ПОДЪ СУДОМЪ ТРИБУНАЛА.
Архангельская тюрьма...
Контрастъ между Вологодскимъ «санаторіемъ» и нашимъ теперешнимъ положеніемъ былъ резкій.
Камеры на запоре. На тюремномъ дворе пулеметы въ углахъ. Связь по тюрьме и съ внешнимъ міромъ слабая. —
Перестукиваемся. Переписываемся. И ползутъ слухи о разстрелахъ.
Слышно, что действуетъ комиссія Кедрова и Ревекка.
То и другое знаменитость. Где они — тамъ массовые разстрелы. Но покуда ничего определеннаго.
Однако ждать пришлось недолго. Скоро появились и первыя капли крови.
Я сиделъ въ общей камере. Напротивъ были одиночки. Уборная была общая. Выпускали насъ редко, но всетаки связь была.
Утромъ я вышелъ умываться. Надзиратель былъ чемъ то занятъ, и я подошелъ къ камере знаменитаго въ северной области партизана Ракитина. У меня былъ табакъ, и я передалъ его ему. Онъ обрадовался и мы закурили.
Дело его вела Ревекка, и она гарантировала ему жизньі «Ну, какъ Ракитинъ», спросилъ я его — «не думаете, что насъ «повернутъ налево?»*)
— «НЕтъ, я твердо убежденъ, что этого не можетъ быть. Еще третьяго дня меня вызывала Ревекка и еще разъ подтвердила, что я буду живъ. Да ведь и смертная казнь отменена окончательно...». Мы простились.
Въ ту же ночь, въ числе 17-ти человекъ, онъ былъ разстрелянъ.
Сидеть становилось все хуже. Не было еды. Не было табаку. Въ белыя ночи не спалось. Было томительно. Скорей бы какой нибудь конецъ. И его можно было ждать всегда.
Въ часъ ночи грохотъ ключа. И въ дверяхъ комендантъ со спискомъ. — Вызываеть двоихъ. Оба числились за комиссіей Кедрова.
«Съ вещами собирайтесь!». Раздаютъ хлебъ... Крестятся, но видно еще надеются.
Въ корридоре слышень шумъ... Кто то борется, не дается взять... Вывели. Мы бросились къ окнамъ.
На дворе выстраиваютъ партію человекъ въ 20. Ихъ окружаетъ конвой. Но виденъ какой то непорядокъ. Въ конвое какая то заминка. Два-три чекиста и комендантъ размахиваютъ револьверами.
Намъ крикнули: — «Отъ оконъ»! И дальнейшаго мы не видели...
Только на следующій день по тюремному радіо узнали мы подробности. — Конвой былъ не опытный, вывелъ на Мхи (тундра на окраине Архангельска) партія бросклась въ разсыпную, и одинъ изъ офицеровь бежалъ.
Но эти первые разстрелы насъ не касались. Все ихъ жертвы числились за Ревеккой или за комиссіей Кедрова. Мы же были
*) Разстреляють.
за Архангельскимъ Военно-Морскимъ трибуналомъ и, казалось бы, на открытый судъ больше надеждъ.
Но вотъ и онъ не замедлилъ себя показать. Въ нашей камере сидело трое бывшихъ офицеровъ, служившихъ у большевиковъ на гражданской службе. Ихъ обвиняли въ организаціи возстанія въ тылу красной арміи. По ихъ разсказамъ они были не виновны, и сидели они бодрые и веселые.
Пришелъ день суда. Шли они на него, думая найти въ немъ исходѵ Но обратно не вернулись. Ихъ взяли въ камеру смертниковъ и черезъ 48 часовъ разстреляли.
Этимъ начались те колоссальные разстрелы, которыми потомъ славился Архангельскъ, Холмогорскій и Портаминскій лагери. Русскій конвой сменили мадьяры и китайцы, «заминокъ» уже не было и, я боюсь говорить цифрами, но во всякомъ случае, много тысячъ людей легло на «Мхахъ» и на дне Северной Двины.
Конецъ приближался. — Насъ вызвали на допросъ.
Первый пошелъ И-въ. Вернулся онъ бледный, мы начали его разспрашивать, но какъ всегда онъ что то путалъ.
Занимъ вызвали Герутца. Допрашивали его долго. Вернулся веселый и въ полной уверенности на благополучный исходъ.
Вызвали еще троихъ... Настала моя очередь. Следователь оказался морякъ и, на мой взглядъ, простой русскій парень.
Начался допрось. Въ самомъ начале я его прервалъ и, довольно развязно, сказалъ ему:
«Слушайте, Вамъ все равно, а мне пріятно... Отдайте мне фотографическія карточки, которыя у меня отобрали въ Вологодскомъ Особомъ отделе»...
Онъ ответилъ на это какой то шуткой. Мы поговорили, онъ согласился и, взявъ все мое дело, началъ его перелистывать.
«Карточекъ нетъ, вотъ ваше дело»... И онъ простодушно показалъ какіе то мапенькіе жиденькіе писточки.
«Если нетъ моего дела, то не будетъ и моихъ показаній», подумалъ я и началъ давать ему уже то, что я хотелъ...
И-въ совершенно запутался и далъ четыре или пять разныхъ показаній о нашей съ нимъ связи. Только одно изъ нихъ было правильнымъ.
Допросъ продолжался.
«Вы признаете сбея виновнымъ въ томъ, что...» и онъ мне, въ краткихъ словахъ, передалъ первое показаніе И-ва, которое
имъ было дано подъ угрозой разстрела и представляло собой сплошной вымыселъ.
— «Нетъ». Совершенно чистосердечно могь ответить я.
После этого онъ мне предъявилъ второое, такое же. Затемъ третье — совершенно правильное и четвертое, опять ложное.
Я отрицалъ все.
Кажется я выскочилъ... Мне казалось, что дела мои неплохи, но я всетаки ни въ чемъ не былъ уверенъ. На второмъ допросе я самъ писалъ показанія и, конечно, только то, что я хотелъ показывать. Боясь испортить дело какой нибудь ошибкой, я постарался сократить свои показанія.
«Вы мне скажите откровенно», обратился я къ моему следователю, — «вы меня повернете на Мхи, или нетъ?»
— «Нетъ, за что же». Ответилъ онъ смеясь. «Въ такомъ случае я показалъ все».
— «Ну хорошо, на суде разберутъ». На этомъ мы разстались.
Вретъ или неть? Этотъ вопросъ решить было нельзя.Ракитинъ и трое изъ нащей камеры были хорошіе примеры.,
Герутцъ продолжалъ быть настроеннымъ очень оптимитически и зарожалъ этимъ меня. И-въ совсемъ запутался и даже намъ началъ врать. Изъ 11-ти человека кандидатами на разстрелъ у насъ считались: Герутцъ, я и И-въ.
Завтра судъ...
Белая ночь... Не спится... Въ голове готовятся фразы, ответы, оправданія, доказательства... Хочется конца, но хочется и жить.
Настало утро... Мы сошлись въ уборной.
Движенія нервныя, голоса неестественньі, на лицахъ натянутыя улыбки. Попытки шутить.
Я решилъ: на суде я сажусь ближе къ окну. Прочтутъ смертный приговоръ. — Въ окно! Тамъ пускай достреливаютъ. Есть хоть одинъ шансъ уцелеть. И приготовился: Взялъ ножъ, деньги, компасъ. Наделъ две цветныя рубашки, чтобы переменить костюмъ, засунулъ въ карманъ запасную кепку. Это было все, что я могъ сделать, для подготовки къ побегу.
Залъ суда... Посередине, на возвышеніи столъ, покрытый красной скатертью, сбоку — маленькій для секретаря, внизу — наши скамейки.
Судъ открытый. Въ зале 2-3 слушателя.
«Встать — судъ идетъ»!.
Три судьи. Среди нихъ мой следователь. Сторонъ не было.
Судъ начался...
Часа три продолжался допросъ. Затемъ задавали отдельные вопросы. И перерывъ.
Мы обменялись мненіями. Казалось, все идетъ хорошо.
После перерыва намъ было предоставлено последнее слово.
Очень хорошо, разбивая обвиненіе, говорилъ Герутцъ. Совершенно заврался И-въ. Несъ ужасную чепуху дезертировавшій изъ красной арміи и перешедшій къ белымъ, молодой деревенскій парень: Онъ «нечаянно» прошелъ около 60-ти верстъ... Судьи смеялись.
Я говорилъ очень коротко, избегая резкостей, и не касаясь сущности дела. Все равно никого не убедишь...
Судъ удалился на совещаніе.
Нервы сдали... Каждый думалъ свою думу. Но вотъ наши головы поднялись. Послышались отдельныя фразы.. Сначала шопотомъ. потомъ начался разговоръ. Казалось опасаться нечего.
Прошло полъ часа... Часъ... Что то долго... Взяли сомненія.
А за ними пахнуло и смертью. — Секретарь прошелъ къ конвою. Конвой усилился и толпой вошелъ въ залъ. Что -то не ладно...
«Встать, судъ идеть!».
Лица судей изменились... Будетъ смерхный приговоръ. Но кому?
Приговоръ состоялъ изъ краткаго повторенія обвинительнаго акта и постановленія суда.
Первой части я не слушалъ. Я старался только уловить на какомъ месте по порядку стоитъ моя фамилія... Она шла пятой,
Можетъ быть не разстреляють, но надо быть наготове... Я подвинулся къ окну.
Председатель отчетливо, громко, и казалось, томительно долго, читалъ первую часть... Но вотъ...
«Судъ постановилъ: Бывшаго Начальника Разведывательнаго отделенія Железнодорожнаго фронта, бывшаго Шт-Кап. Герутца, крестьянина Н-ской губерніи, деревни Б. И-ва и крестья-
нина деревни Е. К-ва, приговорить къ высшей мере наказанія: Къ разстрелу!»...подчеркнулъ последнія слова председатель...
Дальше я опять не слушалъ... и только отрывки фразъ долетали до моего сознанія... «10 леть... Безсоновъ 5 летъ...» и дальше что-то такое, «... но принимая во вниманіе предвари-тельное заключеніе, какія то амнистіи... отъ наказанія освободить.»
Герутцъ былъ бледенъ, какъ полотно, но спокойно, разумно, ссылаясь на договоръ, подписанный Ген. В-мь, доказывалъ, что судъ не имелъ права вынести ему такой приговоръ. И-въ плакалъ и метапся...
У дезертира К-ва волосы стапи дыбомъ... Такъ просто: — Встали дыбомъ... Сперва лежали, а потомъ встали. На голове у него образовалось шапка изъ торчащихъ въ разныя стороны, какихъ то неестественно прямыхъ, длинныхъ волосъ.
Конвоиры подошли къ нимъ вплотную, и, окруживъ штыками начали загонять въ уголъ.
Черезъ несколько минутъ ихъ подъ усиленнымъ конвоемъ повели въ камеру «смертниковъ»...
Я не выдержалъ, отвернулся, но продолжалъ стоять на месте.
«Вамъ сейчасъ выдадутъ документы», — обратился ко мне мой следователь, «вы свободны»...
Все вертелось въ моей голове. Этотъ приговоръ, лица смерт никовъ, радость, что я живъ, какая то свобода...
Я съ трудомъ понималъ свое положеніе.
Оказалось, что мы все приговорены на разные сроки, но намъ учтены разныя амнистіи, и мы свободны. Я былъ готовъ ко всему, но только не къ немедленному воспріятію свободы.
Документы получены, и 5 изъ 11-ти на улице... Жизнь и смерть еще не расплелись... На лицахъ неопределенныя улыбки... Нетъ словъ... Въ голове неясно... Печаль борется съ радостью.
Трудно передать ощущеніе свободы. Только тотъ, кто переживалъ пойметъ это... Жаль, что жизнь скоро стушевываетъ это ощущеніе счастья... Сидя ночью, съ однимъ изъ выпущенныхъ, въ семье, пріютившей насъ, мы не спали, а полной грудью вдыхали это чувство и были действительно счастливыми людьми...
Опасность миновала... Но не совсемъ. Нужно было немед-
ленно уносить ноги. Случаи вторичныхъ арестовъ, и потомъ разстрела были обычнымъ явленіемъ.
Помявшись передъ визитомъ въ «Особый отделъ» за пропускомъ на выездъ изъ Архангельска, я всетаки получилъ его, и на следующій же день, селъ въ вагонъ.
Поездъ двинулся и въ окнахъ замелькали знакомыя места. Въ моей памяти рисовались картины недавняго прошлаго.
Воть «Разъездъ 21-ой версты»... Принудительныя работы... Ст. Плясецкая, мой ветеринарный лазаретъ... Белые и красные.
Много тяжелыхъ переживаній... Но все въ прошломъ. Жизнь впереди.