Дымовоз

Из лодки на кочмесский берег вышел молодой мужчина в черном драповом пальто, без фуражки. Резкий ветер трепал его мягкие русые волосы. «Где тут у вас клуб?» — спрашивал приезжий. Его приняли за интинского начальника, «который по культурной части». Но это был не начальник, а ссыльный Виктор Волосовцев. Он пришел в контору и предъявил свой «зеленый паспорт».

— Что вы умеете делать? — спросил Михаил Яковлевич.

— Стихи писать.

Михаил Яковлевич подергал за большую пуговицу кепку-восьмиклинку и сказал, что, вероятно, не скоро наступит время, когда в совхозах будут штатные поэты.

— Но лично вы верите, что такое время наступит? — с серьезным видом спросил Волосовцев.

— Верю, — улыбнулся Ананенко.

Входя в роль какого-то персонажа из скетча, Виктор попросил бросить его куда-нибудь на прорыв, «в самое узкое место, где зарез». Невольно подыгрывая ему, Ананенко сказал:

— На данном этапе в Кочмесе самое узкое место—печник. Настолько узкое, что совсем нема.

Оказалось, Виктор в лагере работал с опытным печником, помогал ему месить глину, чистить старый кирпич и, будучи человеком смекалистым, кое-что успел схватить из премудрости этого ремесла.

В отношениях Михаила Яковлевича с Виктором

 

сразу возникла взаимная симпатия, сдобренная взаимным подтруниванием.

Послушать их разговор, можно подумать, что они ругаются. Виктор запальчиво что-то доказывает, а Михаил Яковлевич редко да метко его приземляет. Но все это понарошку. Завтра они мирно будут беседовать о прочитанной книге. А читали оба запоем.

По утрам мы видели Виктора понуро шагавшим в заляпанной глиной и краской робе, с лопатой и ведерком, из которого торчали полутерка и ручки мастерка с молотком. Потом видели его на крыше какого-нибудь дома, где он заканчивал кладку печной трубы,

Вечером, придя в клуб, Виктор преображался. Оказывается, он не такой уж сутулый. Почему же он так сосредоточенно глядит себе под ноги, когда утром идет со своим ведерком? Может, он думает, как поставить одноактную пьесу? Или пишет стихи, ловит ускользающую рифму? А может, конструирует новую печку, чтобы лучше обогревала и топилась из коридора?

Кочмесяне любили давать прозвища, и едва ли не в тот день, как заклубился дым над трубой, сложенной Виктором Волосовцевым, его стали звать дымовозом — по ассоциации с дрововозом, сеновозом, водовозом. Большинство мужчин в Кочмесе что-нибудь возили, пусть и Виктор хоть дым возит.

Он взял на учет всех, кто мог петь, плясать, читать стихи, играть на каком-нибудь инструменте или лицедействовать. А мы и не знали, что эстонец Эдмунд Талу превосходный скрипач, что у латыша Эрнста Буртнекса мощный баритон, а у Ромки Сорокалита задушевный тенор. Голосист и Василий Мельничук. Коля Каракин — гармонист и плясун, а бывшая учительница Катя Змеева играла в художественной самодеятельности. Даже у меня Виктор открыл талант чтеца стихов Пушкина и Твардовского.

Иногда он приносил Михаилу Яковлевичу «на зубок» свои новые стихи.

— Побачимо, — говорил Ананенко, развертывая исписанный неразборчивым почерком лист, — побачимо, что ты сотворил.

И читал вслух о том, как горбатый прыщавый зверовод предложил девушке лису за одну ночь. Поэт об этом узнает от самой получившей такое предложе-

 

ние, и не скрывая своего возмущения, спрашивает, не сомневаясь в утвердительном ответе: «И что же? Вы его отхлестали по роже?» А она: «Не такая дура я — лиса-то чернобурая».

Посмеявшись неожиданной концовке, Михаил Яковлевич закурил. Виктор дал ему другой листок. Читая эти стихи, Ананенко вспомнил недавний перекур у строящегося скотного двора. Подошел Волосовцев. Тут выпустили на прогулку молодых телочек. Вдруг одна чернопестрая мотнула головой, рыкнула, вскинула хвост трубой и, взбрыкивая ногами, кинулась. Как-то боком, боком в сторону. На нее глядя, бросилась другая, третья.

— Что это с ними? — спросил Виктор.

— Телячий восторг, — засмеялся Ананенко.

— Я серьезно спрашиваю. Током, что ли, ударило?

— Какой же здесь ток. От избытка чувств.

— Интересно, — растянул Виктор. — Я об этом напишу.

И вот сдержал слово. Михаил Яковлевич читал:

 

Не терплю я чувств, везомых клячей. Мне милей идиллии любой

настоящий восторг телячий—

рык от счастья и хвост трубой!»

 

Дочитав, Ананенко подергал за тесемки ушанку, похвалил стихи, дал Виктору порадоваться, потом:

— Если бы так же хорошо клал печи.

— А я плохо кладу?

— У Киселева над топкой появилась трещина. Дверка вываливается.

—А я тут при чем?

— Здорово живешь!

— Здорово.

— Кто же по-твоему виноват?

— Ананенко.

— ???

—Я же тебя предупреждал, что из пережженного кирпича, который в руках разваливается, топки печей не кладут, что мягкой проволоки для крепления печных приборов в Кочмесе нет. А ты развел руками и сказал: «Где я тебе возьму хорошего кирпича»;

Разошлись мирно до новой ругачки. А однажды,

 

заспорив в Кочмесе, доспаривали в Инте, в кабинете Голуба.

Весной начали падать печные трубы. Почин сделала труба у нового завгужа Рамиха. Потом у Киселева грохнулась—крышу проломила. Василий Иванович спросонья подумал: снаряд разорвался. За неделю четыре трубы упало, одна из них — недавно сложенная Виктором. Ананенко обрушился на печника. И тут полетела труба у самого печника.

— До чего исхалтурился, даже себе сложил трубу тяп-ляп, шишечка на палочке.

Виктор не завелся, отвечал как-то жалобно:

— Ты думаешь, мне очень приятно в такой холодный ветер целыми днями, скорчась, сидеть на крыше и «забавляться» с заиндевевшим пережженным кирпичом? Дело не в халтуре, а в температуре. Ты и твоя комиссия поднимались на крыши и ничего не поняли. Снаружи трубы все хорошие. Разрушение шло изнутри. Зимой морозы до пятидесяти градусов. Топили много. Труба то накалится, то оледенеет. Кирпич начал крошиться. Хозяйка утром лезет открывать вьюшку, а там щебень. Откуда он?

Это заслуживало внимания. Михаил Яковлевич выделил Виктору подсобников. Наказал хозяйкам, чтобы грели воду для печников.

Виктор не бросился восстанавливать свою трубу, а клал в порядке очереди: чья раньше упала, туда и шел с мастерком и ведерком. Когда он вывел свою трубу, Ананенко сказал:

— Поедем в Инту, расскажем специалистам о наших бедах.

Голуб пригласил инженера. Тот даже не дослушал Волосовцева.

— В Инте тоже падают трубы, — и подтвердил диагноз кочмесского дымовоза.

— Где же выход? — загоревал Ананенко. — Остается топить по-черному.

— Трубы надо класть не из пережженного старья, а из хорошего нового кирпича, — сказал инженер. — Только где его взять?

— На Предшахтной, — бойко ответил Волосовцев. — Там его штабеля, я видел. И хоро-о-ший кирпич.

Голуб тут же насел на телефон. Пообещал како-

 

му-то снабженцу аж три килограмма тепличных огурцов. Тот не устоял перед такой закуской, сказал: «Пусть приезжают».

Возвращались из Инты Виктор с Ананенко, шагая большую часть пути за санями, тяжело груженными кирпичом.