Борьба за жизнь и достоинство
Вечер. Зэки толпятся у буржуек, сушат портянки, чинят одежду, ботинки. Кто-то, раздевшись догола, ищет в одежде вшей. Многие просто сидят с краю, свесив ноги с нар, Мое место во втором ярусе, десятый от торцевой стены барака. А вообще места не нумерованы, укладываются люди по счету, каждый знает соседей и оставляет место. Сесть же негде, только с торца нар. На дворе мороз. Куда податься бедному зэку! Полез в свою нору.
Устал за день. Хочется спать, но не могу. Закрою
глаза - сразу наплывают думы, сердцебиение отдается в ушах, не могу успокоиться. Лезут в голову дурные мысли, о смысле жизни, например. Может кончить все разом? Ведь ничего хорошего уже не будет...
Встал. Вышел на мороз. Беспечная луна зависла на небе, звёзды безмятежно мерцают, а здесь, на земле - слезы, кровь, мука. Дали "отбой". Теперь уже нельзя ходить по зоне. Вернулся на свое место и долго-долго лежал без всяких мыслей... Проснулся ночью от возни по соседству и стонов. Кто-то умирал, звал кого-то родного. Из санчасти пришел сонный фельдшер, дал больному успокоительное. Он в самом деле умолк. Утром узнали - умер... Это обычное дело в лагерном бараке - был человек, чье-то дорогое дитя, отец, муж и нет его. Каждый день умирали несколько доходяг. С похоронами проблем нет. Мертвых сами арестанты кладут на сани и отвозят в общую яму - могилу, там снимают одежду (не пропадать же добру) и бросают. И так, пока яма не заполнится. Зима, ничего страшного.
"Подъем!" - гремит поутру. У штабного барака на проволоке висит буфер железнодорожного вагона. Звон от него зависает в морозном воздухе над зоной. Все разом встают, в проходе давка, толкотня, ругань, желающие умываются снегом. Бригадир выстроил нас в колонну - на завтрак.
Столовая - такой же деревянный барак. Здесь установлено четыре ряда узких длинных столов, скамеек нет; зэк должен съесть свой завтрак стоя за две-три минуты.
Бригадир с назначенным помощником получил по списку хлебные пайки: на виду у всех раздал пайки передовикам, перевыполнившим норму на 125 процентов - по 800 граммов, на 100 процентов - 600 граммов, а мне и еще троим на первый раз тоже по 600 граммов. Тем, кто норму не выполнил, выдавалось по 400 граммов хлеба на день для постепенного умирания от недоедания.
Надо было видеть, с какой, пронизывающей душу жадностью смотрели на эти пайки сорок пар глаз!..
"На развод!" - гремит по всей зоне. Бригада бегом к воротам. Горе опоздавшим. С ними на виду у всей зоны обязан расправляться бригадир. Как правило, бьют, но не до смерти. У заключенных доходяг и так "еле-еле душа в теле".
У ворот бригадам раздают наряды: на стройку
заводов, домов, железной дороги, а в основном в леспромхоз, где принимали и разделывали лес, сплавляемый по реке Кан.
Лагерь наш в некоторой степени был пересыльным. Здесь шла пересортировка зэков. Лучших, то есть более здоровых, сильных отбирали на крупные стройки: тут оставляли доходяг или кандидатов в доходяги. Однако, как и всюду в советской стране, у лагеря был свой производственный план, и руководство правдой и неправдой ухитрялось оставлять в зоне и здоровых зэков.
В этот раз наш наряд был в леспромхоз. Это в четырех километрах от лагеря. Расстояние считается близким, и бригада в наряд идет пешком, окруженная конвоирами с собаками. Движение строго нормировано - восемьдесят шагов в минуту. Шаг в сторону или отставание считается за побег - конвой стреляет без предупреждения.... Сил нет идти, ноги еле держат, сердце бьется в груди, словно намерено выскочить, а идти надо. Идти из последних сил. Одна мысль движет тобой - не упасть, дойти... Бригадир без конца оборачивается и говорит: "держитесь, крепитесь!" - а когда видит, что мы на последнем издыхании, властно приказывает: "Иван, Гриша, подхватите новых!" - И сам подходит, берет меня под локоть.
Хорошо, что у нас такой бригадир. Говорят, что обычно бригадирами над политзэками ставят бытовиков, самых жестоких паханов, превосходящих в своих садистских наклонностях даже оперативников. Обычно, подобрав в подручные себе подобных, они эксплуатируют безответных политзаключенных...
Итак, чудом добрались до леспромхоза, и я свалился, задыхаясь, совершенно обессиленный. В таком состоянии были и многие другие. Сколько же потенциальной силы в человеке! Едва отдышавшись, мы взялись за свою работу. Нам нужно было пилить из бревен-маломерок рудостойки для крепежа проходов, штреков в шахтах.
Лагерный леспромхоз располагался вдоль берегов Кана. Территория была огорожена толстым горбылем (стройматериала хватало), поверху обтянута колючкой, а вдоль забора на обозримом расстоянии виднелись вышки для вооруженной охраны. Впрочем, сторожевая часть нового для меня производства была обычной. Я принялся вникать в технологию дела.
На реке устроены "карманы" для загона бревен. От них тянутся к крутому берегу шесть цепных транспортеров с поперечными брусками-ползунами. На них установлены острые зубцы, которые и подцепляют бревна. С одного конца транспортер опускается в реку, в карман, а с другого соединяется с электрической лебедкой. По обе стороны транспортеров высятся штабели бревен; видно, что укладка ручная. Зимой транспортеры не работали.
Заключенные разбирали штабеля, толкали их к циркулярной пиле, резали на нужные части, очищали от коры, рубили остатки сучьев и укладывали в клетки у железной дороги. Далее их предстояло погрузить в вагоны.
Нормы в леспромхозе довольно большие - по два кубометра в час на человека, а на двадцать - сорок кубометров. Выходило, что при десятичасовом рабочем дне нашей бригаде нужно было обработать четыреста кубометров леса.
В 13 часов привезли из лагеря обед. Раздавали его в двух местах. В одном кормили тех, кто перевыполнил норму -по два черпака баланды и по два черпака каши, к которой выдавалась проржавевшая селедка. В другом - тех, кто нормы не выполнял. Им наливали по черпаку баланды и клали по черпаку каши, но уже без селедки. Таким образом бригада делилась на две неравные части. Одна, вместе с бригадиром, получала повышенный паек, а другая, с помощником бригадира - сниженный... Мы, трое с нашего этапа, получили, конечно, паек пониженный. Так же, как все, мы жадно проглотили его. Полчаса обеденного времени пролетело незаметно. Расслабившись, с трудом после этого поднялись на работу.
Ни о чем постороннем после обеда уже не думалось. Мысль сосредоточена только на одном, - как бы продержаться до конца смены, как бы не упасть. Упавший во время работы самостоятельно не поднимался, его переводили в разряд доходяг, а это - работа в зоне, это - четырехсотграммовая пайка, это - прямой путь в могилу.
Наконец-то прозвучал "отбой" - закончилась работа в 1 смене. Я сразу же валюсь на кучу корья, остальные зэки -кто сидит, кто стоит - отдыхают. Большинство из них уже приспособились к этим каторжным условиям...
А вообще, применимо ли слово "каторжный" к условиям содержания в ГУЛАГе? Каторжане прошлого века
имели какие-то права, пищу, теплую одежду. У них был строго регламентированный режим труда. Содержание на царской каторге соответствовало международным нормам права, человеческой жизни. Прочтите самый "страшный" роман Ф.М. Достоевского "Записки из "Мертвого дома". Да ведь это - просто курорт по сравнению с любым ГУЛАГовским лагерем. Мы, новички, знали, что нормы не выполнили и не могли их выполнить. Завтра в наряд нас могли не взять, оставить в зоне. И вот при всех бригадир говорит: "Молодцы, ребята! Зря я в вас сомневался, хотя вид у вас доходяг. Норму вы выполнили. Вам по шестьсот грамм хлеба обеспечено." Слова его целительным бальзамом легли на наши израненные души. Даже своим ушам не поверили, надо же:
есть еще такие люди, думал я, даже среди этих ожесточенных зэков есть люди, сохранилась в их душах гуманность, пока есть такие люди, человек не погибнет в гулагах.
Бригада молча поддержала бригадира, хотя каждый знал, что мы завтра возьмем часть их законной пайки.
И откуда только во мне взялись силы. Я встал, а за мной и те, двое других с моего этапа. Казалось, что в наши тела влились новые силы после его одобрительных слов, хотя обратный путь в лагерь был еще тяжелее: давала о себе знать усталость. Но, слава Богу, дошагали.
Режим дня в лагере был очень плотный. Подъем в 7.00, завтрак в 7.30, развод в - 8.00, леспромхоз - 9.00, обед с 13.00 до 13.30, окончание работы -19.30, ужин - 21.00, свободное время с 21.30 до 23.00.
Как ни устал я за смену, а сразу заснуть не мог. Все тело - мускулы, суставы, кости - болело и ныло. Кругом уже храп, стоны, вскрики, а я в плену своих мрачных мыслей.
Первый лагерный день ужаснул меня. Неужели еще полтора года изо дня в день ждет меня такая жизнь? Ну, если даже выживу, - кому я там нужен на свободе ("Враг народа")... Влачить презренное существование?.. Опять приходит на ум предательская мыслишка: кончить все разом и я больше никому не помеха... И неожиданно перед моим мысленным взором встал образ нашего бригадира. Даже в лагере, есть люди и добро. Может, все еще уладится. Не могут все эти издевательства над народом твориться бесконечно...
Утро. Все болит и ноет, но надо вставать. Начинается
новый день моего лагерного срока в "законном" ранге "врага народа", и начинается он по одной накатанной процедуре -подъем, построение, развод. Но в моем самосознании, в моем духовном становлении произошел перелом - для меня это совершенно новый день. Я твердо сказал себе - все перенесу... После этого этап на работу в леспромхоз уже кажется гораздо легче. Теперь нет страха - если вчера дошел, то сегодня и подавно дойду...
Так потянулись однообразные первые серые дни моего лагерного срока. Я стал все чаще задумываться над тем, как с меньшими затратами сил зарабатывать повышение пайки? Подумав, я предложил бригадиру перенести циркулярки от штабелей ближе к железнодорожному полотну и к нему сделать слеги, по которым можно сталкивать готовые стойки, а подачу бревен на циркулярки сделать с поворотом на слегах, а не вручную.
О моем предложении бригадир доложил вольнонаемному мастеру, а тот начальнику леспромхоза. Дали мне бумагу, линейку и карандаш. Какая это была радость, взять их вновь в руки! Я начертил план, сделал деталировку наиболее важных узлов. Мое предложение понравилось начальнику, и он поручил мне возглавить эту перестройку. Но я отказался от этого предложения, сказав, что организационно это лучше всего сделает сам бригадир, а я буду помогать ему с технической стороны. Это была моя благодарность бригадиру, и это он понял.
Усовершенствованиями занималась вся наша бригада. Начальник был доволен, стал расспрашивать, кто я, откуда. Я же, как на духу, все рассказал. Когда выходили от него, то вольнонаемный мастер похлопал меня по плечу, а бригадир крепко пожал руку.
Работа наша спорилась. Всю нашу бригаду поставили на высший паек - один килограмм хлеба. Бригада была довольна. Понравилось это и лагерному руководству. И нашей бригаде предложили перестроить работу на остальных транспортерах. Мы сделали еще кое-какие усовершенствования. Повышенные пайки за свой труд стали получать и другие бригады. Соответственно и к нам стали относиться более дружески. Но, как говорится в той присказке, недолго музыка играла... Месяца через два нормы пересмотрели, повысили...
Тем временем приближалась весна. Стоял уже апрель. Леспромхоз готовился к большому лесоповалу. Дело в том, что с осени на реке образовывался затор из бревен, местами высотой до четырех метров. До сплава надо было взорвать лед, растащить бревна по реке в приемные "карманы", а из них транспортерами поднять наверх, на берег.
Нашу бригаду усилили слесарями из зэков и перевели на новые работы - ремонт транспортеров. Улучшились и наши бытовые условия. В лагере нам выделили лучший барак, где были спаренные двухъярусные нары. Помещение оказалось более просторным. На нарах можно было свободно посидеть. Впервые почти за два года я получил от мастера газеты и с удовольствием читал их, читал все, как раньше в юности читал приключенческие романы. Не все, -но многое в нашей трагической жизни мне стало понятным. Если до ареста я жил безмятежно, без особых тревог, то теперь меня беспрестанно одолевали думы, но все же я не мог осмыслить до конца, что происходит с нами, со страной?
В леспромхозе мы еще отремонтировали транспортер. Теперь я работал один в трех лицах - инженер, слесарь и токарь. Начальство было довольно нашим трудовым порывом.
Начали взрывать лед и разбирать завалы из бревен. Нашей бригаде поручили растаскивать баграми завалы из бревен по реке в "карманы". Работа эта трудная и опасная. В тяжелой стеганной одежде, ботинках "ЧТЗ", с обледенелым багром прыгаешь с одного верткого бревна на другое, балансируешь, как жонглер, отталкиваясь от одной массивной лесины и цепляясь за другую, - и так целый день. Бывало что зэки соскальзывали с бревен в воду; кто мог, отжимались на руках, выползали наверх из воды, а потом, лежа на бревне, доплывали не без помощи товарищей, до "карманов". Такая работа была невмоготу и здоровому сытому человеку, а ослабленному лагерным режимом зэку и подавно. Случалось, что бревна раздавливали упавших в воду...
Не миновало это и меня. Поскользнувшись, упал я в воду между бревнами. Слава Аллаху! хватило сил выжаться: выполз наверх, обхватил бревна руками и лег на них. Пока доплыл на бревне до "кармана", пока товарищи подтянули его к берегу, я примерз к мокрому дереву. Подрубили зэки мою одежду, облачавшую мое тело, словно ледяным футляром и
потащили меня в теплушку отогревать. Да мало проку в таком прогреве после этой весенней купели: целую неделю отлеживался на нарах в лазарете с полдюжиной чирьев на теле. Потом опять трудные будни.
В один из дней меня не взяли почему-то с бригадой в наряд, а оставили в зоне. Привели к начальству. В кабинете сидело несколько высоких чинов в форме НКВД. Душа моя встрепенулась, а вдруг за хорошую работу получу свободу:
Стали снова подробно расспрашивать меня о моем "деле", о характере работы на комбинате, особенно на ремонте моталок на прокатном стане. Потом один из них сказал беспрекословным голосом: "Лично вас и часть вашей бригады переводим в другой лагерь на строительство важного объекта..."
Очень удивительным показался мне этот разговор, когда меня, морально сломленного человека, битого по поводу, а чаще без повода, величают уважительно, на "вы"... Стало быть, когда человек им нужен они могут показать себя культурными... А был это достаточно высокий чин -уполномоченный управления исправительно-трудовых лагерей и колоний красноярского края - сокращенно УНКВД-КК.