Чего мы боялись?

 

Великий закон природы — всесильное чувство любви! Кого из нас не делала любовь поэтом, воспевающим жизнь и красоту? Как березовая роща, каждую весну и лето наполняющаяся веселым щебетанием и пением птиц, так и Чурапчинское училище каждую весну превращалось в ко-

 

лыбель весенних песен любви. И мы, опаленные голодом и дыханием войны, тоже писали стихи. В педучилище под руководством учительницы Натальи Михайловны Макаровой работал литературный кружок, выходил литературный журнал. Я был его редактором. Помню, как писали стихи Миша Попов, Алеша Шадрин, Степа Протопопов и др.

Но над нами смертоносным дамокловым мечом висела судьба учителей и студентов Чурапчинского училища, до нас тоже интересовавшихся литературой, пытавшихся писать, организовавших такой же кружок, выпускавших такой же журнал, за что и поплатились свободой. Мы не знали, за какие сочинения, за что попали в тюрьму, и очень боялись этого.

К тому же арест одного из лучших студентов выпускного курса Миши Владимирова, слезы, стенания его матери у меня на глазах заставили всех быть всегда настороже. Миша, обвиненный в политическом преступлении, умер в тюрьме.

С нашего маленького курса (нас было всего 21) двое были осведомителями органов (один из них — мой сосед по парте — как-то шепнул украдкой: "Есть еще кто-то, кроме меня"). Все это подавляло желание петь и писать. Потому, наверное, из нашего кружка не вышел ни один заметный поэт, зато ни один не попал в тюрьму.

И дело № 863, так нас напугавшее, заставившее замолчать, затаить дыхание в самую нашу цветущую творческую пору, тоже строилось из ничего. Виной Бурцева Афанасия Ивановича и Кузьмина Василия Григорьевича, повлекшей за собой их осуждение по части 1 статьи 58-10 УК РСФСР, послужили вот эти стихи.

Сайын бараныыта (Конец лета)

Слушай же и смотри!

На грудь и на спину

Веселье и радость свою

Навьючив,

Золотому колечку подобным

Звонким горлышком моим

Не раз забавлялся я.

Коня моего резвого

Копыта еще крепки,

Медному колокольчику подобным

 

Голосом своим пропеть спытаюсь,

Друзья мои дорогие!

 

Слушайте же!

В бескрайние долы

Великой страны своей

Глазами с монету

Десятикопеечную размером

Стоял и вглядывался я:

Земли родимой моей

Шелковистый наряд цветочный

Поблек, побледнел,

Изменился лик ее прекрасный,

Портиться начал норов мягкий.

Страны моей родной

Благодатной долины

Шелковый узорчатый покров

Изменился неузнаваемо!

 

Смотрите же!

Что за напасть такая

Приключилась, чтоб узнать,

Обернулся станом целым

К лесу черному, богатому,

Похожему на отрезанный хвост

Коня нагульного.

Но леса прекрасного,

Подобного пучку

Хвостиков пушистых

Белок отборнейших,

Нарядное одеяние

Содрано и смыто давно!

 

Что такое?!

Беда какая,

Как же это может быть?!

Задумался крохотной

Головушкой своей:

Неужели громы раскатистые прошли,

Грозы затихли,

Молнии блистающей лучи

Попряталися,

Пошла жара на убыль,

Теплые дни последние ушли,

Заставив лето цветущее,

 

Веселое и прекрасное

Улететь, укрыться вдаль,

Друзья мои, золотые?

 

Слушайте!

Притихли все насекомые,

Духи земли попрятались.

Старейшей части крылатых

К границе китайской стороны

К окраинам города Кырай Сар

День настал убираться.

Лучшая часть пернатых

Рассеялась средь тайги,

Имеющие крепкие ноги

Держатся вилюйской стороны,

Хребет имеющие выносливый

Ушли в земли хоринские.

Пестрокрылая часть

Повернула к морю теплому.

 

Гордым же головушкам -

С талой немерзнущей землей,

Окруженных теплым океаном,

Полных колосьев злотых,

Могучих дубовых рощ вековых,

За девять тысяч верст отсюда

По ту сторону моря Черного лежащих

До краев народа тюркского,

Протяженные на восемь тысяч верст

Пространства России пересекая,

Настала пора добираться.

 

Слушайте! Остророгим нашим

Не стало пастбищ тучных,

Вилоногим нашим

Ступать стало некуда.

Тем, кто ходил где хочет,

Быть загнанным в изгороди,

Буйствовавшим на воле

Содержаться в стойлах,

Разбредавшимся далеко

Собираться у сеновала

День настал.

 

Трудно объять умом,

Что такое это,

Отчего приключилось все?

Имеющие образование письменное

Не определили точно,

Не набросили примерно,

Не положили на счета,

В письмена не заключили.

 

К сияющему высокому

Царственно белому небу

Поднял голову, увидел:

С западного неба

Нижним ярусом

Идет-ползет туча красная,

Задули ветры студеные,

Замелькали снежинки колючие.

У одетого в ветхие шубы,

Не имеющего еды

Кости бренные трясутся,

Бегут мурашки по телу:

Дни нужды жестокой

Настают-наступают.

Ырыа Миитээ (Певец Миитээ)

Эти записанные А.И.Бурцевым со слов жителя Мугудайского наслега Пермякова Дмитрия Максимовича стихи были напечатаны в первом номере журнала "Говор весны" литературного кружка Чурапчинского педучилища.

Как мог разбираться начальник райотдела НКВД Раат в якутской художественной литературе? Как всегда водится в таких случаях, ему помог отыскать криминал в этих стихах местный якут, научил, как дать ему политическую окраску.

Двусмысленные, порой совершенно неожиданные толкования литературных произведений были всегда, особенно увлекались этим у нас, вплоть до краха режима. На собственном опыте пришлось мне испытать это. Поэтому, как классический пример придания желаемого смысла любому произведению, привожу эти стихи.

 

"Н.С. Андросов, преподаватель ЧПУ РайНКВД т.Рат

...Недавно в ЧПУ была раскрыта попытка б. преподавателя А.И.Бурцева протащить в издаваемом лит. кружком рукоп. журнале "Говор весны " контр, националистические стихотворения В.Соловьева под видом фольклорного материала.

После этого я на днях получил для просмотра первый номер этого журнала, датированного 27 ноября 1937 года.

Просматривая журнал я сразу остановился на песне "Сайын бараныыта ", помещенной опять-таки как фольклор, т.е. как народное творчество и подписанной неким "Ырыа Миитээ"("Певец Митя")...

По своему содержанию песня явно контрреволюционная:

1.  По художественности, образности эта песня абсолютно не имеет ценности и сразу бросается в глаза, что она помещена только для вида как фольклор, а в сущности является произведением самого автора. Народное творчество всегда бывает ярким, сочным, образным, а этого здесь нет.

2.  Изменение времен года, в особенности, наступление зимы было страшным бичом, тяжелым явлением только в старое время для бедноты и батрачества. Сейчас если мы скажем что тоже так, то это будет самой оголтелой клеветой на власть, на трудящихся. Рост благосостояния трудящихся масс нашей страны давно служит им гарантией от морозов, голоданий и т.д.

Если этим хотели показать, что так было раньше почему нет примечаний редакции и автора? Примечаний нет, а отсюда логически выходит тот вывод, что такая неприглядная жизнь трудящихся существует и сейчас т.е. при Советской власти.

3. Я сам будучи якутом и довольно хорошо зная устное народное творчество почти не встречал такое выражение как "красная туча ", а всегда слышал "черная ", "пегая ", "рябая "туча. Из этого и вообще из всего содержания песни я эту песню рассматриваю как аллегорическую, т.е. иносказательную.

Если рассмотреть песню с этой стороны, то выходит, что ушла хорошая, сытая жизнь (в данном случае символом ее служит лето) а наступает плохая, гибельная пора, навеянная красной тучей т.е. Советской властью...

 

Далее в песне говорится, что перестали греметь громы и сверкать молнии. Как известно гром и молния — символ революции (для примера возьмите "Буревестник " Горького). Это выходит, что у нас или революция затихла, пошла на убыль или еще какая-то другая движущая сила замолкла. Можно все сказать. Можно сказать, что здесь подразумеваются побитые предатели нашей родины — троцкисты-бухаринцы и их последыши, которые якобы были фундаментом той хорошей поры о котором говорит автор.

4. ...если песню рассмотреть как аллегорию, под птицами можно понимать белую эмиграцию, уходящие в укромные уголки капиталистических стран.

В песне говорится о том, что с наступлением холода рогатый скот и не рогатый скот, все живое, что было на свободе, на воле замерли в изгородях... но здесь можно понимать совершенно другое, а именно арест всех троцкистов и лиц, связанных с ними...

Бурцев систематически использовал этот журнал для протаскивания своей чуждой и враждебной идеологии и история с "фольклором " Соловьева не является случайным фактом.

Кроме того, весь журнал представляет сплошную лирику, воспевающую любовь, природу без всякой связи с реальной действительностью, соцстроительством и т.д. Как известно, голая лирика, воспевающая любовь, природу без связи с жизнью является методом буржуазии отвлечь трудящихся от классовой борьбы, простым созерцанием природы ".

Прибавив к этому стихи, записанные В.Соловьевым со слов В.Г.Кузьмина, летом 1938 года Дорофеев с товарищами вынесли такой вердикт: "В Чурапчинском районе, где работали обвиняемые органами НКВД ЯАССР, вскрыта широкоразветвленная контрреволюционная националистическая организация, руководимая арестованным Субу-русским, обвиняемые по данному делу были в тесной связи с Субурусским, контрреволюционная работа этих обвиняемых проводилась в Чурапчинском педучилище тем же методом, которым руководствовалась вскрытая контрреволюционная националистическая организация".

20 сентября 1938 года суд приговорил А.И.Бурцева и В.С.Соловьева к 5 годам тюрьмы и к 3 годам лишения прав, В.Г.Кузьмина — к 4 годам тюрьмы и к 3 годам лишения прав.

 

Но решением коллегии Верховного суда РСФСР по уголовным делам 9 мая 1939 года они были освобождены как невиновные. За свою любовь к поэзии, художественной литературе Бурцев, Кузьмин и Соловьев расплатились более чем годовым пребыванием в тюрьме, надолго лишились творческой работы. Не только в их сердца, но и в наши молодые сердца вполз холод страха — режим добился своей цели.