Остров Вайгач - бухта Варнека, Амдерма,

1933 -1936 годы

Июль 1930 года, но сквозь ледяные поля и нагромождения торосов Ледовитого океана к берегам пустынного полярного острова Вайгач пробивается караван судов из Архангельска. Путь прокладывают ледоколы "Седов" и "Малыгин". За ними следуют пароходы "Метель" и "Глеб Бокий" Управления Соловецкого лагеря. Войдя в пролив Югорский Шар, караван свернул к бухте Варнека, находящейся в юго-западной части острова. Так на малообитаемый Вайгач из Соловков доставили около сотни заключенных. Среди них были осужденные на разные сроки по ст. 58 (политические), уголовники - в основном воры и хулиганы, и "тридцатипятники", имевшие ранее судимость, а теперь получившие три года для профилактики. Естественно, вместе с ними высадились чекисты. Были также и вольнонаемные специалисты. Но опытные геологи, горняки, инженеры и топографы - все были з/к. Это была первая группа участников экспедиции, направленная на Вайгач по заданию ОГПУ для освоения острова, поисков и разработки полезных ископаемых.

Экспедицию возглавлял в недавнем прошлом латышский стрелок, бывший начальник Соловецкого лагеря Федор Иванович Эйхманс, ответственный

сотрудник высокого ранга с четырьмя ромбами в петлицах. Его заместителем был Ская Эдуард Петрович, также бывший латышский стрелок, начальник охраны Смольного в 1917-1918 гг.

Высадка людей, выгрузка продовольствия, лесоматериалов, рубленых домов, угля, тракторов, горючего с пароходов производились прямо на лед. Затем на санях грузы доставлялись на берег. До него было около трехсот метров. Работать приходилось вручную... К ноябрю 1930 года вырос поселок из пяти зданий: радиостанция, столовая, домик начальника экспедиции и его помощников, медпункт - и бараки.

В начале 1931 года на противоположном берегу бухты - мысе Раздельном -был заложен рудник для добычи свинцово-цинковой руды, была пущена в ход обогатительная фабрика. Начальником рудника был Езеев, горными десятниками (штейгерами) - заключенные Егорченко, Оношко, Вербило. Запомнился и бригадир откатчиков Шевченко. Работали мы в руднике в три смены - по шесть часов.

Руда на тачках доставлялась на берег. Летом ее загружали на карбасы, а они перевозили ее на рейд, к пароходам. Труд был ручной, тяжелый. Только из карбасов руда поднималась на пароход лебедкой.

Поселок разместился вдоль береговой полосы на небольшой возвышенности. За ним, на невысокой сопке - радиостанция. Начальником радиостанции экспедиции был Ковалев, опытный радист. Большую помощь в сооружении оказал ему коллега с Югорского шара - Попов. Рядом были дом начальника экспедиции, здание Управления и Оперчекотдела, казарма ВОХРа и неподалеку от нее, на самом краю, небольшой домик - карцер (он же следственный изолятор) на 4 крохотных камеры.

Эйхманс был энергичным администратором, умело организовал строительство, быт и порядок. В поселке не было разграничения между заключенными и вольнонаемными. Все жили рядом, работали вместе и свободно общались. Не было никаких зон, запретов. Заключенные в свободное время могли прогуливаться вместе с вольными без всякого специального разрешения или пропусков, бегать на лыжах.

В 1933 году в поселке был построен прекрасный клуб, в котором разместилась богатая библиотека. Большая часть редких книг, видимо, была конфискована у "врагов народа"...

В том же году из Соловков прибыла новая партия заключенных. В трюм грузового парохода "Красное Знамя" загнали 720 человек. Расположились мы в одном из пустовавших отсеков, прямо на холодном полу. Удобств никаких не было. По расчетам высшего начальства, путешествие мы смело могли бы перенести в летних шароварах из "чертовой кожи", в потрепанных, перелатанных телогрейках и в полуразвалившихся "чунях" - последней лагерной моды подо-

бия обуви, выдумки какого-то умника из ГУЛАГа, изготовлявшейся из старых автомобильных покрышек, сшитых тонкой стальной проволокой. Паек в дорогу получили обычный, как положено по инструкции: селедку и хлеб. Мест в трюме хватало с избытком. Я устроился в удобном местечке со своим другом по этапу и неудавшемуся побегу Леонидом Муниным, уже крепко ставшим на ноги после лечения у лагерных коновалов на Поповом острове и в Соловецком лагере. К нам присоединился Аршанинов, инженер-строитель из Смоленска, человек старше нас лет на двадцать. Вскоре, как водится, все перезнакомились друг с другом. Нашлись знакомые по предыдущим этапам и лагерям, даже земляки. Начались обычные воспоминания. Состав заключенных в нашем этапе подобрался довольно разношерстный. "Контрики", осужденные по ст. 58, преобладали. Было много бытовиков, осужденных за растрату, злоупотребления, взятки и халатность. Несколько человек были из числа осужденных по Указу от 7.08.1932 года с заменой высшей меры наказания на десятилетний срок ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь). За ними следовали уголовники - рецидивисты всех мастей, или, как в то время их называли, "отрицаловкой": убийцы, воры, бандиты, насильники, аферисты и им подобные. Были и лица без определенных занятий и места жительства, ранее судимые. Сразу после освобождения их задержали при облавах и подвели под придуманную статью 35. По ней они получали срок три года, хотя на момент ареста не совершили никакого преступления. Их арестовывали в целях профилактики. Такую же меру применяли и к женщинам, подозревавшимся в проституции и общении с уголовными элементами.

Рецидивисты сходу заняли отдаленный угол и с нашим братом не общались. Там это "кодло" резалось в самодельные карты, играя в "стос", "буру", "очко" - излюбленные в уголовном мире. Хотя игра, как обычно, велась на "интерес", никаких эксцессов не было. К нашему великому удивлению, ни один из блатарей не пытался "качать права", отбирая у "контриков" полюбившуюся вещь и кусок хлеба, не проигрывал их "шмоток" - жалких остатков былой одежды. Мы все были настороже, так как хорошо знали их нравы. Но никто из блатарей не нарушал спокойствия в трюме.

Причину столь необычного поведения уголовников мы узнали позже, на Вайгаче. Оказывается, в этапе находились два крупных "пахана" - авторитетных вора в законе. Еще до посадки на пароход они дали начальству "честное воровское слово", что на этапе будет "мировой порядок и братва бузу поднимать не будет". Один из этих "паханов" был известный московский рецидивист Закржевский, от одного его взгляда любой урка дрожал, как осиновый лист. После кратковременной остановки в Архангельске мы вновь тронулись в путь по-прежнему в полном неведении о том, куда нас везут...

Ночью разыгрался сильнейший шторм. Пароход наш, словно щепку, швыряло из стороны в сторону, и нам крепко доставалось в полутемном трюме. Ходили, как пьяные, сталкиваясь друг с другом и отделываясь синяками и шишками на лбу. При сильной бортовой качке нас беспрерывно бросало от одного борта к другому. Свалила морская болезнь, и мы вставали только при крайней надобности - "до ветру". Матросский гальюн был для нас закрыт. Наш туалет - деревянная пристройка, открытая со всех сторон, огороженная только на метровую высоту досками. Вся шаткая конструкция была выдвинута за корму на расстояние трех метров над бездной воды...

На третьи сутки шторм стал стихать. После Архангельска в трюме заметно похолодало. Один из вышедших на палубу сообщил, что в море плавают льдины. Ошарашенные этой вестью, мы принялись строить догадки: куда нас несет нелегкая?

Во второй половине дня кто-то крикнул, что показалась земля. Прошло еще около часа. Пароход стал заметно снижать скорость. Раздался длинный басистый гудок. Застопорились машины. С грохотом была спущена в море цепь с якорем. Мы стали готовиться к высадке. Но только через час над нашей головой открылся люк. Послышалась команда: - С вещами наверх!

На палубе увидели: пароход стоит посреди узкой бухты, с двух сторон зажатой невысокими холмистыми пустынными берегами. С правой стороны - поселочек с длинными бревенчатыми бараками. Их было не более десятка. На вершине бугра над поселком маячил чум, а с ним рядом - человек в странной меховой одежде, как нам стало позже известно - оленьей малице... На проти-

воположном берегу возвышался деревянный шахтный копер и невысокий террикон. А вокруг была голая тундра: ни кустика, ни дерева. Небо над нами нависло тяжелыми, темно-свинцовыми облаками.

От берега к пароходу направился катер с баржей на буксире и вскоре причалил к нашему борту. Спустили сходни. Прозвучала команда: "Всем с вещами вниз!" Высадились на каменистый берег. Здесь собралось немало зевак, благо день выдался сносный, без дождя и ветра. Местное начальство произвело перекличку. Мы ожидали, что последует еще и непременный шмон. Но, к нашему изумлению, нас на этот раз избавили от позорного обыска и сразу объявили, что мы можем идти в столовую. Мы бросились к ней со всех ног.

Четверо суток без горячей пищи давали о себе знать. Войдя в столовую, остановились в изумлении. После прежних жутких, лагерных пищеблоков показалось, что мы попали в рай... Помещение было просторное, чисто выбеленное. Столы застелены чистыми клеенками, на подносах - горки ароматного хлеба. В раздаточном окне дымились тарелки с первым блюдом. Оказалось, что здесь не требовались ни талоны, ни специальные жетоны. Пищу выбирал сам едок. Хочешь - бери борщ, хочешь - наваристый гороховый суп. Да еще и мясо в борще и в супе! И не в микроскопических дозах, как в обычных городских столовых на воле...! Долго не раздумывая, я схватил тарелку со своим любимым борщом. Это был настоящий украинский борщ! Но едва я поднес ложку ко рту, как сразу обжег язык и губы. Борщ был покрыт золотистой пленкой жира, а я с детства не мог терпеть его. Пришлось собирать жир ложкой и выплескивать в пустую тарелку соседа. Съел я свой борщ, и аппетит разыгрался. Сосед же, из местных зеков, смеется и говорит: «С голодухи бывает. Понимаю. Бери смело еще тарелку. Тут нечего стесняться. Ешь, сколько душа пожелает!» Что ж, раз дают, то бери. Съел еще порцию борща. Пошел за вторым. Батюшки мои! Глазам своим не поверил! Настоящий мясной соус. Просто невероятно, что я в лагере и сейчас 1933 год, когда по всей стране свирепствует голод. Вспомнил Крым, Украину, мертвецов на улицах. Детей и женщин, роющихся на помойках. Куда же мы попали? Вся наша братия только рты раскрыла в недоумении. А тут еще и третье блюдо - компот! Ну, дальше ехать некуда. Живи и радуйся!

Заключенные питались на Вайгаче с первых дней основания лагеря и до конца так, как на материке не питались вольные специалисты. Заключенные в других же лагерях гибли от голода, как мухи. На Вайгаче мы имели трехразовое высококалорийное питание, в состав которого входили в большом количестве говядина, свинина, баранина. В столовой заключенный получал питание из трех блюд в таком количестве, сколько ему желалось. Отправляясь на работу, любой мог взять в столовой хлеба в неограниченном количестве, а у столовой в тамбуре всегда стояла бочка с селедкой, открытая для всех. В магазине заключенный, наравне с вольнонаемными, всегда мог купить не только колбасу, сыр, масло, шоколад, но и костюм. Я сам ходил в костюме, купленном на Вайгаче. Волосы у нас не стригли.

В лагере Вайгачской экспедиции "особого назначения" (таково официальное наименование нашего лагеря) мне объяснили причину столь невиданного питания. Оказывается, паек согласован с руководством Главсевморпути и рассчитан на рабочих арктических предприятий, в состав которых входил горнорудный трест, обслуживающий Вайгачский лагерь.

В первый же день прошли санобработку. Приятно помыться в бане по-человечески, когда тебя никто в шею не гонит с криком "скорей". Все получили новое обмундирование и настоящие сапоги. С радостью, помывшись в бане и переодевшись, после зловонного трюма "Красного знамени" вздохнули свободно, полной грудью. Поселили нас по разным баракам. Вместо обычных сплошных нар - вагонка, как в поезде. Матрасы, набитые не стружками, а сеном. Чистое постельное белье, толстые шерстяные одеяла. Как в хорошем санатории. Чудеса, да и только!

Вечером распределили нас по бригадам с учетом специальности. Я попал в бригаду горняков, нежданно-негаданно стал шахтером. Завтра можем отдыхать, а послезавтра - на рудник!

В летнее время на работу мы добирались через бухту карбасами, ведомыми катерами. При сильном шторме, когда эта переправа становилась опасной, шли до рудника пешком, вдоль берега вокруг бухты, более двух километров. Зимой - через бухту вдоль вмороженных в лед деревянных столбиков с натяну-

той на них проволокой, чтобы во время сильной пурги не отклониться в сторону и не погибнуть в снежной круговерти. При такой погоде человек не мог иной раз видеть идущего впереди на расстоянии одного метра.

К 1936 году поселок разросся. Заключенные специалисты еще в 1932 году за хорошую работу получили право вызова на Вайгач своих жен и детей. Им были созданы все условия для проживания и работы наравне с вольнонаемными.

Вскоре после затопления рудника на Вайгаче центр экспедиции перебазировался в Амдерму - новый поселок на материке, на побережье Карского моря, где был заложен рудник для разработки флюорита (плавикового шпата), так необходимого для металлургической промышленности. Это месторождение было открыто геологом Преображенским, умершим от инфаркта в забое рудника на Вайгаче в начале 1935 года. Все руководство по освоению района перешло к Главсевморпути, основавшему на базе экспедиции Вайгачский горнорудный комбинат, начальником которого был Храмов. Экспедиция снабжала комбинат рабочей силой из состава заключенных.

За поселком, напротив рудника, было построено большое двухэтажное здание Управления комбината, от поселка Амдермы до рудника выстроена лежневая дорога из леса, спасенного с затонувшего на Белом мысу эстонского парохода "Кенник", везшего груз экспортного леса в Европу осенью 1933 года. По лежневке добытый флюорит доставлялся двумя автомашинами на берег, где он концентрировался для погрузки на пароходы.

Поселок Амдерма к 1936 году вырос. В нем было несколько хороших бараков для заключенных, дома для специалистов и вольного состава, двухэтажная столовая, клуб, магазин, котельная, баня, электростанция. На широкой береговой пойме устроен аэродром, на котором приземлялись самолеты из Архангельска, доставлявшие в Амдерму специалистов и начальство, а также почту. Ими управляли известные полярные летчики - Фарих и Сушинский. На этот аэродром садились тяжелые самолеты покорителей Арктики: Героев Советского Союза Водопьянова и Махоткина при перелете Москва - Земля Франца Иосифа зимой 1935-1936 года. Летом Амдерму посетила комиссия Главсевморпути во главе с Отто Юльевичем Шмидтом - начальником Главсерморпути. В составе комиссии

находились начальник политуправления Беренгавинов и его заместитель Илья Федорович Адамович. Пройдет полтора года, и Беренгавинов будет расстрелян как враг народа, а с Адамовичем, получившим 25-летний срок, я встречусь под Ухтой, куда он попадет спецэтапом вместе с Григорием Филипповичем Ягодой - отцом палача Генриха Ягоды.

Воды на Амдерме часто не хватало зимой, так как небольшая речушка Амдерма во время сильных морозов промерзала до дна. Для пополнения водных ресурсов рабочие выпиливали за поселком блоки уплотненного ветром снега, на вагонетках подвозили к котельной, где в огромных емкостях снег перетапливался в воду.

На Амдерме наступило чудесное, небывалое для здешних мест лето 1936 года. Большей частью стояла ясная, тихая погода. Из Амдермы в различные уголки материковой полосы от Кары до речушки Каратаихи отправились полевые геологические и топографические партии для поисков рудных месторождений и топографических съемок. Я попал в партию под руководством опытного военного топографа Акулова Ивана Николаевича. Нашим заданием было провести съемку местности от Амдермы в сторону озера Тоинто. Партия состояла из 12 человек. Разместились мы в двух палатках в пяти километрах от поселка.

Работали спокойно до начала сентября. В связи с убийством Выучейского - председателя Ненецкого окружного исполкома - мы внезапно получили распоряжение прекратить все работы. Вскоре лагерь был ликвидирован. Семнадцатого октября 1936 года всех нас на том же пароходе "Красное знамя" отправили в Архангельск. Оттуда на барже по Северной Двине и Вычегде до Усть-Выми. А от нее по тракту до Чибью (будущий город Ухта) шли пешком. Так мы попали из Вайгача в столицу Ухто-Печорских лагерей.

Бывшие вайгачане рассеялись по многочисленным лагпунктам, начиная от Усть-Выми и кончая Воркутой. Многие из них погибли во время массового террора и расстрелов, учиненных оперуполномоченными из Москвы Кашкетиным и Григорошиным в 1937-1938 годах... Мой бывший начальник и друг - Акулов Иван Николаевич был вместе с 240 заключенными сожжен заживо в бараке на Ухтарке в апреле 1938 года... В мае того же года там был уничтожен и мой одноделец Михаил Острономов.