Никто не должен подвергаться пыткам

и жестоким, бесчеловечным или унижающим

его достоинство обращению и наказанию.

Статья 5

 

Следователь Филиппов

 

Конвоировали меня оперуполномоченный лейтенант Блейдер и следователь лейтенант Филиппов. Человеком, столь бесцеремонно ворвавшимся в нашу комнату и мерявшим ее шагами вдоль и поперек, был, оказывается, Блейдер. Начальник отделения МГБ Павлов, единолично вынесший постановление о моем аресте, почему-то не явился. Вообще за время следствия я ни разу не видел его.

В двухэтажном каменном здании по улице Дзержинского — одном из самых заметных и красивых в Якутске той поры — располагалось Министерство госбезопасности ЯАССР. Как только переступил я порог этого здания, начались допросы. Таков, видимо, один из методов следственной работы — ошеломить, напугать, пока арестованный не привык к своему положению. Следствие вел, в основном, лейтенант Филиппов.

Первый допрос... о моем отчестве. "Ты с рождения Семенович или когда-то менял отчество?" Ясно, что дело было сфабриковано. Следователи пытались ошибку и не-

 

брежность оперативных работников свалить на самого обвиняемого, представить все так, как будто это я ввел их в заблуждение, сменив отчество.

Все три тома наших — Миши Иванова, Афони Федорова и моего — дел и протоколы допросов доныне хранятся в архиве КГБ под грифами "Совершенно секретно" и "Хранить вечно" как документы чрезвычайной важности. Эти аккуратно подшитые бумаги до сих пор исполняют черный замысел их творцов — вот уже почти четыре десятилетия они чернят наши имена перед новыми поколениями. И по сей день к таким бумагам нет доступа простым смертным.

Проходит год за годом. День за днем. Давно уже нет с нами талантливого писателя Афони Федорова. Наверное, в молодости возведенная напраслина сократила его жизнь. Да и мы с Мишей Ивановым вряд ли станем долгожителями, добром не скажутся все эти гонения и аресты. А дела, сфабрикованные грязными руками сотрудников МГБ, как и репрессии тридцатых годов, останутся навеки...

Сколько же лжи, обмана, поругания чести и достоинства человеческого, издевательств, угроз, сколько неописуемых нарушений морали и законности таятся между листами этих тщательно собранных дел?! Вот я и взялся за перо, чтобы изложить правду. Пусть написанное мной послужит всепроясняющим комментарием для тех, в чьи руки попадут когда-нибудь эти дела.

На первый взгляд лейтенант Филиппов показался мне свойским парнем, ровесником, с которым при других обстоятельствах мы даже могли бы подружиться. Простым парнем, не желающим мне худа. Откуда мне, с куцым жизненным опытом, было знать, что настолько обманчива бывает внешность. То, что мягкость и спокойствие следователя на первом допросе — лишь одно из "правил игры" МГБ, я узнал только потом, прочитав уже завершенное дело. К слову сказать, оказывается, работники МГБ вели следственные дела по единой схеме, шаблонно и стереотипно: начиная с того, что на обращение "товарищ следователь" в ответ следовал мат, лексикон их сходился почти до каждого слова. Это было итогом, достижением тридцатилетней практики следственных органов карательной диктатуры, венцом Вышинского и ему подобных.

Первый допрос — точка отсчета. Никоим образом нельзя было допустить, чтобы на первом допросе я сознался и тем самым свел на нет усилия следователя. Прочитав потом протоколы допросов, я и сам поразился: оказывается,

 

"скрытый ярый враг", я вынужден был сознаться во всех своих "темных деяниях" только лишь благодаря верному ведению следствия, был приперт к стенке только теми неопровержимыми доказательствами, которые достались следователю ценой героических усилий. Кстати, первый допрос Филиппов вел, можно сказать, мягко и миролюбиво лишь по сравнению с последующими: "Ты обвиняешься по I части статьи 58-10 УК РСФСР, I части статьи 59-7, статье 58-11! Вину свою признаешь?" Я спросил: "О чем говорится в этих статьях, товарищ следователь?" Ведь и к концу вузовского обучения наши знания в области суда и законности никуда не годились. Следователь шокировал меня своим ответом: "(Мат). Какой я тебе товарищ?! (Мат). Гражданин, гражданин следователь! (Мат). Ты обвиняешься в антисоветских националистических действиях! Признавайся!" От неожиданности я чуть не свалился со стула. До самой последней минуты, до начала допросов, я считал себя самым красным из красных. Да и как иначе: лучший ученик школы, октябренок, пионер, комсомолец (секретарь первичной комсомольской организации педучилища), без пяти минут советский учитель. Учитель-историк! Как же мне не быть сверхкрасным, ультракрасным?! Так я воспитывался и не мог быть другим. И, конечно, я отвечаю, что не совершал никаких антисоветских националистических действий. В ответ — мат! Я обижаюсь, оскорбляюсь. Опять — мат, еще более изощренный! Грязные ругательства так и сыпятся на мою голову. Следуют угрозы. Я теряюсь. Опять ругательства, опять мат.

Отведя дух таким образом, Филиппов не спеша продолжал допрос. Время от времени вставал и, довольный собой, расхаживал по кабинету, сияя ярко начищенными сапогами. Видно было невооруженным глазом, как гордился он военной формой и деятельностью следователя — вершителя судеб людских. Потом с чувством собственного достоинства усаживался, брал ручку, пододвигал бумаги и вел допрос дальше, без конца возвращаясь к одним и тем же вопросам. Ночь длинна, торопиться некуда, и Филиппов тщательно расправлял складочки на форме, сдувал с нее каждую пылинку, отряхивал, прихорашивался.

Я же сидел посредине комнаты на табуретке, а не на стуле со спинкой, и твердил одно, поражаясь непонятливости следователя: никакой я не антисоветчик и националист.

Следователь не торопился. Ему отпущено на мой "раскол" целых два месяца. А я торопился поскорей доказать свою невиновность, ведь надо было сдавать госэкзамены.

Так что первые допросы для обоих закончились безрезультатно. Как и предусматривалось планом следствия.