- 134 -

ПОСТУПЛЕНИЕ В ИНСТИТУТ И УЧЕБА НА ПЕРВЫХ ДВУХ КУРСАХ

 

Кончался год моей работы. В одну из смен ко мне подошел секретарь комсомольской организации.

— Ты хотел поступать в институт. По разнарядке к нам пришла комсомольская путевка в Московский Автодорожный институт. Подходящих комсомольцев у нас нет. Хоть ты и беспартийный, решили рекомендовать тебя. Пойдешь?

— Конечно, пойду.

В Автодорожном приняли приветливо. Я подал заявление на факультет проектирования и строительства шоссейных дорог. Но перед самыми вступительными экзаменами надо было пройти медицинскую комиссию, так как параллельно с получением специальности оканчивающие институт проходили гарнизонную комиссию, и им присваивалось звание командира войск внутренних дел. Надо было быть годным к строевой службе. Врачебная комиссия, проходившая в конце августа, была неумолима. В связи с сильной близорукостью и астигматизмом мне вернули документы.

Прием заявлений в большинстве других вузов, в том числе и в МГУ, был к этому времени уже закончен. Так не хотелось терять год! Встреча с боровчанином, студентом Московского Кредитно-экономического института, решила мою судьбу. Выяснилась возможность поступления в этот институт. Выдержал я экзамены всего лишь на удовлетворительно. Поэтому был зачислен не на дневное, а на вечернее отделение. Конечно, без предоставления общежития.

Началась очень трудная жизнь при восьмичасовом рабочем дне, четырех часах учебных занятий в институте, житье на частной квартире. И все это, все три места моего пребывания были на значительном расстоянии друг от друга. Встав рано утром на Большой Почтовой, надо было по-

 

- 136 -

пасть в Каретный ряд. Оттуда — на Неглинную, где в здании Госбанка был институт. И опять— на Большую Почтовую. Хронически не высыпался. А ведь надо было и интересно было познакомиться с рекомендованной для самостоятельного изучения литературой.

Преподавательский контингент в институте был очень пестрым. Некоторые педагоги были Профессорами с большой буквы. Другие же — чаще всего те, что вели семинарские занятия, — не имели ученых степеней, были практическими работниками с подготовкой среднего уровня.

Высшую математику начал читать профессор А.М. Гешелин. Он излагал курс на очень высоком методическом уровне безупречным русским языком. Слушали профессора с большим вниманием и тщательно конспектировали. На лекциях была полная тишина. Но однажды произошло нечто неожиданное. Поздним вечером за дверью аудитории раздался стук.

 

- 137 -

— Войдите, пожалуйста.

Последовала тишина. Лекция продолжалась. Однако вскоре опять послышался осторожный стук.

— Я же сказал. Войдите!

В ответ — опять тишина. Лекция продолжалась. В третий раз раздался осторожный стук. Профессор бросил мел. Стремительно подошел к двери и рывком широко распахнул ее. Мы увидели спокойно стоявшую козу. Как она попала на третий этаж здания Госбанка на Неглинной 12? Последовал дружный смех. Рассмеялся и профессор.

Продолжал курс высшей математики член-корреспондент Академии наук Л.А. Люстернак, который стал одновременно заведовать кафедрой нашего института и одной из кафедр МГУ. Большой ученый, он методически читал весьма своеобразно. Студенты понимали его с трудом. Начинали шуметь. Тогда он говорил, что знает о трудности изложенного материала, прерывал лекцию и советовал самостоятельно продумать то, что излагалось на лекции. Мысленно повторить и уточнить услышанное. Поднимался невообразимый шум, а он спокойно сидел и иногда отвечал на вопросы. Потом продолжал читать. Когда длиннющая доска полностью заполнялась формулами, он просил кого-нибудь стереть написанное. Не замечал, что к концу лекции его прекрасный костюм был перепачкан мелом.

Однажды во время паузы на лекции я задал ему вопрос. Он заулыбался и сказал, что во мне «что-то есть» — способность к математике. «Возьмите мел, идите к доске и ответьте на свой вопрос самостоятельно. Кое в чем я Вам помогу».

Я вышел к доске и с грехом пополам, с подсказками профессора решил вариант, вытекающий из изложенного на лекции материала.

— Да! Проблемы чувствуете... Я сказал о Вашей способности к математике. Я имел в виду способность студента, но не математика-мыслителя. Говорю об этом, чтобы не загордились, не вообразили, что из Вас выйдет математик. Еще далеко неясно, что из Вас получится. Так-то...

Выдающийся знаток бухгалтерского учета Александр Михайлович Галаган, получивший докторскую степень без защиты диссертации в воздаяние заслуг по опубликованным работам, вел практические занятия только в нашей группе, одной из восьми на потоке. Вел, очевидно, для того, чтобы иметь непосредственный контакт со студентами. Первое занятие он посвятил знакомству с каждым студентом

 

- 138 -

группы. Я откровенно сказал, что увлекаюсь химией, и поступил в Экономический институт, чтобы напрасно не потерять год. Возможно, попытаюсь позднее перейти на химический факультет МГУ.

— Очень приятно познакомиться с будущим «химиком» (за мной твердо закрепилось это прозвище в студенческой среде). Только неправильно Вы думаете, что экономика менее интересна, чем химия. Быть может, познакомившись поближе с экономическими дисциплинами, Вы полюбите их и раздумаете переходить на химический факультет.

Практические занятия он проводил очень живо, давая для устного решения задачи по корреспонденции бухгалтерских счетов, переходя от одного студента к другому. Для размышления отводились считанные минуты. Аудитория держалась в большом напряжении. За несколько практических занятий мы научились быстро и почти безошибочно называть корреспонденцию счетов при бухгалтерских операциях. Он заставил повторить и освоить быстрое использование расчетов с помощью логарифмической линейки. Как правило, не давал заданий на дом. Каждый студент понял, что пропуск какого-либо практического занятия — невозместимая потеря. Посещаемость стала почти стопроцентной. Едва ли не на каждом занятии он спрашивал «химика» о его делах и приглашал вместе погулять по коридору. Обсуждались и учебные вопросы, но он рассказывал и свою «историю». Вот как она сохранилась в моей памяти.

Александр Михайлович был сыном богатого сахарозаводчика на Украине. После успешного окончания гимназии отец потребовал от него привыкания к «делу» — управлению сахарными заводами. Но сыну хотелось учиться в Университете. Отец же сказал, что не даст денег на это. Поссорились. Сын поступил в Московский университет на юридический факультет и должен был собственным трудом содержать себя. Это было очень трудно. Но через некоторое время к декану юридического факультета пришел крупный капиталист-фабрикант, хозяин Трехгорной мануфактуры. «Прошу Вас рекомендовать мне способного и прилежного студента, который бы нуждался в средствах. Я установлю ему стипендию, достаточную для скромного существования, с условием, что по окончании Университета он будет работать у меня на фабрике».

— На факультете есть такой студент — по фамилии Галаган. Я покажу Вам его личное дело. Если он подойдет Вам — пригласите его и предложите заключить контракт.

 

- 139 -

Контракт был заключен. Галаган блестяще окончил Университет и принес свой диплом, показал хозяину Трехгоркой мануфактуры. «Вы мне такой, как специалист, не нужны. Я Вам дам несколько большую стипендию. Вы отправитесь продолжать образование на родину бухгалтерии — в Италию, а затем — в Германию. После этого приходите на фабрику».

— Обучение за границей очень многое дало мне в знании экономики, бухгалтерии, права. Позволило в совершенстве овладеть иностранными языками. Хозяин Трехгорки предложил мне должность заместителя главного бухгалтера, а через некоторое время — и главного бухгалтера. Янаписал и опубликовал несколько научных работ по бухгалтерии. Получил приглашение преподавать в Университете. Пришел к хозяину, просил об увольнении.

— Вам будет повышен оклад и будет отчисляться определенный процент от фактической прибыли.

— Спасибо. Мне интереснее заниматься наукой. Прошу отпустить меня.

— Нет! Ваше обязательство — трудиться на нашей фабрике — бессрочно. Мы не будем возражать против Вашего преподавания при условии, что Вы останетесь руководить бухгалтерией предприятия и правовыми аспектами его деятельности.

Так и порешили. Я остался на предприятии и одновременно стал преподавать в Московском университете и в Московском Высшем коммерческом училище. Так продолжалось до Великой Октябрьской социалистической революции. После нее я прекратил работу на предприятии и сосредоточился на научно-исследовательской и педагогической деятельности. Меня приглашали для консультирования, когда заключались договоры с иностранными государствами по экономическим и финансовым вопросам.

Во время переговоров по предоставлению кредитов Советскому Союзу Германией резвенький корреспондент задал вопрос двум членам немецкой делегации, проживавшим раньше в Прибалтике дореволюционной России несколько десятков лет, почему они разговаривают с Галаганом только на немецком языке. Ответ был: «Галаган говорит на немецком языке лучше, чем мы на русском».

Экзамен по бухгалтерскому учету принимал не Александр Михайлович, а доцент-практик — в прошлом главный бухгалтер крупного предприятия. Он считал, что студент, не занимавшийся практической бухгалтерской работой, не может получить отличную оценку и лишь с натяж-

 

- 140 -

кой — хорошую. В моем билете были практическая задача и теоретический вопрос. Задачу я решил с ошибкой. На теоретический вопрос ответил, как мне казалось, четко и ясно. Получил «удовлетворительно».

Переэкзаменовку и сдачу экзамена на повышенную оценку у студентов всех восьми групп принимал сам Профессор.

— А! Приветствую «химика»! Неужели провалились по бухгалтерскому учету?

— Получил «удовлетворительно». Думаю, что заслуживаю «хорошей» оценки.

— Есть еще кто-нибудь из желающих сдать экзамен?

— Я хочу пересдать удовлетворительную оценку на хорошую, — сказала студентка параллельной с нами группы.

— Присаживайтесь ближе к столу. Побеседуем. Как всегда, предпочтение женщине. — Последовал вопрос о корреспонденции бухгалтерских счетов.

— Разрешите подумать.

— На такого рода вопросы надо отвечать с ходу. — Последовал неправильный ответ. Вопрос был переадресован мне. Мой ответ был правильным. Студентке был задан второй вопрос, на который последовал правильный ответ. На третий вопрос — ответ без должной точности.

— Прекратим беседу. Иначе Ваша удовлетворительная оценка превратится в неудовлетворительную.

На все заданные мне вопросы последовали быстрые и четкие ответы.

— Вы вполне заслужили хорошую оценку. А как же с решением Вашего фундаментального вопроса о специальности? Кем Вы будете? Химиком или экономистом?

— Колеблюсь.

— Это уже прогресс. Надеюсь, что Вы останетесь в Экономическом институте. Желаю Вам всего хорошего.

Необходимо добавить, что в своем завещании Александр Михайлович передал личную библиотеку (в том числе на иностранных языках) Московскому Кредитно-экономическому институту, где она долго хранилась в кабинете бухгалтерского учета.

Читавший курс «Финансы капиталистических государств» профессор Н.Н. Любимов, Герой Социалистического Труда, имел замечательно широкий научный кругозор, блестящую лингвистическую подготовку, великолепную дикцию. Опыт дипломатической деятельности. Он принимал участие в Международных Брюссельской и Генуэзской конференциях,

 

- 141 -

будучи в составе советских делегаций. Под руководством Г.В. Чичерина и М.В. Фрунзе участвовал в определении ущерба, причиненного Советскому Союзу интервенцией.

Будучи сотрудником торгпредства СССР в Париже, в Сорбонне читал лекции студентам на французском языке. Правил тексты, написанные иностранными студентами на их родном языке. Мне пришлось слышать взволнованный голос немца Буша, который был аспирантом Николая Николаевича и писал кандидатскую диссертацию на немецком языке.

— Не понимаю! Удивительно, какой высокий уровень вашей профессуры. Ваш профессор Любимов правит мне, немцу, стиль кандидатской диссертации, написанной на немецком языке.

Н.Н. Любимов читал лекции-импровизации совершенно свободно, часто отклоняясь от содержания программы и текста учебника. Читал блестяще, в быстром темпе, используя терминологию на нескольких иностранных языках.

Однажды — уже спустя годы, когда преподавал и я, — нам пришлось вместе читать в институте лекции по одному и тому же курсу вперемежку. Первую лекцию читал он, вторую — я, третья отводилась ему и так далее. Разумеется, мне надо было присутствовать на всех его лекциях. Вдруг я услышал произнесенную Н.Н. Любимовым тему лекции, которую я уже прочитал на этой же неделе. Я, можно сказать, похолодел, но решил не прерывать его и напряженно слушал его лекцию. И с удовольствием убедился, что содержание лекции настолько отличалось от прочитанного мною, что студенты не поняли, что они одну и ту же тему слушали дважды. Лекции Н.Н. Любимова были бесценными, глубочайшими импровизациями по отдельным темам, которые нельзя было найти в учебнике.

Возвращаюсь к воспоминаниям о занятиях на первых двух курсах. Как правило, я учился на тройки, но без переэкзаменовок. Хотелось заниматься на дневном отделении. Дважды просил перевести меня и дважды получал отказ. Курс дневного обучения был рассчитан на четыре года, вечернего же — на пять лет. Надо было «доедать» некоторые предметы. В третий раз моя просьба была услышана. Перевели на дневное отделение, обязав ликвидировать отставание в сжатые сроки. Поселили в общежитии. Как я был рад! Целыми днями я занимался и вовремя сдал все экзамены.

Однако надо было фундаментально углубить знания за первый год обучения. Например, по политэкономии я счи-

 

- 142 -

тал необходимым основательно изучить произведения Маркса и Ленина. Первыми я всегда изучал работы классиков марксизма-ленинизма, но не всегда успевал познакомиться с материалами учебников. А надо было выполнять на высоком уровне и текущие задания. Эти недоделки каждый раз всплывали в ходе семинарских занятий. Руководитель семинара написал, что я «к занятиям политической экономией не способен». Многие студенты подсмеивались надо мной. Особенно донимал один: «Вот ты целыми днями сидишь над изучением первоисточников, а больше трояка не получаешь и не получишь. Я и большинство студентов учимся по лекциям и учебникам и получаем хорошие оценки. Ты все выставиться хочешь! Вот и получай по заслугам!»

Донимала меня и одна студентка. У нас была такая практика: предоставлять на семинарах возможность студентам самим задавать друг другу вопросы по теме и слушать ответы-экспромты. Получались деловые игры. Но не все студенты вели себя корректно. Готовили заранее сложные, каверзные вопросы и почти «блестяще» на них отвечали, если спрашиваемый не мог четко ответить. Коронными вопросами «коварной» студентки были: сущность и видимость явления в отдельных категориях политэкономии в зависимости от анализируемых на семинаре тем: «товара», «денег», «кредита» и других. Часто эти вопросы адресовывались мне.

Некоторые пожилые студенты — «парттысячники» (направленные партийными организациями), которым учеба давалась с большим трудом, говорили мне:

— Почему ты почти не задаешь вопросов тем, которые неоднократно задавали тебе сложные вопросы, и ты на них не отвечал должным образом? Задай вопрос этой студентке. Ведь ее вопросы и у нас и у тебя в печенках сидят.

— А почему вы сами не зададите ей каверзный вопрос?

— Мы! Да ведь она любого из нас своими вопросами тогда совсем уничтожит. Ты же молодой. Учеба дается тебе легко. Вреда она тебе своими вопросами причинить не может. Таких, как эта студентка, учить да учить надо.

— Хитры вы чужими руками жар загребать. — «Но я орудием козней других быть не хочу», — думал я.

Некоторые студенты договаривались друг с другом о том, какой вопрос будет задан с тем, чтобы хорошо развернуть ответ, подготовленный заранее. Была и практика назначать докладчика по той или иной теме. В этом случае обычно готовились к занятиям только докладчики и жела-

 

- 143 -

ющие выступить по отдельным вопросам. Остальные не утруждали себя подготовкой по всей теме.

Так и шли мои занятия, полные недовольства собой и сомнениями, до экзамена по всему курсу политэкономии, который принимал лектор. Неожиданно на экзамен пришел декан факультета. Присутствовал и руководитель семинара. В моем билете были вопросы о «Марксовой теории экономических кризисов» и о «признаках империализма». Свободно, со ссылками на первоисточники я изложил понимание той и другой тем. Лектор задал не очень трудный конкретный вопрос дополнительно. Я с ходу на него ответил. Экзаменующий сказал: «Ответы без сомнения отличные. Почему же такая разница в качестве ответов на текущих занятиях и на экзамене?» Руководитель семинара в недоумении сказал: «Не понимаю происходящего, не могу понять, что стало с отвечающим».

— А Вы как это объясняете? — последовал вопрос мне.

— Я начинал подготовку с изучения первоисточников. Не всегда успевал изучить все, особенно критику буржуазных теорий политической экономии. Заметив мою слабость, ведущий практические занятия задавал мне вопросы именно на эту тему, и я мог дать лишь очень краткие ответы в пределах лекционных материалов, не успев изучить учебник.

— Так. Посмотрим, как теперь освоен этот материал.

Последовал второй дополнительный вопрос по критике одной из буржуазных теорий. Без подготовки прозвучал свободный, четкий ответ.

— Вы заслужили отличную оценку по курсу и получите ее, несмотря на текущие удовлетворительные оценки.

По окончании второго курса я все-таки решил сдавать экзамены для поступления на химический факультет МГУ, хотя к этому времени сбылись ожидания Галагана, что мне понравятся экономические науки. Я полюбил теоретические экономические дисциплины. Практические же — вроде оперативной техники, учета в отдельных отраслях хозяйства — преподавались посредственно, скучно и не пользовались моей любовью.

Я решил попробовать сдавать на химический факультет. Подал заявление и был допущен к экзаменам. Вызывали сомнения знания математики. Среднюю математику я знал посредственно. Высшую — на «хорошо», как значилось в моей зачетной студенческой книжке с подписью самого члена-корреспондента Л А. Люстернака. Блеснула мысль: «Покажу свою зачетную книжку и попрошу экзаменатора поставить

 

- 144 -

мне сдачу вступительного экзамена без его фактического проведения». В моем экзаменационном листе экзамен по математике был последним. Но я решил переговорить с преподавателем по этому вопросу до начала экзаменов.

Долго дожидался, когда освободится экзаменатор — единственный по этому предмету с ученым званием. Дождался. Когда он выходил из аудитории, я обратился к нему, весьма пожилому человеку, со своей необычной просьбой.

— Такого случая не было в моей жизни. Покажите Вашу зачетную книжку. Да, несомненно, подпись самого Лазаря Ароновича Люстернака. Хорошая оценка по всему курсу высшей математики. Направление и ведомость с Вами?

— У меня это последний экзамен. Он должен быть через десять дней.

— Не понимаю. Приходите в день экзамена. Мы переговорим. Без беседы с Вами я не могу. Такой практики нет. Какую же оценку я поставлю Вам без беседы? Всего хорошего.

Первым экзаменом было сочинение. Мне сказали, что я получил хорошую оценку. Я пришел к экзаменатору: «За что же была снижена оценка? Какие ошибки я сделал?»

Внимательно дважды посмотрев сочинение, он ответил с некоторым недоумением: «Ни одной ошибки Вы не сделали — ни орфографической, ни грамматической, ни стилистической».

— Так почему же снижение балла?

— Вы недостаточно глубоко раскрыли тему. Ваш билет? Песнь про царя Васильевича и так далее. Где происходит действие в этом произведении Лермонтова?

— «Над Москвой великой, златоглавою, Над стеной Кремлевской белокаменной Из-за дальних лесов, из-за синих гор...»

— Даже наизусть... Раз за сочинение хорошая оценка, то и за устный ответ и общую за предмет я Вам поставлю «хорошо». Будьте здоровы.

Я был очень обижен, но ничего не сказал.

— Второй экзамен был по химии. Его принимал студент последнего курса химфака. Билет состоял из задачи и теоретического вопроса.

— Можно посмотреть таблицу Менделеева?

— Зачем она Вам?

 

- 145 -

— Задачу нельзя решить без знания атомных весов элементов.

— Вы должны знать атомные веса на память.

— Округленно я знаю атомные веса тех элементов, которые нужны для решения.

— Так и решайте задачу округленно.

Когда я решил и показал результат, последовало:

— Решение правильное. Теперь теоретический вопрос. Быстро и, как мне казалось, четко прозвучал ответ.

Рука потянулась к моему направлению на экзамен.

— Что Вы мне поставите?

— Хорошо.

— Почему? Ведь я и задачу решил правильно и правильно ответил на вопрос.

— Вы не знали полного значения атомных весов. Задача решена без должной точности. За это снижение оценки в один балл.

Итак, после первых двух экзаменов — снижение в два балла. По химии — один. Всего три балла. Просьба о зачете экзамена на основании книжки института, конечно, произвела на преподавателя отрицательное впечатление. Провал по математике обеспечен — так мне казалось. Я смалодушествовал и не пошел на экзамен по математике. Так неудачно завершилась и вторая попытка поступить на химический факультет.1

К концу занятий на втором курсе я уже совсем освоился в среде студенчества дневного отделения и стал учиться без перенапряжения. Уровень моих знаний превысил уровень среднего студента. Мне поручили вести занятия с парттысячником средних лет, которому учеба давалась с большим трудом. Два вечера в неделю я отводил этому. В основном мы готовились к семинарским и практическим занятиям. Я излагал материал, изучаемый на данной неделе по сложным вопросам. Слушал его ответы по особенно трудным проблемам, отвечал на его вопросы. Это заставляло меня самого изучать материал с некоторым опережением, учило свободно, понятно для собеседника излагать мысли.

 


1 Примечание. После этого абзаца в рукописи следует текст, который автор опустил, так как глава была посвящена занятиям на первом и втором курсах: «На третьем и четвертых курсах занятия по специальности вели Профессора с большой буквы: З.В. Атлас и готовивший к защите докторскую диссертацию доцент В.Т. Кроткое, а по «Финансам капиталистических стран» лекции читал Н.Н. Любимов».

- 146 -

Несомненная польза была и для «ученика» и для «учителя». После вечерних занятий жена «ученика» готовила нам скромный ужин (парттысячники получали по сравнению с обычными студентами лучший паек и повышенную стипендию). Видимо, уже тогда у меня были способности к педагогической деятельности. Мы подружились. Однако здесь, в отношениях с парттысячниками, таилась для меня серьезнейшая опасность. Прямые и резкие, иногда иронические мои реплики против зазнайства и «комчванства» создали значительную группу завистников и непримиримых врагов, которые зорко наблюдали за каждым моим шагом и готовились к жестокому удару.

По молодости и неопытности я не ощущал грозившей мне опасности. Первый гром грянул, когда на закрытом собрании партгруппы было вынесено решение не включать в список, представляемый дирекции (тогда в институте была дирекция, а не ректорат) на премирование меня по результатам хорошей учебы. Общее студенческое собрание проголосовало против решения партгруппы, и я был включен в список.

Особенно же накалилась обстановка, когда общее собрание студентов института было задержано почти на три часа, так как партгруппа не могла принять решения о резолюции, предлагаемой на обсуждение. Я внес предложение объявить выговор руководителям партгруппы за огромную потерю времени по ожиданию их решения. Руководитель партгруппы высокомерно цыкнул на меня, требуя снятия моего предложения. Я настоял на голосовании, и при сильном возбуждении коллектива подавляющее большинство вынесло решение об объявлении выговора.