условиях заполярного Севера за «сочувствие троцкизму», хотя до сих пор не понимаю, что это такое. Был даже реабилитирован в послесталинские годы и даже начал питать некоторые иллюзии насчет окончания времени репрессий и террора, теперь вы видите, как я ошибся».

Ростом он был выше среднего, крупная лобастая голова, немного выцветшие от возраста серые глаза, седая борода. Он быстро разобрался с нашим казусным случаем. «Мне приходилось встречаться с подобными людьми, впервые подобный набор мыслей довелось услышать от одного из функционеров ведомства Ягоды-Иегуди, когда Сталин проводил осмысленную ежовскую ротацию органов НКВД, и эта ротация, среди прочего, имела и антиеврейскую направленность, так же как и чистки «старой гвардии революционеров» - вспомните - Троцкий, Каменев, Зиновьев и многие тысячи иже с ними. Не многие из них попадали в лагеря, в основном их расстреливали, те же, кто попадал, горько каялись, что отошли от веры своих отцов, забыли свою особую национальную судьбу и обагрили свои руки кровью чужого народа, поддавшись нелепым революционным бредням. Первопричиной их трагедии Теплицкий видел развернувшуюся в XIX столетии атеистическую ассимиляцию евреев в России, после революции они верно служили режиму, пока Сталин не напомнил, кем в действительности они являются, хотя сам в своих статьях доказывал, что нет никакой еврейской национальности («нация, существующая на бумаге»), тем не менее приговоры выносил самые суровые. Теплицкий процитировал нам из книги Макковеев гл. II: 11 «В те дни вышли из Израиля сыны беззаконные и убеждали многих, говоря: пойдем и заключим союз с народами, окружающими нас, ибо с тех пор, как мы отделились от них, постигли нас многие бедствия».

С высоты своих уникальных знаний, жизненного опыта Теплицкий сразу понял, что проблемой Файнера-Зайцева была его попытка понять соотношение и взаимосвязь славянского и еврейского элементов, приведших к революционной катастрофе, и он сказал нам - «приведите этого человека». Действительно, через несколько дней состоялась их первая беседа, мы с Соколовым тоже слушали, почесывая затылки - уж очень необычную версию истории излагал Теплицкий.

Князь Владимир прежде, чем решился окрестить Русь в византийское православие, колебался не между мусульманством и христианством, а между христианством и иудаизмом. «Повесть временных лет» и другие источники свидетельствуют о хазарах, и именно эти «неразумные хазары», этнически тюркские, иудейские по вероисповеданию, были значительно ближе, и взаимосвязи были сильнее, чем с эмиссарами мусульманства - казанскими черными булгарами.

Хазарский каганат не только воевал с Киевом, взаимосвязи были тесными, практически даже не существовали границы в современном понимании, мир был един. Историков и археологов до сих пор ставит в тупик

наличие подлинных документов Киевской Руси, написанных на иврите. Так что если бы не решительная позиция отдельных представителей княжеского двора, то один из государственных центров восточного славянства, Киевская Русь, вполне мог оказаться иудейским по вероисповеданию. Первый серьезный конфликт между славянством и еврейством возник во время бунта Хмельницкого против польского короля. Анархистская и ленивая польская шляхта привлекла евреев в качестве управленцев, сборщиков налогов, торговых агентов, и это поставило их под удар во время военных действий. В рассказе Гоголя «Тарас Бульба» правдиво отражены события уничтожения еврейских торговцев в поднепровье - всего потери составили около 100 тысяч человек. Это самые большие потери после репрессий испанской инквизиции.

Настоящее потепление произошло во время наполеоновского похода на Россию. Императора Александра 1-го морально поддержал, приоткрыв тайные завесы, один из самых одаренных хасидов, - Альмер-Ребешнеер-Залман Борухович из г. Ляды, Беларусь, до сих пор его могиле под Гадя-чем Полтавской губернии приезжают поклониться тысячи евреев. Наполеон использовал средства черной магии для деморализации русского императора, и только этот хасид мог их нейтрализовать. В награду Царь послабил ограничения черты оседлости, разрешил евреям «винокурение, организацию постоялых дворов и шинков». Наверняка Вам неизвестно, что в Питере в 1918 г. чекистами была уничтожена организация, которая называлась «Еврейский союз боевых офицеров за Царя и Отечество» - пусть их была всего сотня, а за большевиками пошли тысячи, но они же были, так же, как и у других народов - «Брат пошел против брата, сын против отца». Ну, а судьбу царской семьи решило Временное правительство Керенского и Дума, подписи под указом об интернировании царской семьи составили Милюков, Львов и Керенский, и только генерал Корнилов сделал реальную попытку освободить экс-императора. Все остальные события катились по инерции». Как это ни странно, но подобного рода уровень рассуждений привел в норму нашего «пациента» Файнера-Зайцева, и хотя впоследствии он выкрестился в православие, при этом его наставником стал Владимир Осипов, он и к еврейской составляющей своей личности стал относиться уважительно и провел немало часов в обществе Теплицкого. Иногда подключались к ним и мы с Валентином, хотя часть проблематики мы переносили в более широкий круг спорщиков. Слишком болезненным эхом отозвался, впоследствии, весь круг толков русской интеллигенции: хождение в народ с просветительской миссией, терроризм «черного передела», богоборчество, богоискательство, богостроительство вплоть до толстовского «непротивления злу насилием». Какое место во всем этом занимает постиудаизм со своим религиозно-фанатическим стремлением к абсолютной справедливости и наивное русское стремление к обществу всеобщего равенства и свободы? Бесконечные и до

конца не высветленные темы. До сих пор вспоминаются наши горячие споры, и роль Соколова в них всегда была весомой и авторитетной.

И каким издевательством выглядит версия чекистов, что он нуждался в психиатрической помощи. Степень лукавства и стремление к инсценировкам в том же 1982 г. пришлось испытать и мне на собственной шкуре. Пришлось пройти путь «повторника» - формальным поводом явилась перевозка на лодках, с друзьями, 600 кг помидоров одного знакомого с запорожского берега на наш, по Каховскому морю. Перевозка была оформлена как покушение на спекулятивную сделку - приговор 3 года строгого режима. Слава Богу, что режим ветшал, все более коррумпировался, - раздав все необходимые взятки, в том числе и работникам КГБ, после года с небольшим вместе с сотнями «химиков» проехал по всей Сибири до Хабаровска, где к началу эры Горбачева был освобожден. Часто, все то время, вспоминал наставления Валентина Соколова, в немалой степени благодаря ему удалось пройти этот этап без конфликтов в человеческом плане.

Прошло много лет, моя жизнь более или менее состоялась, и только в этом году я узнал подробности мученического пути нашего философа и признанного поэта Соколова, и до сих пор не оставляет уныние и невозможность осознать, до какой степени нелепа и несправедлива бывает иная судьба. Вспоминается Владимир Андреевич Шелков - ну, хоть какое-то подобие человеческой жизни: семья, дочь, зять, родственники, дом в Джамбуле. Приговаривали его и к смертной казни, потом отменили, и общее количество отсиженного более 20-ти лет. Или судьба Иосифа Слипого - кардинала униатской церкви. После более 15 лет застенков по личному приказу Хрущева в 1963 г. был неожиданно освобожден, переодет, отправлен самолетом в Рим, где прожил еще семнадцать лет. Не исключено, что большевики особо неприязненно относились к творчески одаренным людям, особенно поэтам. Начиная с Гумилева и Хлебникова и далее весь скорбный список вплоть до Василя Стуса и Юры Галанскова, очевидцем гибели которого я был. Немного успокаивают меня пока еще мечты - побывать на могиле Валентина Соколова и поставить небольшой памятник, чтобы бессмертная частица его души, которую древние египтяне называли «Ка», прилетала иногда из нирваны, запредельного мира, и вспоминала прошедшую в путешествии по «долине слез» жизнь, и хоть чему-то могла улыбнуться. Слишком необычная жизнь и потому необычный проект памятника вырисовывается. Сидящая в виде Будды фигура, из разряда тех, что с большим животом и неуловимой блуждающей улыбкой на щекастом лице, при этом трудно будет добиться идентичности лица Соколова.

В этой жизни ему редко удавалось досыта поесть или насытиться жизнью в других ее проявлениях, и единственное, что его спасало - богатство воображения, внутреннего мира и творческий порыв. Он любил Восток, уважительно относился к «Просвещенному» и однажды расска-

зывал: «А знаешь ли ты смысл и природу ностальгии по родным местам, почему всем хочется сложить кости на Родине - это просто забота о следующем витке жизни вновь воплощенной души, реинкарнация привязана к одним и тем же местам, ей проще начинать с прежних колыбельных».

В традиционную фигуру «Просветленного» придется внести изменения, в позе лотоса ему не удастся расположиться на мягкой зеленой траве, скорее, наверное, на обломке тюремной стены, так как он хоть и писал - «Я Родины сын, и это мой Сан», но оказался сыном русской тюрьмы, при этом не нарушая ни единой заповеди Божьей, никого не обидев, ничего не украв, а только за то, что отказался лгать.

«Древом просветления» для него стало не древо благоухающей магнолии с белыми цветами, а древо репрессированной культуры со всеми своими ветвями и неувядаемыми листьями - литературой, историей, религией, философией - и всех их не перечесть, и только они позволяют человеческой душе воспарить в небеса. И он обязательно увидит несколько трепетных листочков - своих поэм и стихов, и этим его душа будет хотя бы немного счастлива.

Как-то уж очень обыденно в последнее время говорится о миллионах репрессированных, заморенных голодом и о всей нашей травмированной истории последнего времени. Нам всем необходимо ответственно и серьезно вновь продумать и прочувствовать нашу историю и осмысленно найти путь к возврату в европейскую цивилизацию.

Никополь, 30 октября 2002 г.