- 257 -

41. XX съезд партии

 

В конце 1955 и начале 1956 года с Колымы, из Воркуты, Тайшета, Норильска, Караганды и других лагерей и мест ссылки стало возвращаться все больше освобожденных зэков. В Москве, Ленинграде и других городах Советского Союза стало появляться все больше этих людей, 10, 15, 17 лет назад выброшенных из жизни молодыми и здоровыми и возвращавшихся сейчас сгорбленными, седыми, с потухшими глазами и часто выбитыми зубами. По сравнению с количеством арестованных в тридцатых годах этих "возвращенцев" было мало: большинство их истлевало в северной земле. Но и этих вернувшихся было достаточно. Они появлялись среди родных и знакомых, как призраки, часто заново узнавая своих выросших детей, открывая своими рассказами глаза ничего не знавшим людям, иногда пугая своим появлением людей, сделавших карьеру при Сталине. Правда о сталинских лагерях, о том, что там заключены миллионы невинных людей, стала потихоньку расползаться в народе.

Однако советская печать и официальная пропаганда все еще хранили молчание. На вопросы, задаваемые на собраниях, лекциях, докладчики отвечали уклончиво - не было "установок".

Между тем готовился созыв XX съезда КПСС. Как сообщает в своих воспоминаниях, записанных на пленку и изданных за границей, Н.С. Хрущев, он на одном из заседаний Политбюро предложил выступить на съезде и в печати с критикой карательной политики Сталина и с сообщением о мерах, принимаемых партией для исправления этой политики. Мотивировал он свое предложение тем, что возвращающиеся из лагерей заключенные все равно рассказывают правду о страданиях невинных людей. Не лучше ли, говорил он, чтобы народ узнал эту правду от самой партии?

Молотов, Ворошилов, Каганович и Маленков высказались против постановки на съезде такого доклада. Тогда Хрущев заявил, что если такой доклад не будет сделан от имени Политбюро, он, Хрущев, лично обратится к съезду с вопросом, не желает ли съезд выслушать такое сообщение?

Эта недвусмысленная угроза возымела свое действие. Политбюро приняло решение заслушать на съезде соответствующий информационный доклад без обсуждения. Доклад поручили подготовить тому же Поспелову, но зачитать его на съезде поручалось Н.С. Хрущеву. Самое же главное, что после съезда текст этого доклада, раскрывавшего ужасы застенков ГПУ-МВД, широко читался на открытых собраниях рабочих, колхозников и служащих. Правда, дальновидные сталинисты предусмотрели одну весьма важную меру. Текст, открыто читавшийся миллионам людей, никогда не был опубликован в Советском Союзе, и это позволило вычеркнуть его из памяти и сознания последующих поколений.

Но тогда, в 1956 году, доклад этот произвел ошеломляющее впечатление. До съезда правду о преступлениях Сталина, как сказано выше, слышали урывками от отдельных вернувшихся зэков. Теперь ее узнали все из официального источника. Разумеется, это была еще неполная, еще весьма приглаженная правда, но все равно доклад произвел впечатление разорвавшейся бомбы. В адрес ЦК, обкомов, крайкомов, в редакции газет посыпались тысячи вопросов. Какими же вопросами осаждали докладчиков. Как все это могло случиться? Где были остальные члены Политбюро? Почему они допустили такие беззакония? Почему они допустили расправу с друзьями Ленина и другими невинными людьми? Почему они не убрали Сталина с поста генсека, как этого требовал Ленин?

И так далее, и так далее. Вопросы множились, и им не было конца.

Приехавший с XX съезда первый секретарь Павлодарского обкома Афонов рассказывал,

 

- 258 -

что многие делегаты съезда, слушая Н.С. Хрущева, плакали. Другие угрюмо молчали. И это понятно: среди делегатов немало было тех, кто приложил руку к преступлениям Сталина.

Вопросы: "Как это могло произойти?" не прекращались. Кроме того, на Западе, где доклад Хрущева был опубликован, начались кризисные явления в зарубежных компартиях. Многие рядовые коммунисты, которые до этого не верили многолетним сообщениям буржуазной печати об ужасах советских лагерей и о царящем в СССР беззаконии, теперь, получив подтверждение этому из уст руководителя советских коммунистов, начали выходить из коммунистических партий. И тогда ЦК КПСС счел нужным выступить с официальным заявлением, 30 июня 1956 года в "Правде" и в других газетах и журналах было опубликовано известное постановление ЦК КПСС "О культе личности Сталина и его последствиях".

Это постановление, на которое вот уже почти четверть века ссылается руководство КПСС, когда речь заходит о террористическом режиме Сталина, по тону и содержанию резко отличалось от закрытого доклада Н.С. Хрущева на XX съезде.

Хотя этот доклад представлял собой, в общем, лишь констатацию вопиющих фактов попытки серьезного анализа, общий тон его не оставлял сомнений в том, что автор доклада, выступая от имени руководства партии, резко осуждает политику Сталина и квалифицирует ее как резкое отступление от идей и принципов ленинизма. В постановлении же "О культе личности" тон был противоположный. Осуждались - весьма сдержанно - личные ошибки Сталина, но утверждалось нечто даже логически бессмысленное: что партия и советская власть ни йоту не отступили от Ленина. Эта версия была положена в основу всей пропаганды и остается ею и посейчас, уводя коммунистов и весь народ от осмысления уроков страшного прошлого.

 

Разумеется, в постановлении ЦК ничего не говорилось об отходе партии от принципов интернационализма и переходе на строительство великодержавного национального государства, об отходе от демократических принципов управления, о захвате власти привилегированной бюрократической кастой и т.п.

На вопрос "Как это могло случиться?" ответ давался совпадающий со сталинской попыткой оправдания своей жестокой и вероломной политики. Если в докладе на XX съезде разоблачалась и отвергалась сталинская концепция, гласящая, что чем больше успехи социализма, тем сильнее сопротивление классового врага, то в постановлении ЦК вполне в духе этой концепции происхождение сталинской политики объяснялось тем, что "советская страна вынуждена был напрячь все силы для укрепления обороны, для борьбы с происками враждебного капиталистического окружения..." И дальше: "Эта сложная международная и внутренняя обстановка требовала железной дисциплины, неустанного повышения бдительности, строжайшей централизации руководства, что не могло не сказаться отрицательно на развитии некоторых демократических форм".

Таким образом, все, осужденное на XX съезде, потихоньку обосновывалось и оправдывалось в постановлении ЦК. О самом Сталине в этом постановлении говорилось так:

"Он был предан марксизму-ленинизму, как теоретик и крупный организатор возглавил борьбу партии против троцкистов, правых оппортунистов, против происков капиталистического окружения. В этой политической, идейной борьбе Сталин приобрел большой авторитет и популярность".

Я не буду здесь опровергать всю вздорность этих славословий: и о Сталине-"теоретике" и о подлинном смысле его "идейной" борьбы против оппозиций, и о том, какими средствами были приобретены его авторитет и популярность, я подробно писал в главах "Эволюция советского общества" и "Фальсификация истории". Замечу лишь, что с тоном и смыслом постановления ЦК от 30 июня 1956 года не согласились многие и советские, и иностранные коммунисты, а несколькими годами позже, на XX съезде КПСС, от него, по существу, отказался сам Н.С. Хрущев, и другие члены Политбюро. Что не помешало ему и тем, кто его сменил, впоследствии вернуться к этому постановлению и даже превзойти его в деле ресталинизации!

Это, прежде всего, относится к линии и политике КПСС. Несколько иначе обстояло дело в западнях компартиях.

Первым свою концепцию, резко отличающуюся от позиции советской компартии, открыто изложил в большой статье, напечатанной в журнале "Нуови аргументо", руководитель итальянской компартии Пальмиро Тольятти. В этой статье он поставил вопрос о необходимости провести глубокое историческое и политическое исследование причин перерождения со-

 

- 259 -

ветского общества. "Правда" перепечатала эту статью с купюрами, но в упомянутом постановлении "О культе личности..." ЦК КПСС не замедлил "дать отпор" Пальмиро Тольятти.

"Следует отметить, - говорилось в этом постановлении, - что при обсуждении вопроса о культе личности Сталина не всегда дается правильное толкование причин, породивших культ личности, и последствий этого культа для нашего общественного строя. Так, например, в обстоятельном и интересном интервью журналу "Нуови аргоменто" товарища Тольятти, наряду со многими весьма важными и правильными выводами содержатся и неправильные положения. В частности, нельзя согласиться с постановкой товарищем Тольятти вопроса о том, не пришло ли советское общество "к некоторым формам перерождения"? Для постановки такого вопроса нет никаких оснований".

И далее:

"Несмотря на все зло, которое причинил культ личности Сталина партии и народу, он не мог изменить и не изменил природы нашего общественного строя".

Однако, несмотря на все заклинания, содержавшиеся в постановлении ЦК и в развернувшейся вокруг него кампании советской печати, процесс развенчания и разоблачения сталинизма был уже не остановим и необратим - особенно в международном масштабе. Опубликование и западной печати секретного доклада на XX съезде КПСС несло в себе заряд огромной политической силы. Нейтрализовать его влияние на всю международную политическую жизнь не могли уже ни его авторы, ни любые постановления ЦК.

Прежде всего, это отразилось на компартиях и правительствах стран так называемой народной демократии. Как и в Советском Союзе, резкой критике подверглись тамошние просталинские политические режимы, копировавшие у себя сталинскую политику репрессий, террора, расправы с оппозициями. Сменился ряд руководителей партий и правительств (например, в Польше Берута заменил еще недавно арестованный, а теперь освобожденный Гомулка, в Венгрии, правда, после кровопролитного вмешательства советских войск, во главе партии стал тоже бывший заключенный Кадар). Вслед за СССР все страны народной демократии признали ранее отлученную и ошельмованную ими Югославию и ее вождя Броз-Тито, посмевшего противостоять Сталину.

Разоблачение Сталина оказало также большое влияние на компартии западных стран. Буржуазная печать, которая еще при жизни Сталина информировала своих читателей о его злодеяниях, не без основания торжествовала: при ее помощи общественность западных стран узнала правду о том, что творилось в СССР, на 25 лет раньше, чем советские граждане. Компартии, всегда опровергавшие эти сообщения, лишились доверия многих своих сторонников, рассматривавших их как соучастников сталинских преступлений.

Все это привело к значительному смещению политических акцентов, к изменению состава руководства западных компартий. Многим старым руководителям этих компартий, дискредитировавших себя близостью к Сталину, постоянным одобрением всех его мероприятий и живой информацией о положении в СССР, пришлось уйти в отставку. Новые руководители, выражая мнение партийных масс, сами включились в дело разоблачения сталинизма и стали проявлять все больше независимости от СССР.

 

Что же происходило в это время внутри нашей страны?

С 1956 по 1964 год, несмотря на существенные отступления, вроде упомянутого постановления ЦК, несмотря на неоднократные взрывы и рецидивы сталинизма, шел все же неуклонный процесс разоблачения Сталина, его окружения, его политики. Так, на XX съезде КПСС были отстранены от руководства наиболее реакционные члены Политбюро - Молотов, Каганович, Маленков и другие. Были сделаны, хоть и не очень значительные, но все же обнадеживавшие первые шаги в сторону более правдивого освещения нашего исторического прошлого (хотя объективное освещение борьбы оппозиций против Сталина все еще было под запретом). Некоторая "оттепель" сказалась и в том, что на первых порах сократилось некомпетентное вмешательство партийных органов в науку. Правда, Лысенко, которому покровительствовал не только Сталин, но и Хрущев, все еще был в силе, и генетика по-прежнему официально считалась "лженаукой", но все же стали уже появляться статьи и книги, направ-

 

- 260 -

ленные против Лысенко и его присных, затравивших Вавилова и других крупных ученых генетиков и нанесших большой ущерб советскому хозяйству, медицине и науке вообще. Была признана кибернетика, были отвергнуты сталинские "указания" в экономике, языкознании и пр.

Свежее дуновение стало проникать в область литературы и искусства. Одним из первых робких признаков этого явилась повесть И. Оренбурга "Оттепель", напечатанная в № 5 журнала "Знамя" за 1954 год. Это была, действительно, еще очень робкая, но все же первая попытка показать зримые черты переродившихся деятелей сталинского режима. Более остро и сильно прозвучала другая книга, напечатанная уже после XX съезда — роман "Не хлебом единым" В.Дудинцева, опубликованный в "Новом мире" в 1956 году.

Это отнюдь не произведение великой литературы. Когда роман этот перечитываешь сейчас, он кажется, в общем, безобидным. Но тогда он вызвал взволнованные отклики, бурю споров, толпы у подъезда Дома литераторов, где обсуждался роман, конную милицию около этого Дома и страстные речи на его трибуне. В русскую советскую литературу навсегда вошли данные Дудинцевым достоверные, правдивые, объемные образы советских бюрократов - Дроздова, Невраева, Шутикова - с их повадками, характерами, образом мышления.

Из речей, прозвучавших тогда в Доме литераторов, особенно запомнилось яркое выступление Константина Паустовского, в частности, его рассказ о заграничной поездке на фешенебельном лайнере по Черному морю вместе с несколькими десятками "Дроздовых", об их тупости, чванстве, безграмотности, об их шовинистической ограниченности, заменявшей патриотизм.

Появилось множество новых стихов и новых молодых поэтов, со страстью откликавшихся на события. Некоторые из этих стихов даже проникали на страницы печати, особенно после XXII съезда - так были напечатаны некоторые стихи Бориса Слуцкого ("Хозяин", "Бог"):

Мы все ходили под богом,

У бога под самым боком,

Он жил не в небесной дали,

Его иногда видали

Живого, на мавзолее...

 

Однажды я шел Арбатом.

Бог ехал в пяти машинах.

От страха почти горбата

В своих пальтишках мышиных

Рядом дрожала охрана...

Я. Смеляков в стихотворении "Простой человек" возмущенно отталкивался от этой кли ки, которой Сталин наградил рядового труженика.

Живя в двадцатом веке

в отечестве своем,

хочу о человеке

поговорить простом.

Раскрыв листы газеты,

раздумываю зло:

определенье это

откудова пришло?

 

Оно явилось вроде

из тех ушедших лет:

смердит простонародье,

блистает высший свет.

В словечке также можно

смысл увидать иной:

вот этот, дескать, сложный,

а этот вот простой...

 

- 261 -

После XX съезда, постановившего вынести труп Сталина из ленинского мавзолея, даже "Правда" напечатала стихотворение Е. Евтушенко "Наследники Сталина", в котором поэт со страстью призывал партию и народ не допустить возрождения, воскрешения сталинизма.

Особенно много стихов ходило по рукам, читалось на площадях, на эстрадах, в клубных залах. Собственно, Самиздат и начался со стихов. Молодые поэты шестидесятых годов еще с большим правом, чем Маяковский, могли сказать: "На сотни эстрад кидает меня, на тысячу глаз молодежи". Даже Маяковский в двадцатых годах не имел такой массовой, взволнованной и благодарной аудитории, как эти невесть откуда взявшиеся мальчики в тренировочных костюмах и девочки в коротких юбчонках, выражавшие в своих стихах скопившуюся в их поколении жажду правды, справедливости и добра.

В тот короткий, к сожалению, период, лагеря, по выражению того же Евтушенко, были пусты, а залы, где поэты читали стихи, переполнены.

Это сказано, может быть, слишком красиво и не совсем точно: и лагеря еще не совсем опустели, и далеко не всем по нраву был тот пафос, с которым поэты всех поколений отрекались от мрачного сталинского прошлого. Но тогда этот пафос у многих был искренним. И даже нынешний верноподданный Роберт Рождественский задорно восклицал:

И не смейте нас уговаривать тайком,

делая загадочные позы:

"Рано вам разбираться в таком",

Рано?

Лучше рано, чем поздно!

…………………………..

Мы уже не скажем: кто-то думает за нас,

Мы узнали, чем это кончается...

Так думали поэты, так думали и тысячи аплодировавших им юношей и девушек.

Где они сейчас? Что с ними сталось?

Одних приручила, прикормила бюрократия, и они из певцов правды превратились в пособников лжи, прихлебателей власти, другие, оставшись духовно не сломленными, гибнут физически в лагерях. Третьи уехали из страны. Четвертые - и их больше всего - повзрослели, отрезвели, отяжелели и перестали думать о стихах, о правде, о судьбах страны. Ходят на работу, читают книжки, пьют водку или коньяк...

Поэты старшего поколения, которые в эти годы примкнули к молодым и поверили в революционный подъем, были дважды изломаны сталинской бюрократией. Это лучше всего видно на примере поэта П. Антокольского, который написал тогда следующее покаянное стихотворение:

Мы все лауреаты премий,

Врученных в честь его,

Спокойно шедшие сквозь время.

Которое мертво.

Мы все однополчане —

молчания, когда

Росла из нашего молчания

Народная беда.

Таившейся друг от друга,

Не спавшие ночей,

Когда из нашего же круга

Он делал палачей.

Мы, - сеятели вечных, добрых,

Разумных аксиом,

За кровь Лубянки, за темень

Ответственность несем.

Пусть всех нас переметят правнуки

Презрением своим.

Да, очевидность этих истин

 

- 262 -

Воистину проста,

И не мертвец нам ненавистен,

А наша немота.

Вы шли под грозами и бедами,

Шли в чудеса дорогой адовой.

Вы шли, сомнения не ведая,

Вы были гордыми и гневными,

И на смерть шли душой открытою.

Про вас читали мы в учебниках,

Благоговея и завидуя.

Но не в Кремле, не рядом с Лениным,

Не под торжественными елями,

Не там нашли успокоение

Вы, поколение расстрелянных.

Во всех газетах и журналах, и особенно в "Литературной газете", стали печататься стихи молодых поэтов, таких, как Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский, Б. Ахмадулина, Р. Казакова, В. Цыбин и других, а также поэтов старшего поколения, которые тоже включились в борьбу против культа личности Сталина. Из последних следует отметить: Н. Асеева, Антокольского, Безыменского, М. Светлова, Я. Смелякова, Б. Слуцкого и др. Так, например, поэт Н. Асеев писал в напечатанном в "Литературной газете" стихотворении "Верность Лени ну":

Он, воспетый

В стихах и в прозе,

Переснятый тысячу раз,

Он лежит

В неподвижной позе,

Не откроет

Жестоких глаз.

……………

И начался

С тех самых пор

У воспрянувшего народа

Убедительный разговор.

Разговор о большой заботе,

Чтобы страх опять не возник,

Чтобы нигде,

Ни в каком народе

Не поднялся его двойник...

Почему произошел такой сильный взлет поэзии, направленной против диктаторского режима, унаследованного от Сталина?

Отвечая на этот вопрос, один ученый писал в статье, напечатанной в "Литературной газете":

"Ликвидируя последствия недавнего прошлого, наша партия представила полную (?) возможность для многостороннего проявления человеческой личности: человек снова получил право на эмоциональность, место веры заняла убежденность".

К сожалению, дело обстояло совсем не так. Возможности для многостороннего проявления человеческой личности действительно появились. Но не потому, что партия поддержала этот порыв, а явочным порядком и, несмотря на то, что руководство партии всячески сопротивлялось такому порыву.

Печатание стихов в газетах и журналах и их чтение на больших форумах стало возможным не потому, что руководство партии организовывало этот процесс, выработало линию на

 

- 263 -

демократизацию страны, а стихийно. Руководство партии само еще не знало, куда его вывезет кривая.

Появилась также целая плеяда прозаиков, таких как: В. Аксенов, Ф. Абрамов, В.Быков, Войнович, С. Залыгин, В. Некрасов, Б. Можаев, В. Тендряков, Ю. Трифонов, Троепольский и другие. Но с самого начала ростки нового встретили сильное сопротивление со стороны сил реакции. Чувствовалось, что руководители партии склонны поддерживать не тех, кто смотрел вперед, а тех, кто оглядывался назад.

У тех из бывших сторонников Сталина, кто после XX и ХХII-го съездов партии были напуганы разоблачением прошлого, испуг стал проходить. Они поняли, что аппарат партии на их стороне.

Это настроение хорошо отразил тогда же поэт А. Безыменский, в своем фельетоне-портрете "Тонкий ход". Рассказывая об одном районном бюрократе, который при Сталине:

Установил такой режим,

Что гнусен был и нестерпим,

Он всех давил своей персоной...

Он окружил себя колонной

Деляг, холопов и льстецов.

Он взял руками своры этой

Людей талантливых в тиски...

После XX и особенно после ХХII-го съездов:

Он обмер затаив дыхание...

Боялся он, что в наказанье

За недостойные деяния

Его общественность заест!!!

Ура - ура,

Его не съели!

Он служит, он остался жив.

Пока притихнув,

Но доселе

Свой нрав ничуть не изменив.

Считает он невзгодой злою

Партийной жизни новый путь

И ждет,

Что сладкое былое

Еще вернется как-нибудь...

...Но на сегодняшних собраниях

Коль ситуация страшна

И маскировочка нужна,

Он кой-когда

Лукавой бранью

Клеймит былые времена.

Все эти сталинские последыши пользовались полной поддержкой и доверием руководства ЦК и в том числе его генсека Н.С. Хрущева. Это может быть подтверждено хотя бы тем, что на XX съезде партии были избраны в центральные учреждения партии только те писатели, которые проявили себя как сторонники сталинского курса, а именно: Шолохов, Кочетов, Корнейчук, Ермилов и Грибачев. Из демократической группы писателей был избран, и то кандидатом, только А. Твардовский.

Писатели реакционного направления сочли возможным выступить с трибуны съезда с критикой писателей и литературных деятелей демократического направления. Вот что, например, сказал на ХХII-м съезде писатель Кочетов:

"...В Москве писатели пишут новые книги о людях труда... Самое прекрасное - это труд человека, и нет благороднее задачи, чем правдиво показать нового человека труженика... В свое время Никита Сергеевич решительно отмел термин "ла-

 

- 264 -

кировщики", каким эстетствующие критики пытались клеймить писателей, которые с радостью и гордостью, по зову собственного сердца отдали свое перо служению делу партии...

...Я бы сказал, что наиболее скверная продукция кино и литературы возникает не просто от незнания жизни нашего народа, а чаще всего в том случае, когда иные из нас пытаются изображать ее на манер, каким изображается жизнь на буржуазном западе...

Ну, а если писатель, художник прочно держится на позициях партийности, - то тут уже похвал не жди, жди только разнообразных ругательств". (XX съезд КПСС, том , стр. 185 и 187 - 188)

Или вот что говорил на ХХII-м съезде партии другой писатель, тоже избранный в центральные учреждения партии Н.М.Грибачев:

"Несколько лет тому назад нашу литературу основательно лихорадило потому, что небольшая группа писателей клюнула на некоторые приманки западных ловцов душ. В ту пору выдвигались и порой коммунистами требования пересмотра партийной линии в литературе, ликвидации влияния партии на литературу, даже требования печатать все, что и как напишется, без редакторов, поскольку, как буквально дословно сказал один из выступавших, "писатель имеет право на бред". В целом это был литературный метастаз, метастаз ревизионизма. ЦК КПСС особенно сам Никита Сергеевич Хрущев с его взрывчатым полемическим темпераментом и прекрасной практической выдержкой и расчетом оказал нашей литературе помощь быструю и действенную. Гроза, громыхавшая над нами, в один день смыла мусор, осветила атмосферу и сменилась хорошей погодой", (там же)

Комментарии, как говорят, излишни.

 

Съезд был 17-31 октября 1961 года, а в ноябре месяце 1962 года была опубликована в печати повесть АИ. Солженицына "Одни день Ивана Денисовича".

В эти дни я зашел повидаться с одним своим товарищем, имеющим прямое касательство к литературе. Он жил в коммунальной квартире, и его комната со всех сторон была окружен подслушивающими соседями. Он пригласил меня в ванную комнату и под большим секретом сообщил мне, что, по достоверным данным, скоро в журнале "Новый мир" будет напечатана повесть одного, до сих пор никому не известного писателя по фамилии Солженицын о лагерях. Люди, читавшие эту повесть, сказал он, говорят, что это уникальное и выдающееся произведение, открыто и правдиво изображающее сталинские лагеря. Говорят, сказал он, что эту повесть Твардовский дал прочитать Н.С. Хрущеву и получил от него благословение на опубликование.

То, что мой товарищ - имея прямое отношение к литературным делам, хорошо зная политическую кухню, которая была в это время в журналистских кругах - развел вокруг этого сообщения столько таинственности, уже само по себе свидетельствует о той атмосфере, которая царила в журналистских кругах того времени. И действительно, скоро после этого события я получил по подписке № 11 журнала "Новый мир" за 1962 год с повеет А.И.Солженицына "Один день Ивана Денисовича" с кратким предисловием А. Твардовского.

О том, как была принята эта книга критикой, как дальше развернулись отношения А.И.Солженицына с официальной прессой, я подробно написал во второй части настояшей книги, в главе, посвященной А.И. Солженицыну.