Кровавые расправы
Как я уже говорил, мы, якуты, любили обычно собираться в кружок на нарах Коли Саввина и Гани Кузьмина поболтать. О чем только не говорили...
— Повели они меня к своему главарю, как они называют, пахану, — рассказал однажды блатной якут, обошедший не один сибирский лагерь, к нам прибывший из Александровского Централа из-под Иркутска. — Захожу в барак и вижу: на лучших нарах восседает внушительного вида, голый по пояс мужик средних лет. Весь в шрамах, а тело сплошь покрыто татуировкой: на груди изображена голая женщина, на спине — орел, на руке надпись "Не забуду мать родную", а на ногах читаю слова "Они устали, хотят отдохнуть". Черный весь — то ли кавказец, то ли татарин. "Иди сюда!" — позвал он на чистейшем русском. "Шестерки", приведшие меня, навалились с двух сторон, заставляя опуститься наземь: "На колени! Ползком к нему!" Сопротивляться было бессмысленно, я стал на четвереньки и подполз к нарам, где, скрестив голые ноги, сидел их пахан. "Поклонись!" — последовал приказ. Значит, я должен был трижды коснуться лбом пола. Стукнул два раза, рассчитывая убедить шестерок и пахана в своей безвольности и трусости, тем самым усыпить их бдительность. И оказался прав в своих расчетах: делая вид, что собираюсь поклониться в третий раз, резко вскочил и прямо на глазах почти десяти угодников схватил пахана за большой палец ноги, начал крутить. От неожиданности и боли тот весь перекосился, схватился обеими руками за ногу. А мне того и надо: указательным пальцем изо всех сил надавил на левый глаз. Человеческий глаз очень легко выскакивает из орбит, нужна только точность движений. Глаз пахана тоже вмиг выскочил, повис на тонкой ниточке нерва. Я как схвачу это скользкое яблочко и говорю: "Ну вот, теперь давай поговорим! Но сперва убери своих шестерок!" Ужасная боль, когда дергаешь глаз за нерв, заставит сделать что угодно, пахан прохрипел: "Отойдите!" Урки послушно отошли в сторонку. "Я якутский урка. Там у нас лагерей не счесть, и везде меня хорошо знают. Вы плохо встретили меня". — "Вышла ошибка, не узнали тебя". — "Так-то. Теперь узнал, кто я такой?" — "Узнал". — "Что думаешь делать?" — "Сделаю все, что скажешь". — "Так вот что, дружок, на этих нарах буду спать я. Во-вторых,
мое слово для тебя закон". — "Согласен". — "Поклянись!" — "Клянусь". Раз вор дал слово — он его сдержит. Таков воровской закон. Так что с этого момента он перестал быть паханом. Вот каким образом я вернулся живой.
— А глаз-то как? — спрашивает кто-то из нас.
— Только когда поклялся, разжал пальцы.
— Не болел, что ли, потом?
— Что с него станется: втолкнули глаз обратно, наложили компресс. Несколько дней провалялся в санчасти. Только стал чуть косоват, из-за чего прилипла к нему кличка "Леха Косой".
Потом-то, конечно, мы поняли, что этот рассказ, который в тот день слушали, не дыша, был всего-навсего одной из широко распространенных тюремных баек, сродни солдатским, какими забавлялись на досуге.
Не поддается никакому объяснению, почему бывшие "урки", теперь же "блатные", "цветные", плюющие на все людские законы, человеческую мораль, готовые на любое преступление, из всех своих прегрешений и "подвигов" выбрали для общего обозначения своего клана именно слово "вор". Почему не бандит, убийца, насильник, хулиган или пусть даже прежнее "урка", ничуть не хуже характеризирующие их сущность, а именно "вор"? Надеюсь, при изучении советской тюрьмы (по-моему, очень нужная и дающая богатый материал для размышлений над жизнью общества тема) когда-нибудь раскроют секрет этого феномена. На мой взгляд, название "вор" тесно связано со свойственной всему нашему обществу болезнью, ставшей самым распространенным в России недугом еще со времен каторги Достоевского.
Впервые увидел "урку" в тюрьме (того самого попавшего в нашу камеру). Не знаю, кого он представлял из себя — "вора" или "суку". Но слышал о них гораздо раньше от отсидевшего в тюрьме десять лет учителя — моего земляка И.И.Чепалова. От него я получил первый в моей жизни карандаш.
Илья Ильич в одном из алданских лагерей стал свидетелем кровавой драки "воров" и "сук", не поделивших женщину.
Однажды вечером в их барак ворвались двое: "вор", прозванный за свой гигантский рост Семафором, со своей "шестеркой". Его вечный соперник — "полуцветной" то ли Гудзий, то ли Гуров -- был застигнут врасплох. Без всяких слов "шестерка" подскочил к приподнявшемуся с нар человеку, ткнул острой заточкой в печень, не давая
опомниться, тот с тихим возгласом осел обратно. А Семафор, коротко размахнувшись, ударил сидевшего рядом зека столярным топориком по шее сзади. Тот без звука повалился на постель. "Урка"-победитель с ожесточением стал крошить безответное тело, сопровождая каждое движение яростным матом и угрозами.
— Это было устрашающее зрелище — на глазах у десятков людей разделывать человека, как мясо, ужасные крики убийцы, — содрогался Илья Ильич. — Потом устроили погром в поисках шестерки убитого — молоденького, очень шустрого, пройдошистого парня. К счастью, тот успел незаметно нырнуть под нары. Да и мы, почти все обитатели барака, в ужасе кинулись под нары.
Но еще большее омерзение у молодого учителя вызвали людская подлость и вероломство. Те самые люди, что прятались под нарами в страхе и ужасе, когда убивали на их глазах человека, как только убрались убийцы, набросились на добро погибшего, как шакалы, растащили все. Оказалось, у того тоже был нож.
Узнав в тюрьме, кто такие "воры", я поверил истинности этого рассказа. Прибывшие из Алдана позже зеки подтвердили, что жертвами Семафора стали еще несколько человек, а женщине, ставшей причиной той кровавой расправы, он в наказание сломал руку, чтоб раз и навсегда отучилась смотреть на других.
Перед самым нашим поселением в общую тюрьму в следственном изоляторе были убиты два "блатных" из тех, кто в компании Макагонова поджег баржу под Крест-Хальджаем, — Безбородный и Черняев. Так что вполне возможно, что мой сосед по карцеру говорил правду...
Чуть ли не первыми словами Коли Слепцова, встретившего нас зимой 1952 года в первой колонии, были (он-то попал в летний этап):
— Как я прибыл, тут убили двоих. С тех пор все в колонии словно того и ждут, что на них набросятся с ножом, все боятся, сторожатся.
Один из них, Масталыга, нашел смерть в своей постели: в присутствии всего барака ворвались десяток человек с ножами, живого места не оставили. Никто не знал, когда, как он перешел "ворам" дорогу, чем не угодил "авторитетам". Так что повод для тревоги и страха был.
Нам повезло, что в нашу бытность произошел всего один подобный случай. Замешаны были опять-таки "воры" и "суки".
Зима 1952 года. Однажды утром весь лагерь загудел:
— Ночью прибыл этап, и там убили одного суку.
Новый этап разместили в пятом бараке. Не успели они разойтись по местам, как одного зека вызвали на улицу. В темном тамбуре на новоприбывшего набросились человек десять, в ход пошли ножи. Судя по кличке "Васька-зверь", убитый вряд ли был безвинен.
В первой колонии убежищем и логовом всех "сук" был БУР (барак усиленного режима), называемый бараком №11. Почему Васька-зверь не укрылся там, или просто не дали времени?
Между "ворами" и "суками" шла беспощадная война. Жак Росси был прав, утверждая, что власти специально натравливали их друг на друга, чтобы расколоть и ослабить лагерь "воров". Кровавые резни стали особенно многочисленны в военные и послевоенные годы. То, что происходило в тюрьмах ГУЛАГа, ни в одном кошмарном сне не приснится.
"Урками" называли в царское время сегодняшних "блатных" и "цветных", но их обобщающее название — "воры". В тюрьме царит понятие "честный вор", как будто можно воровать красиво и честно. Видимо, эта зараза, проникшая во все слои нашего общества, первоначально свила себе гнездо в тюрьме. А за годы коммунистического режима охватила огромное число людей, вырвалась из-за стен тюрьмы, найдя в лице нашего общества благоприятную среду: мы тут же заменили широко распространенное явление "несуны" на более благозвучное слово.
Говорят, у "блатных" свои неписаные законы, о благородстве и справедливости которых ходят целые легенды, красивые истории. Хоть и со стороны, я достаточно наблюдал за "блатными", но даже малейшего отблеска героизма в их делах не смог заметить. Это были просто-напросто настоящие паразиты с единственной идеологией -жить за счет других.
Рангом пониже идут "полуцветные" и "приблатненные". А прислужников называют по-карточному "шестерками".
Нарушителей воровского закона (иначе говоря, неугодных и врагов) обзывают презрительно "суками". Кровавые разборки между ними, убийства в тюрьме отнюдь не были редкостью.
Эх, здравствуй, камерный дом, старушка тюрьма,
Цемент, замок да решетка!
— распевали они чуть ли не с любовью к ставшей им домом родным тюрьме.
Остальные же все без разбору были для них "фраерами" (где они откопали это слово?) или попросту "мужиками". Поскольку эти две категории были временными обитателями тюрьмы, не имели "постоянной прописки", считалось, что с ними церемониться нечего. Но это им удавалось не всегда.
"Свой неписаный закон преступники соблюдали крепко. Воровской закон "регламентировал" весь уклад их жизни и предусматривал меры наказания за ослушание. Пособничество властям запрещалось категорически, младший "вор" был обязан спасать старшего даже ценой собственной жизни. В случае провала всю вину он должен взять на себя и т.д. По тюремному закону "вор" — аристократ. По закону запрещено отбирать у заключенного, даже "фраера", кровный паек, доносить даже на "суку", занимать начальственные посты, работать.
"Воры в законе", "честные воры", "блатные", "цветные" признавали только свой закон, все остальное отметалось напрочь. На всех, даже на уголовников, они смотрели свысока, как на дичь, которой они вольны распорядиться, как заблагорассудится.
"Клан блатных" сродни закрытому клубу. Так же для вступления обязательно поручительство какого-нибудь "блатного", вопрос решается в присутствии кандидата. Принимающая сторона должна удостовериться, что кандидат готов беспрекословно подчиняться их законам. Поэтому в качестве испытания иногда ему давали задание убить того или иного "суку" или "стукача". А если среди его друзей числился неблагонадежный, что обязательным условием становилось его убийство.
"Люди есть?" Это пароль, которым "блатные" давали знать о себе в новой камере... Тогда из лучшего угла камеры следовало приглашение "Иди сюда!"
Это длинная цитата из "Справочника по ГУЛАГу" Жака Росси. Не отрицая слов человека, прошедшего через огромные испытания и мучения, хорошо знакомого с реалиями тюрьмы, хочу поделиться некоторыми своими наблюдениями.
Во-первых, о "воровском законе". Даже мы не выполняем свои законы, принятые после длительных дебатов, обсуждений, обменов мнениями. Что уж говорить о неписаном законе оборотившихся в волков, тех, для кого не существует никаких моральных норм и ограничений. Разве только какой-нибудь главарь банды мог попытаться устроить жизнь своей шайки согласно его требованиям, и то в свою пользу.
Во-вторых, кого и как принимали они в членство? Если банда или союз не имели устава, получается, что для приема в каждом месте были свои требования и условия. А разве "блатные" другого лагеря признают это? Сложно разобраться и в том, кто "блатной", или "честный вор", а кто — "приблатненный"? Неизвестно, были ли свой устав, программа, общие для всех правила у "союза воров". Следовательно, неизбежна путаница.
В-третьих, историей доказано, что всегда существует разночтение одного и того же закона, статей Конституции или указа, разная их интерпретация, чем всегда пользуются и демагоги разной масти, и ловкие политики. А кто мог запретить главарям "воров" использовать эти неписаные законы только с выгодной для себя стороны?
Несомненно, в тюрьме люди, обуреваемые лишь примитивным инстинктом самосохранения, неосознанно сбивались в кучки, банды, даже пытались создать партии. С точки зрения законов природы понятно, что они, как и в любом стаде, суммировали свой опыт, смотрели на временных обитателей тюрьмы как на дичь, на возможность подпитаться. Так уж повелось, что во все времена основным контингентом российских тюрем были воры.
На примере "воровских" шаек можно увидеть, какой огромной силой может стать сплоченная, дисциплинированная группа людей. Оказывается, монолитная организованная кучка даже таких примитивных ничтожеств может держать в страхе и подчинении сотни, тысячи разрозненных людей, гонять их, как стадо баранов. Еще одна предостерегающая аналогия с жизнью общества...
По рассказам бывших заключенных ГУЛАГа, политические тоже стали организовываться с целью противостояния "блатным". Миша Иванов рассказывал, что в Бриндаките пять-шесть молодых, сильных и здоровых "болтунов" организовали группу самообороны. Говорят, такие группы появились, когда лагеря стали пополняться фронтовиками. Кое-где они обломали "рога" возомнившим себя полными хозяевами положения "блатным".