Глава 6

МОЯ ТУЛЬСКО-РЯЗАНСКАЯ РОДИНА

Меня иногда спрашивают: почему я говорю про себя «туляк», хотя родился и до десятилетнего возраста жил в деревне Бегичевке Данковского уезда Рязанской губернии. Я поясняю. Действительно, я родился 21 марта старого стиля 1907 г. в Бегичевке, по народному названию «Большак», здесь меня крестили, и в бегичевском доме прошли мои детские годы. Но крестил меня священник церкви села Никитского отец Василий Миловидов, село это совсем близко от Бегичевки, всего две версты, только Дон пересечь, но находилось в Епифанском уезде (теперь Куркинском районе) Тульской губернии. Поэтому и записан я был в метрическую книгу села Никитского на Дону, и таким образом по документам оказался тульским. К тому же следующие пять лет моего детства и отрочества я прожил в городе Туле и Тульской губернии. И так повелось, что родина моя — земля Тульская, а фактически выходит — Рязанская, и детские мои воспоминания о ближайших соседях — родных и близких — в большинстве своем относятся к жителям Рязанской губернии.

Деревня Бегичевка, помнится, имела сто с лишним дворов и тянулась почти на версту вдоль «большой дороги»,

идущей от начала деревни, примыкавшей к усадьбе, до уездного города Данкова. Свое народное название «Большак» паша Бегичевка получила именно благодаря своему расположению на «большой дороге». Что такое «большая дорога», или «большак», знают только, вероятно, пожилые жители деревни. Эти дороги теперь или распаханы, или, и лучшем случае, превращены в шоссейные. А раньше это были широкие тракты, связывающие между собой города и села. По российским большакам в старину располагались почтовые станции, трактиры. В отличие от обычных проселочных дорог, на которых проходили одна или две колеи, по большаку их тянулось до десяти. Правда, хорошо накатанных колей было всего три-четыре, остальные зарастали травой. Зимой накатывалась одна широкая полоса, по которой могли мчаться тройки. Летом после дождя по накатанным колеям образовывалась «ременная» дорога — очень меткое народное название: телега и любой экипаж мягко катились по такой дороге, как по ремню.

Больше половины своей жизни я прожил в деревнях и селах. Что такое село и чем оно отличается от деревни? Сейчас — ничем, а раньше в селе была церковь, в больших селах — две. Недавно мне довелось услышать, что село якобы объединяло в административном отношении несколько соседних деревень. На самом деле это не так. До революции первичной административной единицей была волость, во главе которой стоял старшина. У старшины был полостной писарь, а полицейские обязанности выполнял урядник. В первые годы революции волости еще сохранялись, их возглавлял волостной исполнительный комитет (ВИК); существовал начальник волостной милиции. В конце двадцатых годов волости упразднили, их заменили сельсоветы. Позднее, в тридцатых годах, почти все сельские церкви были закрыты и разрушены. Тем самым села утратили свой исконный духовный облик, оставаясь наряду с деревнями простыми населенными пунктами.

В дореволюционной России у каждого села был свой церковный приход, к которому, кроме самого села, относились наиболее близко стоящие деревни. Священник в селе выполнял церковную службу и совершал требы (венчание, крестины, молебны, заупокойные службы). Он не получал заработной платы, но зато имел крестьянский надел и всей семьей трудился на земле. Некоторые священники держали у себя одного или двух работников. Бегичевка относилась к приходу почти примыкающего к ней большого села Екатерининское, в котором на высоком берегу Дона, близ усадьбы Марии Степановны Бегичевой, стояла великолепная церковь XVIII века в честь Покрова Богородицы. Но по традиции, еще со времен моего прадеда, семья моего деда и наша почти всегда ходили молиться в Никитскую церковь, построенную в середине прошлого века в честь святого Никиты-мученика.

Церковный приход не имел отношения к административному делению данной территории. Так, например, Никитская церковь, находившаяся в Тульской губернии, имела приход, охватывающий две деревни Рязанской губернии (Горки, Гаи). Я хочу подчеркнуть, что назначением села было духовное объединение соседних деревень, независимо от их административного подчинения. Специфическую особенность представляла планировка больших сел, которая определялась особенностями рельефа и гидрографии местности. В больших селах, кроме главной улицы, были слободы, иногда разделенные между собой рекой и ее притоками. На плоской степной территории слободы села обычно примыкали к магистральной улице. Разделенные между собой слободы, как правило, имели каждая свое наименование. В деревнях тоже бывали ответвления, которые назывались раньше проулками.

Замечательной особенностью старых деревень Центральной России было наличие водяных мельниц. Эти совсем немудреные сооружения устраивались на всех мелких

речках и приносили большую пользу не только своим назначением молоть зерно, но и регуляцией речного стока. Обычная высота плотин речных мельниц — пять аршин, т.е. три с половиной метра. Маленькая речка, почти ручей, вблизи которой располагалась деревня или село, становилась широкой рекой, в которой можно было не только с удовольствием купаться, но и полоскать белье, поить скотину, предоставить наслаждение водоплавающей птице. До чего же был великолепен наш Дон у деревень Бегичевка, Горки, Гаи и дальше, до мельницы в Нелядине! А ниже, верст на шесть-семь, — другая мельница. Так получался каскад, и притоки тоже регулировались.

Хочу отметить еще некоторые особенности российских деревень. У некоторых из них все жители иногда наследовали свои фамилии по названию деревень. Я знал деревню Соболевку в Тульской губернии, где все жители были Соболевы, в другой — только Петровы и Павловы, в третьей — одни Козловы. Что же касается нашей совсем небольшой Бегичевки, то в ней можно было встретить не одну-две, а целый десяток фамилий: Дудкины, Грачевы, Кузнецовы, Бурмистровы, Козловы, Моргуновы, Чугуновы, и я еще, наверное, не всех запомнил. А избы, одежда, говор, привычки... Все это указывало на многоликость наших деревень.

П.С.Тургенев в «Записках охотника» очень отчетливо объясняет большое различие орловских и калужских деревень. Тут ясно — хотя бы из-за неодинаковых природных условий. Но в другом рассказе тот же Тургенев, отправляясь на охоту, говорит, что не любит останавливаться в такой-то деревне, так как в ней, кроме хлеба и сена, ничем не разживешься. Это уже не разные губернии, а какие-то соседние деревни. В одной все достанешь, а в другой — только сено и хлеб. Сейчас, правда, я не знаю у себя на родине, где можно и деревне свободно достать хлеб и сено. Думается, ни к одной избе не найдешь в избытке даже такого товара.

Жизнь сел и деревень в дореволюционный период была тесно связана с усадьбами помещиков. Среди них были старожилы, жившие почти всю жизнь в деревне и поэтому крепко связанные с крестьянами со времен крепостного права. О таких с прошлого века моя прабабушка Е.И.Раевская в своих мемуарах вспоминает, называя фамилии своего мужа Ивана Артемьевича, Муромцевых, Бибиковых, Бегичевых и других. Я, кроме своих родителей, могу назвать семью моего дяди И.И.Раевского, жившую наискосок от Бегичевки на левом берегу Дона в деревне Гаи, затем М.С.Бегичеву, ее племянника Д.Н.Бегичева, семью Мордвиновых на хуторе Утес, Философовых в селе Нелядине (от нас шесть верст по большаку).

К помещикам, только временами навещавшим свои владения, можно отнести богача-миллионера Д.С.Нечаева-Мальцова. Его дворец в захудалой деревне Полибино находился в двенадцати верстах от нас. Когда Нечаев появлялся у себя в Полибине, он считал своим долгом делать визиты соседям.

Привожу еще одну мысль, с которой, может быть, не все согласятся. Но, по моим представлениям, крестьянский быт в дореволюционной России во многом зависел от характера отношений между крестьянином и помещиком. Я помню, как говорилось о бедности полибинских крестьян. Ведь их помещику Нечаеву-Мальцову ничего не стоило обогатить своих крестьян, хотя бы покупкой им лошадей, любого скота, не говоря уже о благоустройстве изб. Но он ничего этого не делал. Говорили, что когда он приезжал в деревню и крестьяне встречали его, он, кроме двух-трех ведер водки, ничего не жертвовал. С другой стороны, он расходовал большие деньги на украшение музея Александра III (теперь — Музей им. А.С.Пушкина в Москве).

Обратная картина наблюдалась во взаимоотношениях крестьян со сравнительно небогатыми помещиками. На ху-

торе Марьино близ села Татищево помещиком был Дмитрии Никитич Бегичев, женатый на француженке Марье Камильевне. Сам Дмитрий Никитович часто бывал в отлучках, и хозяйством фактически управляла его жена. Все крестьяне окрестных сел и деревень обожали Марью Камильевну, и до ее смерти в 1951 г. они наведывались к ней в Москву с подношениями каких-нибудь деревенских гостинцев.

Мне известно положительное отношение крестьян деревень Бегичевка, Гаи и других к семье моего деда, семьям его сыновей (моего отца и дяди) и даже молодым — моего Поколения.

Село Никитское Епифанского уезда Тульской губернии получило к своему названию добавление «на Дону» для отличия от другого села такого же названия, расположенного в Богородицком уезде той же Тульской губернии.

В начале прошлого века, а может быть, и раньше, Никитское-на-Дону было родовым имением моих предков Раевских. Из воспоминаний моей прабабушки Екатерины Ивановны следует, что вскоре после бракосочетания и 1835 г. она с мужем переехали в Никитское и почти постоянно там проживали. В конце прошлого столетия Никитское перешло во владение младшему сыну Екатерины Ивановны — Дмитрию Ивановичу Раевскому, а после его смерти и 1903 г. это имение наследовал мой отец. Большой двухэтажный дом в Никитском к началу нынешнего века обветшал, и наша семья в нем никогда не жила. Однако дом просуществовал довольно долго, и после революции там еще жил персонал никитской больницы.

Я помню Никитское с детства, мы приезжали туда в церковь и в гости к моему двоюродному дяде Сергею Александровичу Бергеру, постоянно жившему там с семьей и одно время выполнявшему должность управляющего имением. Это было большое, простирающееся на версту село со слободами, расположенными перпендикулярно к основной

улице. В селе, кроме созданного по инициативе моего отца магазина, Общества потребителей (народное название «Потребиловка»), была большая лавка купца П.П.Разоренова. Эту лавку в теперешнем понимании можно назвать универсамом. Ее ассортимент был очень широким и приспособлен в основном к нуждам крестьян. В магазине Разоренова, кроме чая, сахара, дешевых конфет, пряников и всякого съестного, можно было купить сбрую, керосин, деготь, рогожи; из так называемого красного товара: ситец, дешевое сукно, всевозможную галантерею и даже головные уборы — картузы, шапки.

В предвоенные годы жизнь в Никитском била ключом. Молодежь из местной интеллигенции — дети священника, почтовые служащие, медицинский персонал больницы, Разореновы — и другие устраивали вечеринки с танцами и даже ставили спектакли: помню водевили Чехова. Молодые парни и крестьянские девушки веселились по-своему, а некоторые из них присоединялись к интеллигенции. Особенно весело было в престольный праздник Ивана-Воина, а также на Святках и в дни Пасхи.

Жизнь в Никитском начала гаснуть в конце двадцатых годов, с началом коллективизации, а затем эти замечательные уголки тульско-рязанского края практически были стерты с лица земли.