О литературе и искусстве

 

Поводом для травли Г.Башарина и всей национальной интеллигенции послужила их любовь к литературному наследию классиков родной литературы.

Ни Филиппов, ни Березовский, ни Немлихер — никто из них не читал произведений якутских писателей и понятия не имел, о чем в них идет речь. Тем не менее они считали всех якутских писателей националистами: одни уже написали националистические произведения, другие еще собираются и непременно напишут что-то националистическое. Вот их логика: раз якутские писатели, значит, якуты, следовательно, мыслят по-якутски, то есть чистой воды националисты, а их произведения носят националистический характер и, распространяясь в печати, смущают людей, агитируют. Само собой напрашивается вывод: изъятие таких вредных элементов из народных масс - это обязанность органов МГБ. Поразительная и убийственная логика. Поди докажи правду им, не читавшим того, за что судят, и не испытавшим душевного трепета перед силой таланта, ненавидящим местных только лишь за то, что они — другой национальности. Легче пробить головой каменную стену.

Зловещая статья в "Правде" от 10 декабря 1951 года, соответствующее постановление обкома от 6 февраля 1952 года, обвинительный доклад первого секретаря на V пленуме 20 марта того же года, запрещение книги Башарина "Три якутских реалиста-просветителя" — вся эта кампания по разгрому классики якутской литературы создала подходящую атмосферу для травли лучших представителей интеллигенции Якутии.

Кто же он, первый секретарь обкома С.З.Борисов, с таким ожесточением пытавшийся уничтожить культурное наследие родного народа?

Человек со средним образованием, Борисов, разумеется, не имел никакого отношения ни к литературе, ни к искусству. Он — один из участников чудовищной акции по переселению Чурапчинского района на север в годы войны. (Ранее, хоть и кратко, уже было написано, как "благодаря" ему из моего родного Кытанаха были перегнаны и стар и млад в не годный для житья Вестях). Удивительно, что после такого провала его возвысили до первого секретаря.

Став первым лицом в республике, Борисов сразу же стал преследовать интеллигенцию, вносить в ее ряды раскол,

 

топтать фольклор и традиции народа, сокрушать литературу и искусство. В культурном развитии якутский народ при Борисове был отброшен назад на десятки лет.

Помню, как на исходе политической карьеры (я тогда работал учителем в средней школе) Борисов приехал в Чурапчу на районную партконференцию, на выборы первого секретаря райкома. Он пытался, вопреки воле коммунистов района, выдвинуть вместо Е.М.Филиппова другую кандидатуру. Но делегаты подняли шум, дело дошло до ЦК. Потерпев поражение на конференции, Борисов самолично созвал общее собрание коммунистов самого крупного в районе совхоза — имени Эрилика Эристина, чтобы их противопоставить делегатам районной конференции. И это ему не удалось. Времена уже были хрущевские, а методы руководства Борисова оставались прежними — сталинскими. Вероятно, поэтому люди с уважением и сожалением вспоминают И.Е.Винокурова, бывшего до него секретарем обкома. А с именем Борисова связаны страшные лишения, смерть во время переселения. Надо сказать, постановление обкома от 6 февраля 1952 года, принятое при Борисове, отменено, как неправильное, лишь 10 мая 1989 года.

Борисов руководствовался сталинским тезисом о том, что пережитки капитализма более всего сохраняются в области национального вопроса. "Три якутских реалиста-просветителя" являлись для него книгой, распространяющей такой пережиток, как национализм: "Башарин доказывает правильность буржуазного национализма Кулаков-ского, Софронова, Неустроева. Как известно, эти писатели в своих произведениях выражали ненависть к русскому народу, клеветали на него, особо подчеркивали существование противостояния между русскими и якутами". После этих трех классиков настала очередь любимых народом писателей, ученых.

Шум и ярость этой кампании донеслись и до "каторжных нор". Урки били себя в грудь: "Почему такое отношение ко мне? Я вам башаринец, что ли, — я честный вор!"

"Были бы они сейчас живы, мы бы им показали", — скрипели зубами следователи МГБ при упоминании имен, дорогих нашему сердцу. Им надо было отыграться на Башарине. "Он уже в наших руках, сидит!" — хвастали они. Кололи мне глаза цитатами из разгромного доклада Борисова. Особенно выделяли они приведенные секретарем строки из письма Кулаковского "К якутской интеллигенции": "Богачи-кулаки, высасывая у голытьбы все возмож-

 

ное и тем самым держа в черном теле, делали бессознательно доброе дело ей..." Об этом письме я слышал впервые. Лишь на воле удалось разыскать и прочитать его. Оно написано было до революции. И никакой враждебной позиции, согласно Березовскому, в нем я не обнаружил. Это — размышление о бедственном положении народа и путях выхода из него. Не каждому дано быть ясновидящим. Если в чем-то и ошибочны предвидения Ексекюляха, то нет вины его в этом.

Следователи в "Сновидении шамана" находили мальтузианство. Но о последнем ни они сами, ни я ничего не знали толком, кроме якобы утверждения основоположника этой теории, что "соответствие между численностью населения и количеством средств существования может регулироваться войнами..." Поэтому особо распространяться на эту тему не стали. Зато следователи частенько останавливались на таком пункте обвинения, как чрезмерное увлечение якутским фольклором, приукрашивание дореволюционной жизни. Материли не только нас, не ограничивались и Башариным — проходились по всем упомянутым в докладе первого секретаря.

— Какая культура может быть у вас, якутов, — говорил Березовский.

— Якутский народ вымирал от взаимных раздоров, - объяснял мне Немлихер, -- только приход русских спасего, за что вы должны кланяться им в ноги.

Они не хотели верить и знать, что у якутского народа есть своя культура и свой вклад в мировую сокровищницу. Какими представил якутский народ, его лучших писателей и ученых в своем докладе Борисов, такими они и видели нас. Такая картина устраивала работников МГБ.