- 251 -

РАБОТА С НОВЫМ УПРАВЛЯЮЩИМ

 

В августе Палладий Васильевич сказал мне, что получен приказ о назначении в наше отделение нового управляющего Фокина Семена Федоровича. На мой вопрос, кто он таков и что можно ждать от этого назначения, Палладий Васильевич, как всегда, сдержанно отвечал: «Поживем — увидим!» Но по тому жесту, который последовал после этого ответа, было ясно, что человека, подобного бывшему управляющему, ожидать не приходится. Вскоре появился он сам: выше среднего роста, среднего возраста, плотного телосложения, с чисто выбритой головой и большим носом. К людям присматривался внимательно, держался ровно, выражение лица говорило о твердом характере.

До приезда его семьи, пока он еще не осмотрелся, не привык к бытовым условиям, я пошел навстречу его пожеланиям: решили жить с ним общим домом. В большой комнате его квартиры поставили стол и раскладушку для него. Я принес свою посуду, которой успел кое-как обзавестись к тому времени. На меня была возложена обязанность закупать в столовой продукцию на завтрак и ужин. Уговорились вместе ходить обедать.

Он быстро понял, что я уже освоился в основном с кредитной работой отделения, держу ее крепкой рукой и что грамотных экономистов, кроме меня, в банке нет. Привык он и к жесткому распорядку моего рабочего дня: первую половину дня тружусь в банке и очень редко — и лишь в очень нужных случаях ухожу для проверки на предприятия и в организации, — а весь вечер, как правило, до одиннадцати часов пишу дипломную работу. Первые дни он вечером приходил ко мне звать на ужин, склоняя на долгие

 

- 252 -

беседы на жизненные темы, но вскоре мы привыкли после ужина расходиться по своим делам.

Примерно через неделю к управляющему приехала беременная женщина. Она появлялась часто с заплаканными глазами. Я понял, что в их жизни существуют какие-то сложности. Естественно, что наше совместное питание прекратилось. Коротко мы перемолвились с Палладием Васильевичем о предполагаемой причине перевода управляющего в наш банк.

В субботу вечером управляющий попросил меня поехать в воскресенье втроем в лесок, к студеному чистому ручью и домику лесника. Иван Яковлевич запряг в легонькую тележку прекрасную банковскую, бывшую кавалерийскую кобылу, и мы хорошо провели этот день в лесу. Но наша спутница была печальна, и на глазах ее не раз были слезы. Было понятно, что это прощальная встреча. В начале следующей недели наша спутница незаметно исчезла, и я ее никогда больше не видел.

Поздним вечером, как я понял, в день ее отъезда, управляющий пришел ко мне: «Пойдем, поговорить надо», — перешел он на «ты». Мы вошли в его квартиру. На столе стояла бутылка водки и закуска.

Вот мы с тобой опять переходим на коллективное питание, — невесело улыбнулся он. — Садись, давай водку пить.

— Спасибо, но водку пить я не буду.

— Нет, сегодня такой день, что мне обязательно надо выпить. Не одному же мне пить.

Не говоря больше ни слова, он взял половинку, ковырнул пробку, которая оказалась трухлявенькой, сильно ударил правой рукой в тыльную часть бутылки. Пробка вылетела, и несколько капель пролилось на стол. Поставил на стол рядом две чайные чашки и налил в них водку. Поднял одну чашку, показал мне на вторую: «Ну, бери. Давай пить».

Я поднял чашку: «Давайте чокнемся. Я пригублю. Скажем или подумаем о нашем желании, но пить я не буду».

— Не ожидал, что ты такой человек. В трудную минуту, когда мне обязательно надо выпить, не выпьешь со мной.

— За Ваше здоровье и счастье, а горе пусть размыкается. По мере сил моих помогу Вам в этом.

Мы чокнулись. Он залпом выпил чашку. Я пригубил.

— Обидел ты меня. Ну, да ладно. — И налил себе вторую чашку.

 

- 253 -

— На прощанье скажу тебе. Никогда не женись. Вот я. Женился. Двое детей у нас. И вдруг жена умерла. Погоревал. Но одному с детьми не способно. Присмотрелся. Женился второй раз на учительнице школьной, преподающей в старших классах. Живем. Но вижу, дело не идет. Я и так и сяк... А дело не идет. А тут еще одна, молоденькая. Вот та, что сегодня уехала. Забеременела. Аборта делать не захотела. А тут жена — в райком. Мне — строгача. Насилу упросил — перевели сюда. А молоденькая за мной сюда: «Жить, говорит, без тебя не могу». В воскресенье вот простились с ней. Разговор у нас с тобой сегодня — первый и последний раз. Верю тебе, что об этом с другими ни одного слова. Ни... ни... Теперь давай чокнемся, ты опять хоть пригубь — за тебя. Чтобы у тебя хорошо сложилось. А то ведь сам ты из какой ямины еле выбираешься. И еще как получится — вот вопрос. По острию идешь.

Мы опять чокнулись. Он залпом выпил свою чашку, звонко стукнув ею по столу и громко крякнув. Понюхал кусочек хлеба. Отломил корочку и стал неторопливо пожевывать ее, склонив голову.

— И вот что я тебе опять скажу — никогда не женись. Крепко запомни. Разговор у нас с тобой первый и последний. Никогда я больше тебе «ты» не скажу. А теперь иди. Крепко ты обидел меня. Пренебрег.

Он отвернулся и махнул рукой. Я встал и несколько помедлил. «Спасибо за добрые слова, за совет. Все запомнил. Но пренебрежения и капли не было и нет». Он, не поворачиваясь ко мне, опять вяло махнул рукой: «Иди».

 

* * *

 

Через несколько дней, когда стояла очень душная погода, как это вошло у меня в привычку, сбросив одежду в своей комнате, в одних трусах прямо из дверей банка я бегом пустился к Плаве и с удовольствием выкупался в ее прохладной мутноватой воде. Как только после обеда в столовой я вернулся в комнату кредитного отдела, ко мне подошел охранник: «Павел Григорьевич, управляющий просит зайти к нему».

— Вы неправильно себя ведете, — на самом пороге его кабинета сказал недовольно управляющий. — В одних трусах, почти под самыми окнами райисполкома, мимо клиентов Вы бежите и купаетесь в реке. Времена студенчества прошли. Вы ответственный служащий. Надо вести себя со-

 

- 254 -

ответствующим образом. Конечно, в жаркую погоду Вы можете выкупаться. Но зайдите за банк, в малинник, разденьтесь там и спокойно выкупайтесь, не демонстрируя себя почти в голом виде районному начальству и клиентуре.

— Спасибо за совет.

— Вы свободны.

Еще несколько дней спустя я получил внушение от охранника. Во второй половине дня, когда вход клиентов в банк был уже прекращен, втроем с двумя главными бухгалтерами райторготдела и райпотребсоюза мы подходили к запертой двери банка. Я позвонил, а когда открылась дверь, сказал: «Будем обсуждать наши проблемы в банке, если туда нас пропустит охранник». Реакция наступила быстро и жестко. Охранник особо подтянутым встал в дверях: «Сам я пропущу в банк только Вас. Спутников Ваших не пропущу. Если Вы прикажете, пропущу».

— Приказываю Вам, товарищ охранник, пропустить в банк главных бухгалтеров райторга и райпотребсоюза.

— Вот так и с самого начала надо было, Павел Григорьевич, — укоризненно сказал охранник. Так постепенно происходил переход мой из положения скромного студента к положению государственного служащего — можно сказать — фигуры в районном масштабе.

Лето близилось к концу, когда охранник вновь попросил меня к управляющему. В его кабинете по стойке «смирно» стоял командир в голубой фуражке с тремя кубарями в петлицах.

— Поручаю Вам финансирование ответственнейших строек оборонного значения. Стройки ведет учреждение НКВД, которое находится в Плавске, под руководством чекиста Путрина, а сами стройки расположены на территории нескольких областей. Возьмите и вскройте этот конверт.

Я взял большой темно-желтый плотный конверт, опечатанный пятью сургучными печатями с надписью: «Срочно. Секретно. Управляющему Плавским отделением Госбанка». Во вскрытом мною конверте лежало несколько плотных листков белой бумаги. На первом, написанном на машинке, значилось: «Срочно. Секретно. Экземпляр №. Титульный список строительств Комитета резервов Совета Министров СССР». Дальше шел список строительств: элеватор на станции Горбачеве с его краткой характеристикой и перечнем конкретных объектов, элеватор на станции Вязьма и ряд других объектов.

 

- 255 -

— Вся документация по этим стройкам будет находиться вот в этом секретном несгораемом шкафу, ключ от которого будет у меня. Когда Вам будут нужны документы по финансированию, я их буду Вам выдавать, а по окончании мы их будем запирать в сейф. Товарищ старший лейтенант! Ваши дела будет вести старший экономист Васильев Павел Григорьевич, которого я Вам представляю. Если мне придется по срочному делу уезжать из отделения, ключи от сейфа я буду передавать ему, и Вы под расписку ему же будете передавать документы.

Таким образом, на меня были возложены самые главные расчетно-финансово-кредитные операции капитального строительства, которое было в ведении нашего банка.

В начале сентября я связался с институтом и договорился с управляющим о поездке в Москву для консультации по вопросам дипломной работы.

Когда я рассказал в институте о самостоятельной перемене темы диплома методисту, она была возмущена, но в конце концов, сказала, чтобы я доложил о своем самоуправстве декану. Я дождался декана Высочанского, показал ему графики, план диплома и часть написанного текста. Видимо, эти заготовки ему понравились, и он сказал, что против перемены темы он возражать не будет, но с этим вопросом я сам должен пойти к заместителю директора профессору Владимиру Васильевичу Иконникову и, самое сложное, договориться о руководстве дипломной работой по кредитованию свиносовхозов — он такого специалиста не знает.

Перешел я в другой корпус здания Госбанка на Неглинной 12, где находилось Управление по кредитованию и финансированию подотраслей сельского хозяйства. Такое управление я довольно быстро нашел, и пожилая приветливая женщина сказала, что очень хорошим руководителем был бы сам начальник управления Филлер, но он очень занят и вряд ли возьмется за такую работу. «Впрочем, я доложу ему через некоторое время о Вас».

Я притулился в уголке приемной и стал ждать. Скоро из кабинета вышла группа пожилых озабоченных мужчин, и туда юркнула сотрудница, с которой я разговаривал. Она быстро вышла и кивнула мне головой: «Ваше счастье. Идите».

В небольшом, скромно обставленном кабинете на меня поднял полное, бритое, усталое лицо человек с большой

 

- 256 -

проседью в волосах и умными глазами. «Покажите, что Вы начали писать в своем дипломе». На стол легло несколько листов графиков. Внимательно, медленно посмотрев их, Филлер сказал: «Интересно. План». Бегло прочитал план. Полистал текст.

— Подойдет. Надо кое-что уточнить. Но все это Вы должны делать сами. Помогать Вам не смогу. Но готовый, отпечатанный текст внимательно прочитаю. Сделаю замечания. Судя по началу, создалось впечатление, что самостоятельно написать диплом Вы сможете. Приезжайте с готовым текстом дней за десять или за неделю до защиты. К этому времени должно быть написано и Ваше вступительное слово. Рискуем? Да, риск есть. Но при напряженной работе, думаю, у Вас получится. Лучше было бы, если бы Вас отпустили недельки за три до защиты. Какие у Вас взаимоотношения с управляющим?

— Приемлемые.

— В таком положении отношения должны быть хорошими. Грамотные экономисты в отделении есть?

— К сожалению, сильнее меня нет.

— Управляющий имеет высшее экономическое образование?

— Нет.

— Отделение большое?

— Головное. Ему подчиняются шесть отделений по кредитованию свиносовхозов.

— Как же получилось, что Вас отправили на работу до окончания института? Плохо учились?

— Учился хорошо. Наказан за провинность. Это длинная и тяжелая история. Разрешите мне о ней не рассказывать.

— Согласен. Думаю, диплом Вы напишете. Передайте заместителю директора Института по научной работе, что я согласен быть Вашим руководителем.

— Спасибо, большое спасибо.

— Желаю успешно завершить работу.

Был конец рабочего дня, и профессор В.В. Иконников и декан факультета уже ушли домой. Зашел к бывшему своему научному руководителю. С извинениями вернул ему полученные от него инструкции и материалы. С большим неудовольствием он произнес: «Ожидал уже получения части дипломной работы. Разочарован и обижен на Вас». Я еще раз искренне извинился, не стараясь убе-

 

- 257 -

дить его в правильности моего решения. Мне казалось, что это бесполезно. Да, в способности отстоять свою тему диплома в самом начале я чувствовал себя не на должной высоте.

Утром следующего дня пришлось долго ждать профессора Иконникова. Он пришел только после обеда. Быстро принял меня, бегло просмотрел графики, полистал план и страницы написанного. Вызвал секретаря, продиктовал текст приказа об изменении темы дипломной работы и назначении Филлера моим научным руководителем.

— Можете возвращаться в свое отделение. Все будет оформлено без Вас. Желаю успеха.

Ранним утром следующего дня я уже был у себя дома. Как только открыли кладовую, и управляющий прошел в свой кабинет, я ему с радостью доложил об успешных результатах поездки.

— У нас тоже приятные новости. И сразу две. Во-первых, нам неожиданно увеличили штат кредитного отдела на одну единицу экономиста.

— Это же замечательно! Как этого Вам удалось добиться, Семен Федорович?

— Как, как? Секрет. И есть подходящая кандидатура на это место — вторая новость. Молодая женщина, недавно окончившая экономический техникум. Жена инженера завода «Смычка».

— Работала где-нибудь?

— Примерно год на этом же заводе. А тут — ревизия. Говорят, нельзя, чтобы близкие родственники или муж и жена работали на одном предприятии на ответственной работе. Ее там увольняют с хорошей характеристикой. Разговаривал с ней. Произвела хорошее впечатление. Вроде бы грамотный и разумный человек. Да Вы сами сегодня с ней поговорите.

— Подвоха тут никакого нет?

— Насколько я анализировал дело и по разговору с директором завода выходит, что подвоха не предвидится. А у Вас сомнения?

— Да как Вам сказать? Определенного ничего нет. Но ведь теперь большой дефицит дипломированных специалистов. А ее легко отпускают. Червячок сомнений у меня есть.

После обеда ко мне пришла молоденькая, румянощекая, полноватая женщина выше среднего роста. Из разговора выяснилось, что она более или менее знает экономи-

 

- 258 -

ку промышленного предприятия, хочет работать в банке и обладает средними способностями.

На следующий день приказ о ее зачислении был подписан с испытательным сроком в один месяц. Но негативный подводный камень этой кандидатуры ни я, ни управляющий заметить не могли, и он обнаружился значительно позже.

В первые же дни работы выяснилось, что она аккуратна, добросовестно относится к работе и очень дорожит своим временем. С точностью до минут приходит и уходит из банка (это хорошая черта), но бывает очень недовольна задержке хоть на несколько минут. Эта ее черта в банке, где, как мне тогда казалось, рабочий день не может быть нормирован, очень не понравилась. Из банка нельзя уйти, особенно оперативным работникам, до тех пор, пока не будет сделана и точно сбалансирована оборотная ведомость за день. Попытка каждый день уходить домой вовремя казалась мне нетерпимой.

Недели через три после приезда управляющего в ясный осенний день к банку подъехала автомашина, нагруженная мебелью. «Смотрите, Павел Григорьевич, — сказала Вера Евдокимовна, — по-моему, семья управляющего приехала. Да вот и он сам бежит». С переднего сиденья машины спрыгнула довольно красивая, стройная, одетая в яркое платье женщина. Я сказал сотрудникам кредитного отдела, чтобы они продолжали работать, а сам пошел помочь перетащить мебель. Познакомились прежде всего с женщиной — женой управляющего. У нее оказались большие серые жесткие глаза. Затем — с дочерью — симпатичной ученицей последнего класса средней школы, и с угловатым юношей — школьником с таким же большим носом, как и у его отца. Вместе с охранниками мебель мы быстро разгрузили и разместили в квартире. При этом у жены управляющего обнаружился хороший вкус и смекалка. Ее руки умели прочно держать весь обиход семейной жизни. Для четырех человек квартира управляющего казалась маловатой, но весьма уютно обставленной. Через несколько дней (по моим понятиям, очень быстро) в банке встало все на свои места. Наладился, казалось, и быт четырех семей, живущих на первом этаже большого банковского дома.

Однако спустя неделю-другую взаимоотношения управляющего с Гуськовым — экономистом по работе с колхозами — становились напряженными. Одна за другой сле-

 

- 259 -

довали придирки, как мне казалось, по мелочным поводам. Гуськов резко отвечал. Я решил выяснить существо дела и спросил, когда мы были с управляющим вдвоем, о ненормальности взаимоотношений. Конечно, Гуськов слабо подготовлен и, по большому счету, не соответствует занимаемой должности. Но он честен, трудолюбив и более или менее удовлетворительно тянет свою ношу.

— Вы же сами сказали, что он слабо подготовлен. Надо укреплять аппарат.

— Намерения у Вас хорошие. Но своевременно ли это делать? И есть ли надежда на успех?

— Вы мне в этом деле не мешайте, Павел Григорьевич.

— Хорошо, не буду. У Вас больший жизненный опыт, чем у меня.

Из этого короткого разговора у меня интуитивно сложилось убеждение, что управляющий все же не прав.

Примерно через неделю в квартире управляющего появился молодой человек, хорошо одетый и похожий на него лицом, прежде всего большим носом и некоторыми особенностями поведения. Вера Евдокимовна сейчас же по секрету сказала мне, что к управляющему приехал племянник. Затем вечером, когда в банке, кроме охранника и меня, никого не было, ко мне подсел Гуськов: «Меня управляющий думает уволить. Ему нужно место для своего племянника. Хочу дать Вам заметку в стенгазету о несправедливости отношения ко мне управляющего. Что Вы мне скажете? Пропустите, опубликуете заметку в стенгазете?»

— Дело сложное и неприятное, даже очень неприятное. Человек Вы трудолюбивый, добросовестный, легкий на подъем. Председателей и колхозы района знаете. Серьезных промахов в работе у Вас и не было. Поэтому прямых оснований для увольнения Вас нет. Ваш конкурент, насколько я знаю, экономического образования не имеет. Он родственник управляющего, а родственников в одном учреждении быть не должно. Поддерживать управляющего в этом вопросе я не буду. Вашу заметку, если она будет убедительной — пропущу. Но надо начинать с райкома партии, Сельскохозяйственного отдела районного исполнительного комитета. Сходите туда сами, проанализируйте, что скажут. А потом — ко мне.

— Значит, Вы сами предварительно с управляющим разговаривать не будете? И просить его оставить меня на

 

- 260 -

работе не считаете целесообразным, как говорится, на данном этапе?

— Вы все поняли правильно.

— Несправедливо Вы, Павел Григорьевич, поступаете. Боитесь осложнения отношений с управляющим. Но его племянничек может Вам и работе банка, ой, каким боком выйти. Локти себе кусать будете. Но я сделаю по Вашему совету.

На следующий день вечером, когда, кроме меня и охранника, в банке никого не было, Гуськов опять появился.

— Дело вроде бы решится совсем по-другому. В Сельхозотделе райисполкома есть вакансия и даже с зарплатой чуть повыше. Меня туда зовут. Решил переходить. И управляющему и Вам спокойнее, и мне финансов побольше, да и нервотрепки никакой. Ну а для банка, конечно, ущерб будет. Но ничего не поделаешь. И дело, и жизнь, думаю, пойдут у меня лучше. Завтра подам заявление об уходе по собственному желанию. Но ни управляющему, ни Вам — не прощу.

На следующий день Гуськов был освобожден и перешел в Сельхозотдел райисполкома. Еще через день неподготовленного племянника управляющего приказом назначили экономистом по работе с колхозами. Испытательный срок — один месяц, хотя я понимал условность этой оговорки. С этого времени я перестал уважать управляющего.

 

* * *

 

Наступала глубокая осень с холодными дождями и заморозками. Из отдаленного совхоза «Диктатура» поступили сигналы, что там финансовые непорядки. Надо было ехать, хоть расстояние большое, — примерно тридцать пять километров. Решил ехать верхом на бывшей строевой, вышколенной кавалерийской кобыле, выбракованной из армии, так как у нее лопнуло копыто. Накануне подробно разговаривал с бухгалтером совхоза «Плавский» и расспрашивал его о дороге.

— Да Вы как собираетесь ехать?

— Верхом, в хорошем английском седле.

— Вы ездили когда-нибудь верхом на большие расстояния?

— На небольшие ездил. Кобыла прекрасно выезжена: ходит хорошо и аллюром и рысью и иноходью.

— Без привычки не советую ехать на тридцать пять километров верхом. Больным приедете. Все отобьете, как

 

- 261 -

бы ни была хорошо выезжена лошадь. Категорически не советую. Запрягите тележку и спокойно доедете. Дорога негрязная. Дождя не ожидается.

Как это часто бывает в молодости, я не внял разумному совету. В первой половине следующего дня взгромоздился в седло и лишь улыбнулся Ивану Яковлевичу, когда он сказал: «А в легонькой тележке-то способнее бы ехать-то было бы. Давайте перепрягу». Я лишь покачал головой и этак «молодецки» поскакал по дороге. Проехал километров десять и стал чувствовать, что меня изрядно растрясает. Впереди на дороге завиднелась легонькая тележка, которую трусцой везла тощенькая лошаденка. Я быстро нагнал ее и увидел, что на ней разлеглась среднего роста румяненькая женщина с кнутиком в руках и соломинкой в зубах. Она лениво повернула немного голову в мою сторону, и ее глаза с любопытством рассматривали меня.

— Скажите, пожалуйста, правильно я этой дорогой еду в совхоз «Диктатура»?

— Правильно. А Вы до самой «Диктатуры» в седле ехать собираетесь?

— Да.

— Так Вас же всего растрясет. Видать, Вы к верховой езде непривычны.

— Надо полагать, что растрясет.

— Тогда пересаживайтесь ко мне в тележку. Нам еще верст десять вместе ехать, а потом мы поедем в разные стороны. И удобнее и веселей будет, и не так уж Вас растрясет.

— Спасибо за приглашение. А сколько с меня за доставку?

— Пол-литру дадите?

— Нет. Пол-литры у меня нет.

— Эх, какой Вы неспособный. И верхом невесть в какую даль отправились и пол-литру не взяли. Ну раз такое дело, то «за так» поедем, — рассмеялась она.

Я соскочил с лошади, привязал ее за повод к задку тележки и сел рядом со своей спутницей. Завязался разговор. Я рассказал коротко, что служу старшим экономистом Плавского Госбанка и еду проверять совхоз «Диктатура». Она — что учит детей в сельской школе и что очень ей скучно одной в деревне. Так мы незаметно проехали десять верст. На развилке двух сельских дорог она остановила лошаденку.

 

- 262 -

— Теперь моя дорога налево, а Ваша — направо.

Спрыгнул с тележки, отвязал свою лошадь. Держа ее за повод, подошел к тележке, поблагодарил, пожелал здоровья и счастья.

— Жаль расставаться с хорошим человеком. Может быть, в жизни и увидеться не придется.

— Если захотите, напишите. — И назвала свою школу, повторила фамилию, имя и отчество. Я вскочил на лошадь, помахал рукой и поскакал своей дорогой. Сложности жизни разнесли нас по разным путям, и мы больше никогда не виделись.

Через некоторое время дорога раздвоилась. Никакого указателя не было. И ни одного путника. Наугад свернул направо, довольно долго ехал. Наконец, показался путник. На вопрос о дороге он сказал, что я напрасно свернул направо. Надо было налево, но это поправимо. «Впереди у Вас налево будет малоезжая дорога. Вы на нее сверните, и она доведет Вас до совхоза. Правда, сделаете в общем-то верст восемь крюку, но приедете прямо в совхоз».

Я пустил лошадь аллюром и быстро свернул на проселочную дорогу. И тут случилась беда. Поперек дороги лежал лист железа. Лошадь на скаку наступила на него. Он загремел. Лошадь резко бросилась в сторону. Я перелетел через ее голову и сильно ударился о землю обеими руками, содрав с них кожу. Ушибся. Не мог сразу встать и лежал. Лошадь вернулась ко мне и легла рядом. Опершись на нее, я с трудом встал, почувствовав, что ни одна кость не была сломана. С трудом сел в седло. И поскакал по дороге на замаячившие впереди огоньки, как оказалось, поселка совхоза «Диктатура». Как только я подъехал к домику дирекции совхоза и слез с седла, лошадь потянула повод, пожелав валяться. Навстречу мне заковылял директор совхоза — орденоносец, краснознаменец, которому в годы Гражданской войны у одной ноги гранатой оторвало ступню и вторую ногу тоже искалечило.

— Чувствую, что сильно устали, добираясь до нас. Сейчас Вас покормим. Лошадь расседлаем, дадим ей поваляться, а потом тоже накормим, напоим, и конюх сделает ей выводку. В будущем не делайте длительных поездок верхом без тренировок. Завтра посмотрите и проанализируйте данные нашего хозяйства, и разберемся, что делать.

— Мне говорили, что коллектив взволнован, обстановка очень напряженная?

 

- 263 -

— Чуть не побили рабочие меня и главного бухгалтера — подлеца и вора. Да и слухи он нехорошие распустил (в том числе и о банке и о Вас лично). Пойдемте, закусим — и спать. Если не боитесь простудиться, рекомендую сарай с душистым сеном.

Ночью не раз просыпался — все тело ломило. Встал рано. Позавтракали и пошли смотреть с директором склады кормов. Они были влажные и лишь в некоторых местах стали согреваться.

— Сам знаю — с хранилищами кормов далеко не все в порядке. Перелопачиваем, но не всегда успеваем все сделать вовремя.

— Напишу об этом в акте, но крайнюю меру — прекращение кредитования кормов — применять не будем.

— Есть у меня важный секретный разговор. Пойдем поговорим один на один. Понимаешь ли, главный бухгалтер у меня — вор, бесчестный человек и интриган. Его не только гнать — судить надо. Но не могу. Со счетными работниками из рук вон плохо. Прогоню и арестуем — вся счетная работа остановится. Приходится мне к вам в такую даль, чтобы банковские документы оформить, самому ехать. И мытарно, и здесь в совхозе дела без меня идут через пень-колоду. К тебе — большая и очень ответственная просьба! Даю тебе чистые листы бумаги с моими подписями и печатями для оформления бухгалтерских операций в Плавске в учреждениях банка и бланки документов с печатями и моими подписями для оформления денежных операций. Храни их у себя и выдавай их бухгалтеру строго для оформления каждой операции. Понимаешь, на каждую операцию, и ни одного документа без твоего контроля — тщательного контроля.

— Да ведь брать незаполненные документы работникам банка строго запрещается. Сейфа у меня нет. У письменного стола замок — дрянь, да и тот сейчас не запирается. Большое спасибо за огромное доверие, которое Вы мне оказываете, но взять чистые листы с Вашей подписью и печатью и незаполненные банковские документы с подписями и печатями не могу.

— Нет, можешь. В помещении банка, хоть и в твоем столе с плохим запором, они будут в более сохранном месте, чем у моего вора, — главного бухгалтера. Ему я не верю. Тебе — верю.

— Не могу нарушить инструкцию.

 

- 264 -

— Инструкция, инструкция! Далась тебе инструкция. Для чего инструкция пишется? Чтобы дело велось лучше, в интересах государства. А теперь она интересам дела вредит. Ведь моя жизнь идет к концу. Жизненный опыт немаленький. С Гражданской войны я член партии и ни одного серьезного взыскания не получил. Научился понимать, что к чему. Поэтому для пользы дела бери документы и ответственность вместе со мной за нарушение чертовой инструкции на себя бери. Учись принимать разумные решения, быть самостоятельным человеком.

Наступило молчание. Я раздумывал. Конечно, неприятность могла быть. Инструкция нарушалась, и за это могли наказать. Ведь я уже не на одной заметке. Но никаких нарушений или тем более преступления я не допущу. Решил — возьму... Кивнул молча головой.

Спасибо. Теперь подумаем о финансовом положении совхоза и его рабочих. Ведь зарплату несколько месяцев не получают. Кормим их бесплатно в столовой и продукты свои выдаем бесплатно. Вычитаем потом, конечно, из зарплаты. Я с тобой говорю в открытую, потому что верю. Но ведь надо же платить, в конце концов?!

— Вы племенных поросят своих будете сдавать откормочным совхозам скоро или уже сдали?

— Сдали.

— Бронирование денег на заработную плату в банке оформили?

— Оформили.

— Кто-нибудь из покупателей какую-то сумму заплатит, хотя их финансовое положение очень тяжелое. Забронированную зарплату наличными из кассы банка выплатим из первых же поступлений на спецссудный счет, как бы ни было трудно в банке с наличными деньгами.

— Большое спасибо.

Как ни велика была занятость и по работе и по написанию диплома, но и то и другое продвигалось сравнительно успешно — молодость брала свое. Хотелось встреч, хотя бы редких встреч с молодежью и, может быть, каких-то развлечений. Надвигалась зима. Встала Плава. Решил попробовать научиться кататься на коньках. Купил ботинки с коньками. Спустился на прозрачный, но еще сравнительно тонкий лед. Однако наука катания не давалась. Ноги разъезжались, коньки подвертывались. Несколько падений последовали одно за другим. Подъехали ко мне

 

- 265 -

на коньках двое здоровенных парней. «Хотите, поможем Вам научиться кататься на коньках?» — сказал с улыбкой один из них. Оба протянули мне руки и со смехом повезли. Скорость быстро возрастала, все больше появлялось чувство неуверенности. «Потише бы надо», — сказал я. «Нужно не бояться быстро ехать. Иначе долго не научитесь», — со смехом ответили мне.

Вдруг передо мной показалась прорубь и вокруг нее куча льда. Я сильно рванул руки, пытаясь освободиться, на что последовал смех моих спутников. В мгновение перед самой прорубью они бросили мои руки, хохоча и разъезжаясь в разные стороны. Мне удалось несколько изменить направление скольжения. С размаху я налетел на кучу льда на краю проруби, упал, ушибся, но в воду не попал. Послышался обиженный, сочувственный женский голос:

— Нехорошо, ребята, вы сделали.

Передо мной появилась стройная фигура хорошенькой девушки на коньках.

— Давайте, я помогу Вам встать, — протянула она мне руку. — Очень ушиблись?

— Терпимо. Вроде бы травм нет, а синяки заживут, — с вымученной улыбкой кивнул я ей головой. — Давайте познакомимся. Кто Вы?

— Меня зовут Вера. Я учусь в последней группе средней школы. Моя мама работает в Пятом свиноводтресте.

— Я Васильев Павел Григорьевич из Госбанка, — отряхнув пальто, я во второй раз протянул ей руку. — Приятно познакомиться.

— Мы с мамой давно Вас заметили. Да и многие Вас в Плавске уже знают, а вот лично познакомиться пришлось только сегодня, — улыбаясь, сказала она. — Вас почти никогда не бывает видно. Например, в кино Вы никогда не бываете. И не гуляете. Почему?

— Я очень занят. Осваиваю службу в банке, а по вечерам пишу дипломную работу, чтобы защитить ее экстерном. Скоро срок защиты. Но гулять хожу поздно вечером в парке.

— Ой, как интересно! Пишете диплом экстерном. Никогда не слыхала. Будем продолжать учиться кататься на коньках?

— Нет, к сожалению, не будем. Дебют катания не удался, да и диплом за меня никто не напишет.

 

- 266 -

— А где Вы пишете диплом?

— Или на втором этаже банка или у себя в комнате на первом этаже.

— Там, где Вы пишете диплом, телефон есть?

— На втором этаже банка телефон есть.

— Можно я Вам иногда буду звонить по телефону?

— Буду рад. Теперь же мы простимся. Я спустился на Плаву прямо на коньках с банковского крыльца. Проводить мне Вас на коньках будет трудно: они накрепко соединены с ботинками. Да, пожалуй, и смешно было бы. Спокойной ночи. Рад был познакомиться.

— До свидания, — и она печально улыбнулась.

Прошло несколько дней. Дочь управляющего в коридорчике, здороваясь, попросила у меня ключ от моей комнатенки: «Павел Григорьевич, разрешите мне заниматься в Вашей комнате. Ведь весь рабочий день Вы проводите на втором этаже. А в нашей квартире много людей бывает. Не дают сосредоточиться. Мешают заниматься».

— Пожалуйста. Я не буду запирать свою комнату. Когда меня нет, приходите в любое время и занимайтесь.

— Нет. Так не годится. Если комната будет всегда открыта, вдруг у Вас что-нибудь пропадет? Лучше отдавайте мне ключ утром. Хорошо?

— Можно и так, Аня. Но ведь ценных вещей у меня нет. Одежда скромная. Посуда, ложки, вилки, ножи. Кого привлекут эти вещички? Посторонние здесь не бывают. Банк охраняется, а на нижнем этаже постоянно находится охранник. Лишнюю и ненужную канитель с ключом разводить будем?

— Сделайте, как я прошу. Отдавайте мне ключ каждое утро.

С этого времени началась в моей комнате регулярная подготовка уроков. Часто, возвращаясь после рабочего дня, я заставал у себя в комнате дочь управляющего или она поджидала меня в кухне, сидя на высокой, чистой, теплой русской печи. И не спешила передать мне ключ.

Однажды после долгой работы в кредитном отделе, спустившись, я, как всегда, увидел ее на обычном месте на печи. Семья охранника уже легла спать или спала. Мне захотелось поговорить с Аней. Я забрался на печь и сел рядом с ней. Она взяла мою руку.

— Какие у Вас красивые руки.

— Чем же они красивы?

 

- 267 -

— Они стройные, с тонкими пальцами и длинными ногтями. И пальцы у Вас не прямые, как почти у всех, а загнутые в противоположную от ладони сторону.

Она загнула и разогнула обеими своими руками мои пальцы, легонько хлопнула по ним и тихонько засмеялась. В это время прекратился стук пишущей машинки. Управляющий окончил печатание своих секретных документов. Он это делал поздно вечером, когда сотрудников не было, и никому не показывал их, пряча в свой личный сейф. Послышались его шаги. «Спокойной ночи! Папа Ваш окончил уже работу». Мы разошлись по своим местам.

 

* * *

 

Погода становилась холоднее. Вечера наступали все раньше. В один из коротких ясных дней, когда из труб домов поднимались высокие прямые струи дыма, нам сказали, что вечером будут на собрании выдвигать кандидатов в местные Советы. Сходились в банк сотрудники райфо, сберегательной кассы. Похлопывали руками и ногами, согревались. Вначале собрание шло без особенностей. Выбрали президиум, утвердили повестку дня. Партийцы назвали фамилии кандидатов. Вдруг неожиданно поднялась молодая незамужняя сотрудница районного финансового отдела и назвала мою фамилию: «Он молодой, оканчивает институт. Как нам говорили, много работает, хорошо относится к своим обязанностям. Пусть поработает депутатом Совета».

Партийцы насторожились и стали переглядываться. «Не к месту это выступление», — подумалось мне. Встал и заявил самоотвод, говоря, что работа для меня новая и очень ответственная. Плавский район знаю недостаточно, а другие шесть районов, где расположены совхозы свиноводтреста, совсем не знаю. Жизненный опыт мал. Написание дипломной работы находится в самой ответственной стадии.

— Благодарю за доверие, но кандидатом в депутаты Совета очень прошу не выдвигать.

Несколько обрадованный председатель собрания обратился к присутствующим: «Есть предложение удовлетворить просьбу о самоотводе». Но выдвинувшая предложение женщина была настойчива. «Считаю, что просьба о самоотводе недостаточно обоснована. Прошу провести голосование».

— Кто за удовлетворение просьбы о самоотводе, прошу поднять руки.

 

- 268 -

Управляющий банком, заведующий райфинотделом, члены партии, некоторые другие сотрудники подняли руки.

— Раз часть коллектива считает возможным удовлетворить самоотвод, фамилию Васильева не будем включать в список кандидатов в депутаты Совета.

Все, что произошло, подтвердило мои опасения о том, что я нахожусь под пристальным вниманием и должен очень жестко контролировать свое поведение даже в мелочах.

Наличие в моем незапирающемся столе чистых листов бумаги, подписанных директором совхоза «Диктатура» и заверенных печатью, а также незаполненных бланков для оформления банковских операций меня беспокоило. Обратился к управляющему с просьбой, чтобы починили замки стола и самые ящики стола.

— Странно. Боитесь хищений? Кого-нибудь подозреваете? Может быть, меня? Да и особых ценностей у Вас нет.

— Нет, никого я не подозреваю, но в банке замки должны быть исправны, и мебель должна быть в порядке. А сам думал: «Может, сказать о документах совхоза «Диктатура»? Нет. Если не верю в порядочность управляющего, говорить нельзя».

Сегодня вечером посмотрим ящики Вашего письменного стола.

После девяти часов вечера раздался стук в мою дверь. На пороге стоял управляющий — в фартуке, со стамеской, молотком, другими инструментами в ящичке, небольшими досточками. Поднялись в комнату кредитного отдела. Разобрали мой стол.

— Да, Ваш стол и ящики действительно — дрянь. Даже шурупами не все замки привернуты. У меня шурупы были. Сейчас привернем замки и кое-что починим.

Он быстро спустился вниз. Принес коробочку шурупов. К двенадцати часам ночи стол был починен. Чувствовалось, что управляющий имел некоторые навыки столярной работы.

— А сами Вы такой ремонт не смогли бы сделать? — обратился он ко мне.

— Пожалуй, не смог бы. Но ведь, Семен Федорович, не такими должны быть запоры и мебель в банке.

— Может быть, Вы и собственный сейф пожелаете иметь?

— И сейф отдельный у кредитного отдела следовало бы иметь.

 

- 269 -

— Тогда и папки по кредитованию клиентов каждый день в кладовую охапками носить надо?

— Конечно, этого делать не надо. Но ведь все документы по финансированию строительств Комитета резервов Совета Министров Вы держите у себя в особом секретном сейфе? Во всем должна быть разумная мера. Не думал, что Вы сами займетесь починкой моего письменного стола. Пожалуй, с такой просьбой... я не совсем был прав, что обратился к Вам. Но теперь из запертого моего стола документы никто не возьмет. Для охранников они никакой привлекательности не имеют. А вообще, может быть, и дверь комнаты кредитного отдела надо бы запирать на замок? Ведь Вы же свой кабинет запираете? А в общем спасибо Вам за очень оперативное выполнение моей просьбы. А теперь пойдемте спать, — улыбаясь, сказал я. Но на лице управляющего улыбки не было. Оно выражало сомнение и недовольство.

Жизнь банковского коллектива менялась. Возникли трения между управляющим и старшим кассиром. Управляющим была назначена проверка наличия кассы путем пересчета каждой пачки денег, включая обандероленные пачки не только оборотной кассы, но и сейфов запасных фондов (деньги из них нельзя было выпускать в обращение без правительственных телеграмм вышестоящих учреждений Госбанка). Отделение банка не могло прервать свою работу ни на один день, кроме воскресений и дней советских праздников. Поэтому пересчет наличия касс происходил вечером и ночью. В этом пересчете должен был участвовать и я. Как раз в это время позвонила моя знакомая — свидетельница неудачной попытки научиться кататься на коньках. Ей сказали, что я к телефону подойти не могу (из комнаты пересчета денег выходить было запрещено). Она позвонила еще раз — ответ был таким же. Она начала бранить охранника. Он опять подошел к помещению пересчета и попросил управляющего отпустить меня на несколько минут: «Уж очень она ругается по телефону». Управляющий с иронической улыбкой разрешил мне выйти, сопроводив разрешение репликой: «Бывают же такие бессовестные женщины». Я объяснил своей собеседнице, что инструкцией банка в известных условиях запрещено выходить из помещений, где хранятся деньги и происходит их пересчет. Она назвала меня «выдумщиком», но, в конце концов, кажется, поверила, что такие правила могут быть.

 

- 270 -

По окончании пересчета в один из вечеров ко мне пришел старший кассир и принес резкую заметку в стенную газету — с критикой, главным образом, хозяйственной деятельности управляющего. Фактов перечислено было много. Преступных действий не было, но явные упущения были. На редколлегии решили поместить заметку в газете, несколько смягчив резкость выражений (и под псевдонимом). Трещина моих взаимоотношений с управляющим расширилась. Пришел разговаривать со мной по поводу заметки и заведующий районным финансовым отделом; считал помещение заметки правильным и советовал сообщить свое мнение районному комитету партии. Я в категорической форме просил его не подключать к этому делу партийные органы.

Институт сообщил мне, что через полтора месяца надо приехать сдавать Государственные экзамены и защищать диплом. Я сейчас же передал письмо управляющему, который ответил, что отпуска мне не даст, так как много работы, и ничего не случится, если я поеду сдавать экзамены и защищать диплом весной. «В счет своего очередного отпуска». Я убеждал его, что в банке нет неотложных дел, отпуск на экзамены не оплачивается, я согласен работать в банке во время своего отпуска.

— Вы уже четвертый раз хотите ехать для защиты диплома и окончания института. Это плохо отражается на кредитной работе отделения. Не дам отпуска. Уедете самовольно — уволю и напишу прокурору о привлечении Вас к уголовной ответственности.

— Неужели, Семен Федорович, по такому частному вопросу мне придется писать в Бюро жалоб Комиссии Советского контроля или в областную контору Госбанка?

— Пишите, куда хотите. Отпуска не дам.

— В тот же день я послал жалобу в Бюро жалоб Комиссии Советского контроля и очень быстро за подписью референта получил ответ, что по таким частным вопросам, как предоставление отпуска, не следует обращаться в высший партийный и советский орган. Эти вопросы должны решаться на месте.

Ночь прошла почти без сна. Утром следующего дня в операционном зале мы встретились с управляющим.

— Получили ответ на Вашу жалобу? «Откуда он знает? Письмо мое было запечатано, и я никому о нем не говорил. Копия была ему? Скорее всего, именно так».

 

- 271 -

— Получил.

— С чем Вас и поздравляю. Что думаете делать?

— Совершенствовать диплом. Готовиться к сдаче Государственных экзаменов весной.

— Все будет не так. Я дам Вам отпуск для сдачи экзаменов и защиты диплома в зимнюю сессию.

— Вы изменили свое решение? Большое, большое спасибо.

— Мы оба улыбнулись.

— Вечером в кухне мы встретились с женой управляющего.

— Поздравляю Вас с положительным решением вопроса об отпуске.

— Вы делаете огромное дело всей Вашей жизни. Но нам надо серьезно переговорить. Пройдемте в Вашу комнату.

— Мы сели. Своими жесткими серыми глазами она молча смотрела на меня в упор.

— Вы неправильно ведете себя с Аней. Почти каждый день даете ей ключ от своей комнаты, и она говорит, что делает там уроки. Молоденькой девушке, кончающей среднюю школу, неприлично днями сидеть в квартире молодого одинокого мужчины. У нас было с ней объяснение. Она плакала и говорила, что я несправедливо вмешиваюсь в ее жизнь, мешаю ей хорошо учиться. Я запретила ей просить и брать у Вас ключ. Она ответила, что не выполнит моего запрета. Прошу Вас не давать ей больше ключ от Вашей комнаты и не приглашать ее к себе. Обещайте мне это.

— Обещаю.

— Хорошо, что мы быстро и легко договорились. До свидания.

Однажды вечером я поднялся на второй этаж банка, чтобы взять нужные мне документы. За решеткой в помещении касс были не только старший кассир, принимавший вечернюю выручку, и представитель общественной организации. Там был управляющий и незнакомый мужчина в военной форме, но без знаков различия. «Неужели опять внезапная проверка кассы?» — промелькнула мысль. Я поздоровался. Провожаемый недовольными взглядами, быстро взял документы и, ни с кем не разговаривая, спустился в свою комнату. Дежуривший в эту ночь охранник Слюнястиков молча постукивал подковками своих сапог, прохаживаясь наверху и

 

- 272 -

не пел песен, как это было раньше. Днем мне стало известно, что при внезапной проверке вечером наличных денег в кассе оказалось на несколько рублей меньше, чем по бухгалтерским данным, и что старший кассир отстранен от исполнения своих обязанностей.

Атмосфера в банке все более и более накалялась.

В следующее воскресенье, возвращаясь из столовой, я услышал невнятный громкий крик: «Пал Григорьевич! Пал Григорьевич! Я зив еще, я зив еще!» На тротуаре в снегу на коленях, опираясь на левую руку, на меня призывно смотрел Василий Алексеевич Зайцев. Он размахивал зажатым в правой руке непочатым литром водки.

— Подойди ко мне. Дай руку. Помоги встать. Ослаб. Проводи домой.

— Василий Алексеевич! Спрячьте литровку-то.

Он засунул литровку в сумку, которая раньше валялась в снегу рядом с ним. Мы встали твердо на ноги и, держась друг за друга, пошли к его дому.

— Пал Григорьевич! Ты знаешь, какой я специалист по бухгалтерии? Нет такого другого ни в одном ближайшем районе. А что толку? Все она, — тряхнул он непочатым литром.

— Еще при старом управляющем Александре Сергеевиче. Бац. Телеграмма. Василию Алексеевичу Зайцеву явиться в Московскую областную контору Госбанка. Явился. Говорят, сам управляющий конторой вызывает. Прохожу, а там главный бухгалтер конторы Щелоков сидит. Поздоровались эдак уважительно. Сесть предложили… И сам управляющий конторой говорит мне: «Думаю я Вас, Василий Алексеевич, главным, понимаешь, главным бухгалтером в Чернь назначить. Как, справитесь?»

— Нет, не справлюсь.

— Почему такое? В бухгалтерии слабина какая есть? Так подучиться можно.

— Нет, бухгалтерию знаю как следует.

— Так почему же?

— Сопьюсь.

Посмотрел управляющий на Щелокова, Щелоков посмотрел на него, а потом оба на меня. «Ну поезжай тогда назад в Плавск на старое место заместителем главного бухгалтера». А сейчас я кто? Контролер бюджетной группы. А Судаков Александр Иванович — заместитель главного бухгалтера — меня пересел. А почему — все она виновата!

 

- 273 -

— Воздерживаться надо, Василий Алексеевич!

— Знаю, что надо. А старуха-то меня поедом заедает. Говорит и говорит мне: «Ведь голова-то у тебя, дурака, — светлая, и руки-то у тебя — золотые. А вот рот-то у тебя...» Что мой рот? А я ей кричу и даже кулаком по столу стукну или даже к носу ее свой кулак суну...

— До свиданья, Василий Алексеевич. Мы пришли. Идите спать.

— Спать не пойду. Надо добавить.

— Не добавляйте. Довольно. До свиданья.

В сенях слышались торопливые шаги «старухи».

 

* * *

 

Перед Новым годом ударили сильные морозы. Под валенками звонко хрустел снег. В основных чертах завершена дипломная работа. Моим старушкам послана небольшая сумма денег. И сделан некоторый запас их на расходы во время поездки для сдачи Государственных экзаменов и защиты диплома.

Ясным утром морозного дня я сошел с поезда на Курском вокзале и приехал в институт. Было уже вывешено расписание Государственных экзаменов, но расписания защиты дипломных работ еще не было. В коридоре встретились с профессором В.В. Иконниковым.

— Написали дипломную работу?

— В основном написал.

— Что значит «в основном»? Она должна быть готова полностью. Читал ее Ваш научный руководитель?

— Сказал, что прочитает после того, как она будет напечатана.

— А отдельные части читал?

— Нет, сказал, что будет читать все целиком. Я написал работу самостоятельно. Он посмотрел только план.

— То, что написали работу самостоятельно, — это хорошо, даже очень. А вот что научный руководитель не прочитал — плохо. Риск. Пойдемте ко мне. Я напишу, чтобы ее напечатали на машинке. После сдачи Вами Государственных экзаменов поставим ее на защиту одной из первых. Как только напечатают — давайте научному руководителю и внешнему рецензенту. Графики, которые мне показывали, хорошо начертили?

— Не рискованно ли нацеливаться на защиту самостоятельно написанной работы одной из первых?

 

- 274 -

— Риск, риск. Конечно, риск есть. Но у Вас был риски огромное напряжение все последние месяцы. С работой в банке справились? Справились! Дипломную работу самостоятельно написали? Написали. Интересные графики начертили? Начертили.

Возвращая мне мою работу с надписью «В печать», сказал:

— Идите в Правление Госбанка к машинисткам. И имейте в виду, что против риска есть страховка. Если будут серьезные замечания рецензента и научного руководителя — текст можно быстро переработать, а защиту перенести на более позднее время.

Сердечно поблагодарив, я передал работу, и на второй день она была напечатана. Незамедлительно отнес экземпляры научному руководителю и внешнему рецензенту. Продержав работу всего лишь два дня, научный руководитель Филлер пригласил меня: «Конечно, текст требует доработки. Но Вы написали его совершенно самостоятельно и довольно правильно. Приемлю и Ваше вступительное слово. Работу я допускаю к защите с оценкой «удовлетворительно». Получите мой краткий письменный отзыв. Теперь давайте побеседуем о недостатках, отмеченных в отзыве, и по тексту». Вопросы, которые мне ставились, не были трудны. Я быстро на них отвечал.

— Не ожидал, что Вы так свободно разбираетесь в проблемах. Желаю успешной защиты.

Я сдал предметы Государственных экзаменов на «удовлетворительно». Внешний же рецензент с отзывом все тянул. Вдруг, когда я в очередной раз пришел в институт, методист сказала мне, что внешний рецензент отказывается допустить мою работу к защите. «Ему необходимо переговорить с профессором Иконниковым и с Вами». Я встретился с рецензентом. Он был неприветлив: «Внимательно прочитайте помеченные мною пять страниц и заметки карандашом. Без изменения текста работа не может быть допущена к защите, хотя она оригинальна и интересно анализирует некоторые вопросы».

Весьма расстроенный, ждал я в институте профессора Иконникова. Проходя через приемную, он сразу заметил мой понурый вид и махнул мне рукою, приглашая пройти за ним в кабинет. Снимая пальто, он спросил: «Что случилось?»

— Рецензент не допускает к защите мой диплом. Говорит, на пяти страницах неправильные формулировки.

 

- 275 -

— Давайте посмотрим.

Быстро и внимательно он прочитал заложенные злополучные пять страниц и замечания.

— И это все?

— Да.

— Пустяки. Идите к машинистке. Продиктуйте пять страниц текста в новой редакции. Покажите измененный текст внешнему рецензенту. Он напишет краткий отзыв. И мы включим Вас в список допущенных к защите. Идите, быстро все делайте. Я позвоню рецензенту.

Через несколько часов пять страниц нового текста были готовы. Я подровнял их к ранее напечатанному тексту и наклеил, не уничтожая первого варианта текста и не вырезая его из уже переплетенной работы. Получилось пять толстых двойных страниц, за что мне и пришлось поплатиться на защите.

Внешний рецензент внимательно и хмуро при мне дважды прочитал новый текст. Написал, что дипломная работа допускается с оценкой «удовлетворительно». «Ну вот видите — все у нас получилось», — с улыбкой сказал профессор Иконников, и в список защищаемых дипломов одного из дней была включена и моя работа.

В день защиты выяснилось, что Председатель Государственной экзаменационной комиссии, вновь назначенный начальник Управления кадров и член Правления Государственного банка СССР отозван по неотложному делу и передал свои обязанности Председателя на этот день члену-корреспонденту Академии наук СССР Михаилу Ивановичу Боголепову. Это был совершенно седой человек с продолговатым, красивым, чисто выбритым лицом, с немного отвисшими щеками желтоватого цвета. Светились проницательные, молодые, внимательные глаза. Вспомнилось, что членом-корреспондентом он был выбран молодым профессором еще в дореволюционное время и в одной из своих статей назвал революцию 1905 года «печальной русской Смутой». Поэтому многие, в особенности начинающие ученые, стараясь нажить политический капиталец, при всяком удобном случае поминали его недобрым словом. Он был самым крупным ученым экономисто-финансистом России, но до Великой Отечественной войны не получил существенного продвижения.

Когда перед защитой дипломной работы зачитали мою краткую автобиографию, он резко поднял голову и сказал:

 

- 276 -

— В автобиографии содержится несообразность. Дипломы защищают студенты очного Московского института, а местом жительства студента Васильева назван город Плавск Тульского округа Московской области.

— Я защищаю диплом экстерном и проживаю действительно в Плавске.

— Тогда все понятно.

В отведенное время я кратко изложил содержание работы.

— Как Вы собирали такой огромный материал по совхозам, расположенным в семи районах? — последовал вопрос члена-корреспондента.

— Плавское отделение Госбанка — Головное. Ему подчиняются шесть других. Основные материалы отделения регулярно предоставляются в Плавск. Так же и материал треста.

— Как Вы осуществляли связь с научным руководителем?

— Первоначально научному руководителю были представлены в Москве план дипломной работы, часть графиков и начало текста. Перед защитой переданы текст работы и текст вступительного слова.

— Вы виделись с научным руководителем дважды и текст писали самостоятельно, без чьей-либо помощи?

— Да.

— После прочтения текста научным руководителем и рецензентом пришлось значительно переработать написанное?

— Изменено пять страниц.

— Есть к дипломанту вопросы у членов комиссии?

Вопросов не было.

В соседней комнате я ждал решения Государственной экзаменационной комиссии.

Однако там, как стало известно позднее, единого мнения не было. Член комиссии молодой профессор З.В. Атлас, листая работу, обнаружил злополучные пять склеенных страниц, взял лезвие безопасной бритвы и успешно разъединил их. В первом варианте были обнаружены неточные формулировки и даже несколько ошибочных. Они были зачитаны. Поэтому три члена комиссии оценили диплом как удовлетворительный. Председатель М.И. Боголепов на основе свободного вступительного слова дипломанта, графиков и выводов счел дипломную работу самостоятельно

 

- 277 -

написанной, почти без помощи научного руководителя, содержащей элементы научного исследования и заслуживающей отличной оценки с плюсом. Все четверо твердо стояли на своих позициях и приняли решение считать диплом удовлетворительным, но в связи с тем, что в нем содержатся элементы самостоятельного научного исследования, рекомендовать дипломанту поступить в аспирантуру и работу в техникуме или на курсах повышения квалификации.

На следующий день возвратившийся Председатель принял меня, сказал, что в Орле на курсах по повышению квалификации есть свободная вакансия. Мне надо вернуться в Плавск и ждать вызова на работу в Орел.

Ликующий, во второй половине следующего дня возвратился я в Плавск. Сразу же встретился с управляющим, рассказал об успешной защите диплома и предполагаемом откомандировании меня в Орел. С хмурым видом все это выслушал управляющий. Сухо поздравил с защитой диплома и покачал головой:

— А мы в Ваше отсутствие получили несколько ругательных писем из Московской областной конторы. В частности, с упреками существенными и по кредитной работе. Значит, так... Годок погастролировали в Плавске, отрастили крылышки и теперь хотите полетать? А наше отделение Госбанка? Черт с ним? Буду категорически возражать против перевода Вас в Орел. Вам надо еще значительное время поработать в низовом звене на такой ответственнейшей работе, как здесь. Кредитный отдел у нас не укомплектован. Работники слабые. Финансирование строек Комитета резервов происходит отсюда, а расположены они не в одной области. Шесть районных отделений Госбанка подчинены Вам по кредитованию крупных свиноводческих совхозов. Все планирование и выдачу огромных кредитных вложений и огромных же средств на финансирование оборонных объектов кому передадите? Нет подходящего человека. Повторяю, категорически буду возражать против перевода Вас из Плавска.

Шли дни. Неделя, вторая. Вызова не было. Я написал два письма. Одно — в Управление кадров Правления Госбанка СССР. Второе — в Отдел кадров Московской областной конторы. Ответа не было. Прошло два месяца. Нервничал. Напряжение нарастало. Работал в отделении усердно, готовясь одновременно к занятиям на курсах. Наконец, не выдержал и послал телеграмму в Московскую областную

 

- 278 -

контору: «Связи неполучением ответа выезжаю Орел не сдав дела».

Через два дня пришла телеграмма. «Управляющему Плавским отделением Госбанка. Предупредите Васильева случае отъезда без сдачи дел назначение Орел заменяется привлечением уголовной ответственности».

Передавая мне эту телеграмму, управляющий иронически улыбнулся. «Как видите, не все обстоит так просто, как Вам представлялось. Что будете делать?»

— Работать в Плавске до получения распоряжения. Надеюсь, у Вас нет оснований считать, что я стал трудиться хуже?

— Так-то оно, пожалуй, так. Серьезных претензий к Вам нет. Но надо бы Вам успокоиться и годок-другой поработать здесь.

А время все шло и шло. Я понимал, что в Орле давно уже шли занятия. Их вел кто-то другой. Луч света, который мне померещился, погас. Значит, надо готовиться к долговременной службе здесь. Неприятность не велика. Мысль, внушенная мне членом-корреспондентом Академии наук СССР об аспирантуре, которая раньше брезжила как мечта, почти несбыточная мечта, переросла в уверенность: надо целеустремленно идти к ней. Она достижима и зависит от себя самого.