ОПЯТЬ НА РАБОТЕ

 

На сей раз главный повар — пожилой неторопливый человек. Он равнодушно выслушивает сообщение о том, что я назначен на кухню, и даже глаз на меня не поднимает. Так же не глядя, отдает первое распоряжение:

— Возьми ведро, налей в котел воды.

Ведро я беру, но так и останавливаюсь с ведром в руке. Больше я ничего не могу. Повар наконец поднимает голову и смотрит на меня:

— Э, дружок, тебя сначала подкормить надо. Ну, присаживайся пока.

Я присаживаюсь у длинного кухонного стола, вокруг которого работают повара. Мне приносят еду, и я хорошо наедаюсь. Повара видят, что пока от меня никакой работы ждать нельзя, и посылают отдохнуть. Несколько дней я продолжаю лежать, но теперь ем сытно. Меня зовут в кухню, и там ем, что хочу и сколько хочу. Оказывается, мне никаких других лекарств и не надо. Я скоро восстанавливаю силы.

Сначала повара принимают меня без особого энтузиазма. Но когда я сажусь за общий длинный стол, они начинают расспрашивать, кто я, откуда, почему здесь. Я им рассказываю, что из Латвии, и еще кое-что о своей жизни. Среди них нет политических, но они с интересом меня слушают. Заметив их большой интерес ко всякому повествованию, начинаю рассказывать всевозможные древние мифы и легенды вперемешку с приключенческими рассказами.

С помощью рассказов я скоро приобретаю большую популярность на кухне. В дальнейшем после еды я всегда должен что-нибудь рассказать. С большим восхищением слушают они рассказы о Шерлоке Холмсе, о Пинкертоне. А «Капитанскую дочку» и «Дубровского» пришлось повторять несколько раз.

Иногда во время обхода заходит на кухню Андреева. Она видит меня в центре группы поваров и обычно спрашивает,

 

как я себя чувствую. Такое внимание главного врача ко мне производит на поваров большое впечатление. Они начинают дружить со мной, стараются помогать советами. Кто-то сообщает, что лучший способ быстро восстановить силы после пеллагры — пить крепкий кофе, сваренный в подсолнечном масле. Его надо пить с хлебом понемногу каждый день. Мне нравится этот напиток, и он действительно чрезвычайно быстро помогает восстановить силы.

Через неделю я уже приступаю к работе. На кухне около десятка котлов, где готовится еда для больных разных категорий и для обслуживающего персонала разных степеней. Особый котел — для низшего обслуживающего персонала. Особый четвертый котел — для врачей и среднего персонала из среды заключенных. Есть еще несколько котлов, где готовят еду по особому заказу главного врача.

Когда я начинаю работать самостоятельно, мне доверяют четвертый котел. Здесь полагаются порции самой большой калорийности.

Один из поваров особенно заботлив ко мне. Он обучает меня всем приемам заправского повара.

— Если ты хочешь, чтобы получивший порцию был доволен тобой, никогда не наливай ему полный черпак сразу. Держа черпак наклонно, ты можешь черпать сильным махом, вроде не жалея, но никак не наберешь больше трех четвертей черпака. Налей ему это, а потом добавь еще немного сверху жирочка. Он будет благодарен, а ты ему дал не больше, чем мог бы налить одним полным черпаком. Здесь ведь все голодные — и врачи, и больные, — так что это очень важно. Кроме того, к тебе будут ходить под видом опоздавших все подряд из разного обслуживающего персонала. Они все надеются, что ты им нальешь из своего четвертого котла. Не отказывай им. Только держи рядом другой котелок, с обычным супом. Ты нальешь им тот суп, который им полагается, а они уйдут довольные. Психология, брат, большое дело. Обманывать не надо, но психологию людей надо учитывать. Не надо людей злить. Здесь иногда хорошее настроение больше помогает, чем самый жирный суп, а хорошее отношение к тебе тоже никогда не повредит.

 

Советы моего нового друга очень кстати. Я действительно от всей души хочу каждому здесь налить самую лучшую порцию, однако могу дать только то, что имею.

Часто заходит Романсам. Теперь я стараюсь, сколько могу, отплатить за его доброту. Ему-то я наливаю из настоящего четвертого котла, без обмана, и не чувствую угрызений совести.

У меня появился еще один новый друг, Спиндаров, заведующий моргом или, как мы его называем, начальник кладовой покойников. Стройный армянин с курчавыми черными волосами и такой же бородой. Он еще крепок духом и телом, знает много анекдотов и любит их рассказывать. Что бы ни было, он никогда не теряет чувства юмора, а потому всегда желанный гость. А гостить у нас ему тоже выгодно. Когда только можно, я ему тоже наливаю из четвертого котла, без обмана.

Среди охраны люди попадаются разные. Чаще — ограниченные, жестокие, но вместе с тем трусливые и суеверные. У Спиндарова зуб на одного из охранников, который его ни за что обидел. Он всё не может придумать, как отомстить обидчику. Наконец придумал.

Существует порядок, что в больнице каждый вечер делается проверка. Сначала проверяется весь обслуживающий персонал, потом больные и, наконец, умершие. Обнаружив очередного покойника, врач привязывает к большому пальцу правой ноги его особую бирку. Это вроде как свидетельство о смерти. Санитары выносят тела с бирками и отдают в морг Спиндарову, он их кладет на нары так, чтобы с краю хорошо видны были ноги с привязанными бирками. Проверяющий в морге сверяет умерших по биркам.

Однажды Спиндаров узнал, что вечером проверку должен делать его недруг. В этот вечер он всех замерзших покойников поставил в морге стоя около нар. Одному из них вложил в руки палку, поднятую будто для удара.

Войдя в морг и увидев в слабом свете фонаря, что покойники стоят, а один собрался напасть, охранник дико закричал, выронил фонарь и кинулся в помещение охраны. Как только он выбежал., Спиндаров быстро уложил своих

 

покойников как обычно. Через некоторое время явились четыре охранника. Спиндаров делает вид, что ничего не случилось и он ничего не знает. Все четверо проверяют бирки, подбирают брошенный в страхе фонарь и уходят, не говоря ни слова.

На следующий день по всей больнице только и разговору, что о жестоком охраннике, которого покойники хотели избить. Рассказывают, как он от нечистой совести с криком бежал от призраков, которые его преследовали. Где он ни покажется, везде ему задают вопрос, как выглядели живые покойники и что они ему сказали.

Нет никакого формального повода призывать к ответственности Спиндарова. Чтобы не попасть в смешное положение, его даже ни о чем не спрашивают. Однако скоро его отстраняют от заведования моргом и посылают в колонну на строительство железной дороги. Но и осрамившегося охранника пришлось откомандировать в другое место. Говорили, будто его отправили на фронт.

Шутка Спиндарова так удалась еще и потому, что незадолго до того один из положенных в морг действительно «воскрес». Заключенный по фамилии Гайдук был доставлен в больницу в очень тяжелом состоянии. Он был настолько слаб, что потерял сознание. Наутро его приняли за умершего, привязали бирку и отправили в морг. Вечером во время проверки охранник услышал в морге стон. Гайдука принесли обратно в больницу. Он как раз оказался среди тех редких счастливцев, которые выздоровели.

У Гайдука был натренированный, на редкость крепкий и выносливый организм. После выздоровления он получил прозвище Покойник. Потом мне пришлось встречать его в другой обстановке и мы с ним стали хорошими друзьями.

Приближалась весна 1943 года. С фронта теперь приходят хорошие вести. В лагерях в связи с этим всякие слухи прекращаются. Враги притихли, пессимисты успокоились.

Но страна переживает неимоверные трудности. Освобожденная территория разрушена. Не хватает топлива. Новая железная дорога, которая строилась с такими жертвами, наконец дотянута до самой Воркуты. Эшелоны с углем спешат

 

на юг. Однако спешно сделанная насыпь еще не улеглась. Да и вечная мерзлота затрудняет крепление. Линию постоянно надо чинить. Зимой ее заносит снегом. Нужна масса рабочей силы, чтобы содержать ее в порядке. Заключенных много погибло, новых прибывает мало.

По лагерям опять разъезжает комиссия в поисках рабочей силы. Явились и в нашу больницу. Меня и еще нескольких определяют в колонну путевых рабочих на пятую дистанцию пути.

Сейчас нас отправят. Что ждет меня на новом месте — не знаю. Такова судьба заключенного. Он не может иметь своих желаний, не может рассуждать. Он только рабочая сила.

Пятая дистанция пути начинается от самой Воркуты и тянется более ста километров на юг. Вся она делится на околотки по десять-пятнадцать километров. Околоток обслуживают человек двадцать заключенных во главе с дорожным мастером. Все работают вместе, одной бригадой, под вооруженной охраной. Дорожный мастер тоже из заключенных.

Мы ходим по линии, крепим разболтавшиеся шпалы, подтягиваем гайки. Зимой без конца убираем снег.

Живем в небольшом бараке, сами себя обслуживаем. Есть небольшая кухня, свой повар.

Сначала работать на свежем воздухе даже приятно. Весна, но снег еще не стаял. Природа здесь бедная, но воздух чистый-чистый. Главное наше питание — суп из мороженого турнепса и немного пшена. Хлеб очень плохой.

В первые дни, пока еще есть морозы, нам иногда удается поймать куропатку. Это, конечно, редкая удача. Чтобы спастись от холода, куропатки на ночь залезают в снег — днем он на солнышке разогрелся, мягкий. Ночью верхний слой смерзается, и утром куропатка не может сразу выбраться. Пока она там бьется, ее легко поймать. А где куропатки зарылись, нам показывают коршуны, которые с восходом солнца облетают тундру. Если коршун начинает кружить над одним местом, а потом стрелой падает вниз, значит там и есть семейство куропаток. Остается только скорей туда.

 

Походив на свежем воздухе, очень хотим есть. Мы опять страшно страдаем от голода. Хорошо еще, что от холода страдать не приходится, топлива достаточно. Везде по дороге рассыпано много угля. Воркутинский уголь смолистый, горит очень хорошо, без всякой подтопки дровами.

Когда снег стаял, хорошим подспорьем стал щавель — его по насыпи много.

У меня в околотке не оказалось знакомых. Но скоро прибыл Покойник — Гайдук. Он ко мне относится как к старому другу. В больнице я, когда мог, наливал ему из настоящего четвертого котла. Он выносливый и ловкий, и ему чаще других удается поймать куропатку. Иногда он угощает меня.

С середины лета пошли грибы и ягоды. Особенно много тут брусники и клюквы. Если охранник хороший, он отпускает от линии подальше за ягодами или грибами. Если же попадется блюститель инструкции, то в тот день хуже.

Во второй половине лета встречаю земляка, латыша Мелнациса из Риги. Он путевой обходчик нашего околотка. До 1939 года работал в Риге подмастерьем в пекарне. Порядок там был такой: все рабочие пекли себе блины в пекарне, ели что хотели и сколько хотели.

Когда установилась Советская власть, пекарню национализировали. Заведующим был назначен старший рабочий. Он проявил такое рвение по части охраны социалистической собственности, что запретил рабочим печь блины и что-либо есть из готовой продукции. Большинство рабочих, и Мелнацис в том числе, сочли, что он просто подлизывается к новому начальству. В момент острой перебранки Мелнацис разозлился, схватил гирю и швырнул в заведующего. Бросок был роковым. Гиря попала в голову, и заведующий упал мертвым. Мелнацис пытался удрать, но его скоро поймали и судили. За убийство дали десять лет.

Мелнацис стесняется говорить, что он уголовник. Ему очень хочется быть политическим. Он еще не распознал наши лагерные порядки и не знает, что если бы он был политическим, то не ходил бы обходчиком. Сейчас он имеет пропуск и ходит по линии без конвоя.

 

По своей натуре этот убийца весьма чувствительный человек и лирик. У него приятный голос, и он замечательно поет. Когда-то он участвовал в левом профсоюзном движении в Латвии, пел в молодежном хоре. Он знает все песни революционного рабочего движения Латвии и популярные советские песни.

Рабочий парень без всякого образования, он, однако, инстинктивно выработал классовое сознание, держится его и дорожит им. Мелнацис очень напоминает мне рабочих той среды в Риге, к которой и я в свое время принадлежал. Мы с каждым днем всё больше становимся друзьями. Всегда находим общую тему для разговора и общий язык. Я могу много прибавить к его политическому кругозору, и он очень привязывается ко мне. Всегда встречает с букетом брусники или щавеля, иногда и чем-то другим из съестного, что ему удалось достать.

Когда он уходит, далеко по тундре несется его звонкий голос. Я слушаю, как он поет «Лесные братья» — песню рижской рабочей молодежи — или «Широка страна моя родная» на латышском языке, как мы пели когда-то в Риге, и у меня слезы появляются на глазах.

Лето 1943 года проходит без происшествий. Но осенью мне приходится расстаться с Мелнацисом. Меня определяют в другой околоток. Однако с Покойником скоро опять оказываемся вместе.

Близится зима. По сравнению с предыдущей зимой снабжение стало чуть лучше.

Покойник учит меня, как вести себя, чтобы не пострадать от морозов:

— Во время пурги, если остался под открытым небом, не бойся лезть в снег, чтобы сохранить тепло. Только надо строго следить за тем, чтобы не оставаться в покое. Надо всё время двигаться. Малейшая попытка задремать — и ты можешь не проснуться.

Советы Покойника помогают мне сохранить силу и здоровье. Однако долгие переходы по снегу в бесконечной полярной ночи чрезвычайно измучили меня. Начинаю опять слабеть. Весною 1944 года я опять стал нетрудоспособным. Из околотка меня отправили в центральном лагерь пятой дистанции пути.