«ЧТО ТЫ ТОСКУЕШЬ, ДАЛЬ РОКОВАЯ?»
«В чем смысл жизни?..» Сегодня я отвечаю на этот вопрос так: природа создавала человека миллионы лет, давайте же уважать эту работу! Проживем жизнь с достоинством, поддерживая все созидательное и противостоя всему разрушительному, что есть в жизни!
Д. С. Лихачев
«За столом, который мы непременно соберем, мы вспомним, наверное, многое: его книги, его статьи, его поступки, когда он камнем вставал на пути любой несправедливости. Мы многое ему скажем, потому что человек, у которого есть характер, который идет навстречу чужому — и своему — переживанию, которого спасли и сохранили жажда жизни, интерес к людям, такой человек всегда любим».
Меня тронули, глубоко задели эти теплые слова, сказанные в поздравлении товарищей по творческому труду по случаю 70-летия со дня рождения Сергея Львовича Щеглова (Норильского) и напечатанные в «Тульских известиях».
1
Он родился 19 сентября 1921 года в селе Ляхи Нижегородской губернии. Селу не повезло: его то причисляли к Владимирской губернии, то отдавали Нижегородской, то область переименовывали и тогда оно входило в Горьковскую, то снова становилось нижегородским.
Его родители Лев Львович и Александра Ивановна, урожденная Каратаева, были сельскими учителями. Они разошлись, когда Сергею было четыре года. Воспитывала мальчика мать. Жила она в старинном городе Муроме, недалеко от Ляхов. В 1937 страшном году арестовали и осудили по 58 статье обоих бывших супругов — каждого по надуманному обвинению. Что инкриминировали Льву Львовичу и Александре Ивановне? Страшно сказать: контрреволюционную деятельность. Льва Львовича сразу же расстреляли, Александре Ивановне дали десять лет лагерей. Она отбыла весь срок возле Караганды, но в самом конце смертельно заболела и скончалась в лагерной больнице.
Трудовую деятельность Сергей начал в 16 лет, сразу же после ареста матери. Сначала работал делопроизводителем в райпотребсоюзе, затем сотрудником районной газеты, на малярийной Станции (были в то время такие), на фанерном комбинате в селе Карачарове рядом с Муромом, на прядильной фабрике.
В газете он проработал три дня — ровно столько, сколько потребовалось времени «органам», чтобы установить: отец нового сотрудника расстрелян как «враг народа» (Сергей узнал об этом 54 года спустя!). Щеглова же потом и упрекнули: зачем скрыл правду об отце?
В Муроме он закончил вечернюю школу взрослых в 1940. Жил у родственников по материнской линии — Каратаевых, «которым по гроб жизни буду благодарен за то, что приютили меня после ареста матери, помогли стать на ноги»,— вспоминал Сергей Львович впоследствии.
В самые ранние годы появилась у него тяга к писательству. Еще влекла любовь к исторической науке. Закончив десятилетку круглым отличником, Сергей имел право поступить в ВУЗ без экзаменов. Поехал в Москву, подал документы на истфак МГУ. Но мечте об этом великом учебном заведении не суждено было осуществиться. Ознакомившись с анкетными данными абитуриента (отец и мать осуждены по 58-й!), ему отказали под предлогом, что будто бы исчерпан лимит на прием без экзаменов. Сергей забирает документы из МГУ и отдает в Московский областной педагогический институт. Что делать: хоть и не университет, но все же ВУЗ в столице. И он с великим удовольствием начал учиться, стремление к знаниям было захватывающим. Закончил первый курс — грянула Великая Отечественная. Студенты,— эти извечные патриоты, дружно решили идти на фронт, написали заявления в военкоматы. Почти всех зачислили в ополчение на защиту Москвы, а Щеглова... арестовали. Следователь наркомата госбезопасности предъявил страшное обвинение: оказывается, Сергей создал в Муроме контрреволюционную молодежную группу!
Началась изнурительная борьба со следователем — сначала на Лубянке, затем в омской тюрьме. Сергей защищался, стремясь доказать, что никакой контрреволюционной организации не создавал. Отчасти ему удалось снизить тяжесть обвинения. Суда, как тогда практиковалось, не было. Особое совещание при НКВД СССР заочно «всунуло» бывшему студенту всего лишь пять лет ИТЛ «за антисоветскую агитацию». Пять лет — не десять. А ведь могли и «под вышку подвести». Тогда это делалось просто.
Вот так оказался Сергей Щеглов в Норильске.
Заполярный поселок принял молодого человека, что называется, «с распростертыми объятиями». Было начало августа 1942. В Норильске строили заводы и фабрики, шахты и рудники, некоторые уже действовали. Этап, в котором был Сергей, бросили на рудник открытых работ «Угольный Ручей». Щеглов попал на стройку завода взрывчатых веществ по имени «Кислородный» на краю Горы Рудной. Там заканчивалось возведение лагпункта из нескольких бараков. В них и поселили заключенных.
Может сам Господь Бог сберег Сергея Щеглова? Ведь все те ребята-студенты, которые подали вместе с ним заявления об отправке на фронт, полегли на заснеженных полях под Москвой. Погибли с честью, защищая столицу своей Родины. А Сергею выпало с клеймом «врага народа» строить Норильск.
Зеки на Горе Рудной возводили завод взрывчатки — оксиликвита. Вот как описывает это сам Сергей Щеглов: «Долбил скалу ломом и кайлом, стоял в студеной воде по колено, вывозил тачкой камень и землю».
2
Итак, сначала он познал нелегкое строительное ремесло в условиях рабского труда. Теоретическое осмысление придет потом, несколько лет спустя, когда уже вольнонаемным Сергей будет учиться в заочном политехническом ВУЗе. А пока — катал тачку. «Таскал раствор и блоки, а вскоре приловчился и сам укладывать их и радовался, когда стены росли под моими руками».
Но тринадцатимесячное голодание в тюрьме и суровая норильская зима привели к потере физических сил юноши.
Читаю «Норильские рассказы» С. Снегова (он был в те годы еще Штейном) и убеждаюсь в правоте щегловских слов. Сергей Александрович Штейн был привезен в Норильск из Соловков в августе 1939. И тоже, как позднее Щеглов, попал на стройку — Малого металлургического
завода. И, как потом и Щеглов, тоже чуть было не пропал от ломовой физической работы. Выручил сердобольный начальник, перевел заключенного Штейна на инженерную должность в лабораторию.
Какое сходство биографий! Сергея Щеглова спас Сурен Торосович Оганян, заключенный по 58-й статье бывший партработник из Еревана, трудившийся нормировщиком на строительстве кислородного завода. Он поставил бывшего студента табельщиком. Потом по рекомендации Оганяна, начальник завода А.Д.Яхонтов принял Щеглова в лабораторию, в которой Сергею суждено было «дослужиться» до должности заведующего. Почти весь тротил (тол) поедала война, на нужды рудного дела необходимо было срочно изобрести местную взрывчатку. Такой взрывчаткой в Норильске сделали оксиликвит - ВВ на основе тундрового мха-сфагнума и жидкого кислорода. Исследование и производство этого ВВ было крайне опасным, но в то же время творчески интересным. «Не раз и не два я и мои товарищи оказывались на краю гибели,— писал Сергей Львович. — Я несколько раз обгорал, меня контузило преждевременно взорвавшимся патроном. Многие друзья мои по исследованию и производству оксиликвита погибли: заключенные инженеры и техники Марк Рыжевский, Леонид Щекун, рабочий-цыган Сергей Трифонов, несколько взрывников. Умерли во время исследований бывший газетчик Николай Гавриленко, инженер Петр Репях и другие».
С большим уважением вспоминает Сергей Львович старших своих товарищей по производству и изучению оксиликвитов в Норильске: Юрия Натановича Зинюка, Алексея Дмитриевича Яхонтова, Марка Шевельевича Кантора, Алексея Гавриловича Выкочко, Тараса Ивановича Трубу. Эти имена не должны быть забыты в истории Норильска, считает Щеглов.
О производственной деятельности нашего героя мы еще поговорим несколько позже, а пока коснемся другой стороны его работы в Норильске.
У Сергея Щеглова было много друзей не только в его бывшем окружении. В Норильлаге «тянули срок» по незаслуженным обвинениям высоко интеллектуальные личности. Сергея Львовича, как человека близкого им по духу, конечно же всегда влекло к знакомству с такими людьми, И в трудных условиях заключения он находил возможность общаться с некоторыми из замечательных деятелей в разных сферах науки И производства, литературы и искусства. Он дружил с инженером Иосифом Шамисом, с писателем Алексеем Гарри. Некоторое время работал в горно-исследовательской лаборатории с выдающимся минералогом с
мировым именем, членом-корреспондентом АН СССР Николаем Михайловичем Федоровским (годы спустя написал первую книгу о нем и десятки статей и очерков). Сотрудничал на инженерной, ниве с Сергеем Александровичем Штейном, слушал его лекции по физике в годы учебы в заочном политехническом институте, а позже обсуждал вместе с членами литобъединения его первые рассказы, подписанные псевдонимом Сергей Снегов. Друзьями и соратниками Сергея Львовича по работе в горно-рудном управлении были Николай Урванцев, Марк Фугзан, Константин Иванов.
Отбывший срок в Норильлаге, а затем работавший «по вольному найму» (на деле — столь же подневольно!) поэт-калмык Давид Кугультинов приходил на занятия литобъединения, которым руководил Сергей Львович. Еще в 1946 году подружился Щеглов с бывшим зека, сотрудником лагерной многотиражки Юрием Сальниковым (как и Гарри, Снегов, Кугультинов, Сальников стал впоследствии известным писателем и общественным деятелем).
И Лев Николаевич Гумилев, сын Николая Гумилева и Анны Ахматовой, находился в то время в норильской «отсидке». А в диспетчерской управления строительства комбината работал Иван Сергеевич Макарьев, бывший секретарь Максима Горького. Сергей Щеглов и Юрий Сальников встречались с Макарьевым, тот читал им лагерные стихи Льва Гумилева.
Вот как описывает Сергей Львович свою дружбу с Юрием Сальниковым. «Юрий в моих глазах был величиной. И старше (на три года), и жизненным опытом богаче (фронт!), а главное — по образованию и творческому потенциалу. Беседы, беседы... На письменном столе в лаборатории оксиликвитного завода поздним вечером и ночью — поллитровка-колба с разведенным спиртом, фарфоровые тигельки взамен стопок, тарелочка с селедкой, черный хлеб. На что они ушли, те бессонные счастливые часы? Читали стихи — свои и классиков. Я познакомил Юрия с главами двух законченных (как мне казалось) романов. Днем я работал на заводе и в лаборатории, а по ночам, пользуясь возможностью бесконвойного выхода из зоны на завод, сочинял эти романы и по несколько раз переписывал на жесткой лабораторной бумаге. Юра деликатно, но твердо разъяснил, как далеки на самом деле эти романы от завершения».
Это были романы Сергея Щеглова «Юность» и «Люди, переносящие горы» (о тружениках Норильска, добывающих открытым способом руду в карьерах «Угольного Ручья»).
В том же 1946 году Юрий Сальников покинул Норильск (он получил эту возможность, так как был оправдан).
Он переселился в Новосибирск и посвятил себя литературной деятельности. Издал десятки художественных книг, был принят в Союз писателей, включено его имя в Краткую Литературную энциклопедию. В 1962 году он переехал в Краснодар, где и живет и работает по сей день.
Щеглов оставался в Норильске еще пятнадцать лет и все эти годы энергично работал на производстве. Не оставлял и литературной деятельности. Но посвятить ей себя целиком не мог — до реабилитации было далеко, а без нее бывшему заключенному по 58-й статье наивно было бы думать о литературном признании.
Человек коммуникабельный, Сергей Львович не пропускал, однако, ни одной возможности пообщаться с литераторами. Не успел известный писатель Алексей Бенедиктович Кожевников переступить порог норильской гостиницы, как Щеглов уже встретился с ним. Ему очень хотелось показать свои литературные труды приезжей знаменитости, автору, знакомому с детства по книге о Крайнем Севере — «Человек-песня».
Кожевников принял рукопись молодого писателя и воскликнул, глянув на обложку: «Смело! «Люди, переносящие горе»! Это, конечно, о заключенных здешних?»
Да, конечно же, роман был о них, только не назывались они заключенными. А образы были запечатлены с живых людей, друзей и знакомых Щеглова по работе на руднике. «Люди, переносящие горы!» — поправил Кожевникова автор. И маститый прозаик как-то сразу потерял интерес к произведению. Слишком много он повидал на своем веку таких опусов, где правда была не вся. Значит, и тут не осмелился молодой литератор, сам недавний зека, изобразить всю правду о Норильлаге. Увы, так оно и было.
Иван Макарьев тоже не нашел смелости завершить роман, начатый еще при Горьком, до ареста. «Лет десять спустя,— напишет потом С. Щеглов,— когда многое переменилось в судьбе таких людей, как Макарьев, узнал я, что он вернулся в Москву и продолжил работу в Союзе писателей, что все прошлые обвинения, по которым он «отбухал» десять лет, с него сняты, он реабилитирован в 1955 году... Еще несколько лет спустя услышал я о смерти Ивана Макарьева».
Прошли годы и Александр Солженицын своим «Одним днем Ивана Денисовича» откроет всю правду, назовет все своими именами. А до него была попытка Василия Ажаева — «Далеко от Москвы», но там заключенные тоже не были названы своими именами). А «Люди, переносящие горы», как и первый норильский роман Сергея Щеглова — «Юность», до сих пор в рукописи.
В 1963 году перспективный молодой еще инженер Сергей Львович Щеглов неожиданно для многих бросает свое
технарство, на самую дальнюю полку письменного стола забрасывает инженерный диплом и переходит на работу в штат сотрудников газеты.
Здесь я сделаю отступление.
За шестнадцать лет до этого, в 1947-м, бывший заключенный Норильлага Сергей Щеглов поступил во Всесоюзный заочный поли технический институт на химико-технологический факультет. Почему именно туда? Решил стать теоретически грамотным специалистом в деле, которое определила ему судьба. У него был опыт, накопленный при производстве и применении оксиликвитов, были инженерные публикации, изобретения. Он был представлен вместе с другими исследователями нового ВВ на Сталинскую премию. И премию присудили. Но ни Щеглов, ни его соратники из бывших зека ее не получили, и льготные престижные значки, и деньги дали другим: вольнонаемным начальникам.
Это было тяжелым ударом, но Сергей и его выдержал с твердостью, продолжал исследования и учебу в институте. К тому времени он был уже семейным человеком. Расставшись с Норильском в 1961 году, он поступил в Москве в «Союзкислородмонтаж» прорабом, получил монтажный участок и жилье в Туле. И здесь, как и в Муроме, как и в Норильске, активно печатался в местных газетах. Знакомый сотрудник областного «Коммунара» Константин Петровский подсказал: появилась в редакции такая должность: специалист-консультант по промышленности. А у Сергея уже пятый год было удостоверение члена Союза журналистов СССР. Так он стал штатным сотрудником газеты.
«Как же это вышло,— недоумевает и сам герой нашей повести, что инженер, шесть лет назад ценой таких усилий, в тридцать четыре года добившись диплома, оставил его и пошел править заметки и «организовывать» материалы в редакцию? Может быть, неспособность к инженерной работе? Или ненависть к ней, или, по крайней мере, отсутствие всякого интереса? Нет. Страсть. Та самая страсть, которая сжигает многих молодых и старых, умных и не очень умных, опытных и неопытных, заставляет писать в «многотиражки» и центральные органы, в книги жалоб и журналы, обивать пороги редакций».
Еще до выезда «на материк» он берет себе журналистский псевдоним, впоследствии «узаконенный» в профессиональном удостоверении: «Сергей Норильский.» «Первого января 1945 года в этом листке (многотиражка Норильлага «Металл — фронту» — разр. Н С.) напечатали мое патриотическое стихотворение «Новогодний подарок». С тех самых пор и пошло, как когда-то в Муроме, Горьком, Москве: заметки, очерки, корреспонденции, стихи, зарисовки, фельетоны, бог еще знает что».
3
«Бог еще знает что» включало и литературную критику. У Сергея Львовича совсем неплохо получалось и с этим делом. К слову будет сказано, к месту поставлено: литературный критик Сергей Щеглов-Норильский рубил правду-матку сплеча, не обращая внимания на авторитеты, ни даже на личное знакомство. Вот, к примеру, как он «раздолбал» своего норильского тезку Сергея Снегова за книгу «Над нами полярное сияние». Статья С. Щеглова называлась «Возвращение к Норильску».
«В повести («Над нами полярное сияние» — разр. Н.С.) не менее яркими красками, чем на фотографиях в «Огоньке», нарисован знакомый город и комбинат. Краски чересчур, нежизненно ярки. Однако же, согласитесь, у литературы несколько иные задачи, чем у журнального фоторепортера.
Я думаю, что надо отдать кесарево кесарю, а Божие — богу. Ведь, откровенно говоря, слишком часто мы, завороженные значимостью темы, прощаем автору легковесность ее разрешения. Так, как нарисовал Норильск и его тружеников Сергей Снегов в повести «Над нами полярное сияние», их уже много раз рисовали. Пора потребовать от писателей не простой репортажности. Пора говорить о произведениях о Норильске по большому счету». Вот это удар так удар! Однако не смертельный, а идущий на пользу литератору. Кстати, о том же С. Снегове позднее, к его 75-летию, Сергей Щеглов напишет хорошую, подбадривающую статью «Писатель из Норильска» и опубликует ее в городской норильской газете.
Примеров рецензирования и откликов С. Щеглова на литературные работы не только земляков-норильчан, но и других, можно привести множество. Вот еще одна работа С. Щеглова: «Василий Ермаков».
Да, жил когда-то в славном Норильском граде поэт Василий Ермаков. Его почти никто не знает не только в стране, мало знают о нем и в самом Норильске. Боже, сколько таких безвестных певцов было здесь! Если теоретически вывести некий «коэффициент культуры на душу населения» и применить его к городам, подобным Норильску, то у последнего этот коэффициент будет очень большим. Ни у одного города планеты, я уверен в том, нет такого коэффициента. И не может быть — вот по какой причине:
Норильск особый город, город «принудительного культурного извлечения». Да-да, именно здесь человек творческий, попавший за решетку тюрьмы за свой талант, освобождал душу и писал-писал. Печатался потом, но уж писал здесь!
«К числу певцов Норильска принадлежал Василий Ермаков,— пишет С. Щеглов.— Если полистать подшивки газет «За металл», «Металл — Родине», его заметки, стихотворения будут часто попадаться на глаза. Их главный герой — труженик норильских строек, заводов, рудников. И еще — солдат Великой Отечественной».
В 1990 году тульская газета «Коммунар» напечатала работу С. Норильского «Рецензия, которая не была опубликована». В статье шла речь о писателе Анатолии Кузнецове, о его романе «Огонь». Автор романа подвергся обструкции за то, что уехал из СССР. Уехал в Англию. Вот как писали о нем в то время его бывшие советские коллеги: «Вместо того, чтобы поспешить в бывший рабочий район Кингс-Кросс, посетить библиотеку Британского музея, где немало дней и вечеров провел Ильич, командированный (А. Кузнецов — разр. Н.С.) отправился совсем в другие места. Пьянствовал, распутничал, раздавал интервью, в которых говорил о своей Родине только плохо».
Что в этих словах было правда, что ложь — сказать трудно, суть же в том, что Кузнецов, получивший в Союзе советских писателей командировку в Лондон для работы над романом о Ленине, попросил у буржуазного правительства политического убежища и получил его. Сергей Норильский еще до бегства Кузнецова написал положительную рецензию на книгу «Огонь», но напечатать ее не удалось, так как ревностные охранители устоев увидели в романе Кузнецова очернительство советского строя. Бегство писателя подтвердило точку зрения его недоброжелателей и Сергею Норильскому пришлось «отвечать» перед некоторыми из товарищей коммунистов за «восхваление предателя».
И вот два десятилетия спустя, когда в стране шла Перестройка, изменились многие оценки и критерии, вместо когда-то написанной статьи об «Огне» С. Норильский напечатал статью «Рецензия, которая не была опубликована». Вот что там было, между прочим, сказано: «Тем значительнее в наших сегодняшних глазах произведение («О г о- н ь» — разр. Н.С.) Кузнецова. Цель у него была верная и выстрел автора точный. Поэтому и ополчились на него многие власть имевшие».
«Трагически окончилась судьба Анатолия,— пишет далее Сергей Норильский.— Тяжка история его побега, не так уж радостно, насколько нам известно, сложилась и жизнь в Лондоне. И десятка лет не протянул он в Англии, умер от инсульта совсем не старым. А ведь мог бы жить, работать и сегодня. Но, видно, каждому свое».
А. Кузнецов — известный в своей стране и во всем мире прозаик. Автор таких знаменитых книг, как «Продолжение легенды», «У себя дома», «Бабий Яр». Сергей Норильский был хорошо знаком с ним, напечатал его творческий портрет, несколько добрых откликов на его произведения. А после отъезда писателя пережил не мало упреков за это.
4
«Я разговариваю с Сергеем Львовичем Щегловым,— пишет В. Петрякова, обозреватель тульской газеты «Молодой коммунар» в статье «Оптимисты из ГУЛАГа и пессимисты... оттуда же.— Он — председатель областного общества «Мемориал». Знаю его уже давно — вместе работали в «Коммунаре»... Но на лагерную тему мы с ним не говорили. Люди и в середине восьмидесятых предпочитали не афишировать подобных сведений из своей анкеты, а окружающие «по соображениям деликатности и вообще», делали вид, что ни о чем не догадываются...
Общество «Мемориал» разыскивает в руинах нашей памяти имена пострадавших от репрессий. «Мемориал» — организация, ставящая перед собой задачу разрушения основ тоталитаризма и перехода к правовому государству,— не может стоять вне рамок политической жизни».
Сергей Львович Щеглов сделал очень многое, чтобы воскресить имена погибших в сталинских застенках. Было тяжело, было невыносимо трудно достучаться до руководителей, добраться до засекреченных архивов. Что скрывать, и в наши дни существуют реальные люди, которых не устраивает гласность, не устраивают правдоискатели. Потому скрываются особо секретные папки со списками расстрелянных, скрываются места массовых захоронений.
За цикл работ под рубрикой «Всех поименно назвать» премия имени Глеба Успенского за 1992 год присуждена журналисту Сергею Щеглову. Это признание серьезности проводимого им дела. За такую подвижническую работу многие люди скажут спасибо.
В сентябре 1991 года С. Норильский в газете «Тульские известия» напечатал путевые заметки: «Были и боли Таймыра».
«Ровно сорок девять лет минуло, как привезли меня на это место (на Нулевой пикет — разр. Н.С.). Этап заключенных, преимущественно политических, среди которых был и я.
Зеков сперва по Енисею, из Красноярска, а от Дудинки — на железнодорожных платформах узкоколейки доставили к норильским горам. Всю ночь платформы болта-
ло-стукало на неровностях и бесчисленных поворотах кое-как слепленного пути.
Ночи, собственно не было. Тускло-оранжевый солнечный шар спустился к горизонту, ненадолго скрылся за ним и вновь пошел вдоль его линии.
На месте нынешнего аэродрома, принимающего лайнеры с сотнями пассажиров в каждом, стояла дощатая хибарка, на ней железка: «Ст. Алыкель».
А в Норильске, у подножия высоченных скал, увидели мы поселок: бревенчатые дома в один-два этажа, бараки, обшитые тесом, краснокирпичные корпуса цехов, трубы теплоцентралей...
Зачем же я снова здесь? Ведь сколько раз слышал: «Избави бог, чтобы когда-нибудь я туда поехал. Хватит с меня».
И были даже такие: «Да будь он проклят, этот Норильск!» Но прилетел я сюда не просто для того, чтобы еще раз полюбоваться летней тундрой и скальными габбродиабазовыми вершинами, освещенными незакатным солнцем. Меня пригласили принять участие в проводимой здесь Декаде Памяти жертв сталинизма. Организовал ее местный «Мемориал»...
На кладбище под Шмидтихой еще стояли вкривь и вкось подмытые весенними потоками деревянные и бетонные обелиски. Они указывали на могилы «вольняшек» (многие и многие из них, если не большинство, были в прошлом зеками). Ямы, в которые сбрасывали тела заключенных, находились ниже. Тут ничто не напоминало о бесправных покойниках, только старые норильчане знали об этом, и некоторые из них нет-нет да наведывались сюда, чтобы поразмышлять о трагедии жизни».
Почему я так подробно цитирую эти воспоминания Сергея Норильского?
Потому что он свидетельски подтверждает для истории и мои показания, показания человека без всякого на то принуждения прожившего в Норильске почти четверть века и видевшего многочисленные меты, оставленные Норильлагом. Их не успели снести с лица земли, но они вопиют.
В Норильском городском государственном архиве хранится доклад начальника ИТЛ и комбината тех лет инженер-полковника B.C. Зверева партактиву 16 января 1953 г.: «О состоянии режима содержания в лагерях и трудового использования заключенных».
Вот что говорил самый главный норильский начальник.
«Заключенные Горного лагеря размещены в шести лагерных отделениях, в том числе одно женское... Количество заключенных ИТЛ в 3,5 раза больше, чем в Горном лагере. Размещены (заключенные — разр. Н.С.) в 35 лагерных отделениях и в 14 лагпунктах.
С 1948 по 1952 годы в Норильлаге ежедневно числилось со гласно данных вечерних поверок 220—250 тысяч заключенных, 30—32 тысячи числилось в Горлаге.»
Сергей Львович Щеглов был не только свидетелем, он был очевидцем того беспредела, который творился на таймырской земле. Но что можно было сделать? О том даже написать было нельзя. Оставалось запомнить, стиснув зубы, молчать и ждать.
5
Он продолжал работать в Норильске.
Время оксиликвитов прошло, война закончилась и твердая взрывчатка не сдала дефицитом. Вот как Сергей Щеглов пишет о том времени: «...Я приложил руку к тому, чтобы направить мощность завода на удовлетворение острой нужды Норильского комбината в газообразном кислороде. И добился своего».
Читаешь Сергея Львовича и не удивляешься: такое в России творилось всегда. «...В то самое время, когда главный инженер комбината каждое утро начинал с того, что распределял баллоны газообразного кислорода между многочисленными предприятиями, другие сопротивлялись, боясь «прихлопывания оксиликвитов». А почему? А там была хорошая кормушка, штаты работников были резко раздуты. Ну, чем не нынешнее время? По всей стране идет гудешь, катятся порой очень странные политико-экономические забастовки работников «отживших предприятий», и наплевать всем на Россию. Абы самим насытиться ничегонеделанием. Ведь в убыток государству, в убыток обществу, а им наплевать, окопались и живут припеваючи, а вокруг них лихие мздоимцы, втихаря накручивающие капиталы и кричащие: «Долой президента! Долой правительство!» И многие ведь сочувствуют им.
Работая на инженерных должностях, Сергей Львович не только копил производственный опыт (он трудился на одном месте, на одном и том же предприятии 19 лет), но старался научно, теоретически обосновать тот или иной процесс. Его научные работы публикуются в журналах, бюллетенях. Было напечатано 17 статей. Читая список опубликованных работ, диву даешься: когда же этот неутомимый человек все успевал делать? То он пишет в «Бюллетень технической информации Норильского комбината», то в московский журнал «Кислород», то рецензирует раздел «Оксиликвиты» в учебнике В.А. Ассонова «Взрывные работы».
Он проработал на одном месте 19 лет, а трудовая книжка была исписана полностью: так часто менялись названия и статус его предприятия и его должности. Когда его принимали в партию в Москве, на бюро Краснопресненского райкома, какая-то женщина из приемной комиссии, глянув на длинный перечень, спросила: «А почему вы так часто переходили с места на место?» И, похоже, не вполне удовлетворилась его объяснениями.
6
Сергей Львович Щеглов по поручению первого редактора норильской газеты «Заполярная правда» С.П. Баранова в 1958 году подготовил все необходимые документы на штатных сотрудников, пожелавших вступить в Союз журналистов СССР. С десяток газетчиков, в их числе и нештатный автор — рабкор Щеглов, в феврале 1959 были приняты в Москве и получили оттуда членские билеты. Так создалась в Норильске первая местная журналистская организация. Можно на будущий год справлять сорокалетний юбилей!
Сотрудничество Щеглова с норильской прессой началось гораздо раньше, задолго до создания первой городской газеты. Он печатал свои очерки, корреспонденции, стихи, фельетоны в многотиражках «Сталинец», «За металл», «Металл — фронту», «За ударный труд» (это были первые норильские печатные издания).
Сергей Львович, как это уже говорилось выше, никогда не был в штате норильской газеты. Однако, как он пишет сам: «...При ней (при газете «Заполярная правда» — разр. Н.С.) с первого дня состоял в литературном объединении, участники которого вскоре поручили мне руководить им».
Я знакомился с архивом литературного объединения. На страницах этой статьи мне хотелось бы воспроизвести ту рабочую атмосферу, которая царила на заседаниях. Я тоже более двадцати лет состоял членом норильского литературного объединения «Надежда». И хочу заметить, что в нашу бытность, а я пришел в литообъединение в 1975 году, такого уже не было: ни рекомендаций, ни протоколов, ни какого бы то ни было контроля и попечительства (по крайней мере мне так казалось) со стороны коммунистической партии либо комсомола. Правда, при поездках на литературные семинары в Красноярск, комсомол помогал в доставании авиабилетов для участников семинаров. Это было. Да и времена демократии приближались.
Вот почему для нас имеют интерес те далекие документы, которые здесь я хочу воспроизвести.
ПРОТОКОЛ
заседания литературного объединения
от 29.02.60г.
Присутствовали:
Филиппов, Щеглов, Грязнов, Жуков, Дымков, Лупашков, Копелевич, Михайлова, Иноземцев, Арнаутова, Гринцевич, Морозов.
Повестка дня:
1. Литературная (газетная) учеба. Жанры газеты. Интервью. Читает С.Л. Щеглов.
2. Утверждение плана работы на март. На заседание литературного объединения не пришел Бондарев, Мамаев. Есть предложение на следующем заседании потребовать объяснения, поставить вопрос о возможности их пребывания в литературном объединении. Бондарев - выразитель нашей общей недисциплинированности.
Щеглов характеризует: «Жанр интервью в нашем понимании... История жанра. Виды интервью: интервью-рассказ, интервью-беседа, интервью-зарисовка».
План работы на март:
7 марта - рецензия Гринцевича. Рассказы С. Щеглова, стихи Тихонова.
14 марта - встреча с режиссером театра. Литературная учеба. Стихи Филиппова. Принятие новых членов.
28 марта - заслушать лекцию К. Петрова.
Председатель С. Щеглов
Секретарь Р. Михайлова.
Читая протокол, приходится удивляться: как строго все было поставлено. Не пришел кто-то на заседание — ставить вопрос о пребывании в литобъединении. Но литобъединение — это ведь дело добровольное или как? Я долго думал: в чем же тут дело? И меня озарила вот какая мысль. Раиса Михайлова (позднее она стала известной Раисой Смоловой), являвшаяся в то время завом отдела культуры «Заполярки» и отвечавшая, формально отвечавшая, за литературное объединение, за политический, «идейно-художественный» настрой каждого члена, могла и «перегнуть палку», сгустить краски в отчетных бумагах. Ведь кроме нее были еще и контролеры. Партийная организация «За-
полярки» подчинялась горкому партии. Оттуда могли быть визитеры. Чтобы «отвести грозу» и обезопасить в первую очередь себя, как завотделом, она и вела протоколы «по всем правилам бумагопроизводительского искусства». В том же архиве нашел я такой вот документ.
Директору Красноярского книжного
издательства т. Глозусу М.О.
Литературное объединение при "Заполярной правде» направляет Вам протокол обсуждения книги С. Щеглова и А. Бондарева «Свет на Таймыре» и рецензию на нее одного из ведущих специалистов проектной конторы комбината т. Фиалкова, с выводами которого все присутствовавшие были согласны.
Председатель лит. объединения А. Фишман.
17 сентября 1958 г.
И снова было над чем задуматься. «Причем здесь Фиалков — строитель-проектировщик?» — думал я. «Розыскные работы» дали свои положительные результаты. Во-первых, книга «Свет на Таймыре». Красноярское книжное издательство изменило начальное название и книга была названа дилетантски «Город Норильск», чего там выдумывать. Во-вторых, книга была не художественной, а краеведческой. Потому старейший норильчанин и специалист-градоустроитель Фиалков писал на нее рецензию. И, в-третьих, Александр Григорьевич Фишман, завотделом партийной жизни «Заполярки», в отсутствие С.Л. Щеглова (тот в это время находился «на материке») подписался под документом как председатель литобъединения.
«Перед нами лежат письма,— пишет С.Л. Щеглов в те далекие времена. — стихи Кузнецова и Гайголос, И. Марковича и В. Савинкова. В. Щиголева и Г. Толмачева, М. Зябренка и П. Иванова, Г. Пономарева и мн. др., кто хочет поделиться своими мыслями с читателями. Мысли у них хорошие, верные. Учитесь же. товарищи, излагать их поэтично. Учитесь. И, может быть, некоторые из вас обретут здесь свое призвание — станут поэтами, писателями. А поэты, писатели — очень нам нужны. Сами видите — о скольком рассказать надо, сколько подвигов надо воспеть, сколько мерзостей заклеймить! Дела художникам — по горло!»
7
Вот одно из стихотворений Сергея Норильского.
Быстрое время — жесткое стремя,
звезды пришпорив, куда же ты мчишь?
Путь невозвратный, тяжкое бремя —
грохот полета сменяешь на тишь.
Цели не зная, дымка земная
бездну пространства упрямо вихрит.
Что ты тоскуешь, даль роковая,
в бледном свечении лунных ланит?
Что и говорить, стихотворение напряженное, до упора сжимаемое «пружиной ожидания». Что там, за «роковой далью»? Где тот предел? «За смыслом мироздания» — отвечает поэт. И чтобы свершить намеченное, чтобы прочувствовать и не сорваться, надо верить: «Дай же мне бодрость, вера святая, убереги от падения ниц!»
Стихотворение «Облако любви» интимное, посвященное человеку близкому.
В минуты боли или раздраженья,
в часы отчаянья и ссор
не говори, что смерть твоя близка,
тем более, что кто-то
будто бы ее торопит.
Это белый стих и написан необычно, но убедительно. «Не говори! Сдержи порывы муки, пусть даже знаешь: ты — приговорен». И если ты сдержишь себя, заглушишь в себе те боли и страдания, ты будешь вознагражден и будет тебе «продленье жизни в облаке любви» — таков лейтмотив стихотворения. Это скорее притча. Притча о вечности любви.
Стихотворение «Читая Ренана» философично. Поэт склонен к размышлению, осмыслению Высшего Разума. И даже там, где он спорит с Ренаном, отвергая Разум ради «святой любви», он допускает подобное лишь на время, на время «влеченья к вершинам нежности». И только, и не больше, ибо любовь в понятии поэта — это свет и нежность, и ради неповторимости момента, его святости и силы можно простить все грехи даже блуднице.
Прочь, Разум, дерзкий и холодный!
В незримом таинстве любви
Твои искания бесплодны.
Бессилен довод ультрамодный
В необъяснимом визави.
Поэт Сергей Норильский дружен с песней. В далеком 1947 году в соавторстве с композитором А. Козловским была написана «Песня о герое Севера». В герое Севера можно угадать и Н.Н. Урванцева, родившегося и жившего в Лукоянове, а можно заприметить и кого-то другого. Их было много, тех героев в знаменитом городе. Да и сейчас они есть. Сергею Львовичу, когда он сочинил «Песню о герое Севера» было 26! Романтика, хоть и лагерная, оплодотворила поэтическую душу и она пела, изнывая на каторжных работах рабского труда.
8
С. Щеглов расстался с Норильском лишь в 1961 году. В том «материковском» августе он с семьей поселился в Туле. Как это произошло, мы уже сказали.
«Одним словом, никуда не денешься: вторая древнейшая профессия... захватила меня, можно сказать, с детства,— пишет он. — Она вытеснила все другие, которые давала мне жизнь, и в конце концов завербовала в армию. имя которой — пресса»
Два десятилетия он работал в «Коммунаре», достиг здесь пенсионного возраста и невзлюбивший его с самого начала коллега-газетчик, ставший потом главном редактором, с 1 января 1984 года выдворяет Щеглова «на заслуженный отдых» с назначением полагающейся ему по должности персональной пенсии «республиканского значения».
Семь лет трудится Сергей Львович дома над своими рукописями, ухаживает за смертельно больной любимой женой — спутником жизни на протяжении четырех десятилетий, матерью троих детей — известной в Норильске и Туле журналистской и поэтессой Ниной Балуевой. Участвует в общественной работе.
Неотвратимый уход Нины Ивановны из жизни (у нее долгие годы было больное сердце) обрушивается на него тяжким ударом. Но в стране идет Перестройка, а в Туле создается новая областная газета прогрессивного направления — «Тульские известия» и на 70-м году жизни Сергея Львовича приглашают в эту газету корреспондентом и членом редколлегии. Новая газета стала для него родным домом. Он много пишет, всего себя посвящает становлению и совершенствованию молодого издания. Публикации его так обильны, что газета едва успевает печатать. А необходимость в его материалах была такой, что в одном и том же номере помещались по две, а то и по три его разных работы. И получалось так, что он и Сергей Щеглов, и Сергей Норильский. И так было не только в «Туль-
ских известиях». Ему заказывали материалы другие тульские и московские газеты. Так, в «Туле вечерней» №170 за 1996 год 19 сентября очерк Сергея Норильского и очерк о нем, и фотография на обоих одна. В тот день Сергею Львовичу исполнилось круглых 75. «Тульские известия», разумеется, отметили этот день так же достойно.
У него большая переписка с самыми разными людьми. И это логично: кроме всего прочего, Сергей Львович — председатель областного тульского «Мемориала». Он публикует рассказы бывших узников ГУЛАГа.
«В 1942 году я был осужден по статье 58, пункт 10 («антисоветская агитация»),— пишет в своих воспоминаниях Павел Чебуркин, житель города Щекино, а в прошлом норильчанин.— Приговорили к расстрелу. Что же такое страшное я совершил?»
И далее в публикации, сделанной С. Норильским, идет рассказ о том, как ведущий хирург 50-го медсанбата майор П. Чебуркин имел неосторожность плохо отозваться о «вожде всех времен и народов» Сталине. Ординарец Чебуркина Владимир Алтынников донес на своего командира. «Судьба чудом спасла меня,— сообщает далее Чебуркин,— расстрел заменили десятью годами лагеря. Дудинка, Норильск, Курейка... И еще раз пощадила меня судьба: прошел круги ГУЛАГа и остался жив. А сколько людей погибло на моих глазах!»
Сергей Львович не забывает и Норильска, работает над начатыми здесь историческими исследованиями. Мне на глаза попалось письмо некоего Мелешко из города Жданова (ныне по-прежнему Мариуполь). Он пишет С. Щеглову в Тулу, что «10 лет моей жизни ушло на поиски людей, способных помочь в моем «сизифомом труде» собрать хотя бы крохи сведений о герое моей повести, посвященной А.Н. Гарри.» Сергей Львович конечно же помог ему, согласился поделиться тем, что накопил о Гарри. Сергей Львович всем помогает.
Не чужд он и текущей жизни. В 1991 году пришлось ему выезжать в Ригу и написать правду о том, что творилось там в то время. «И в смертный бой идти готовы», назывался его репортаж. Это был рассказ о людях, которые всеми силами противились восстановлению независимости Латвии, разжигали межнациональные страсти.
Сам-то он был реабилитирован в 1959 году, этому настойчиво способствовал его старый норильский друг И. Шамис, который даже помог составить соответствующее заявление. Мать и отец Сергея Львовича были реабилитированы по его ходатайству еще раньше, в 1957 году. И вот три
десятилетия спустя настала его очередь помогать добиваться реабилитации другим, совсем незнакомым людям. В этом одна из задач «Мемориала», которым руководит в Туле С.Л. Щеглов.
9
Итогом активной творческой жизни С.Л. Щеглова-Норильского можно назвать более трех тысяч статей, очерков, зарисовок, рассказов, стихотворений, фельетонов, рецензий, опубликованных в периодической печати. Писал он и книги, их у него издано пять: «Город Норильск» — в соавторстве с А. Бондаревым (1958), «Н.М. Федоровский» (1967), «Мастер тульского оружия» (1969), «Сергей Степанов» (1974), «Владимир Лазарев». За книгу о Степанове Сергей Щеглов получил свою первую журналистскую премию имени Глеба Успенского (вторую, как уже сказано,— за публикации о бывших зеках).
Научно-фантастическая повесть Сергея Норильского «Джунгли Венеры» печаталась в норильской городской газете «Заполярная правда». Повесть «Черный треугольник» опубликована в «Тульских известиях». Повесть «Сталинская премия» — о лагерном Норильске — в сборнике «Правда о ГУЛАГе» (Тула).
Я начал свой рассказ об этом человеке с эпиграфа из творений знаменитого академика. «В чем смысл жизни?» — вопрошал он. Сергей Львович Щеглов-Норильский всем своим трудом сполна ответил на этот вопрос. Надо жить с достоинством, надо созидать, а не разрушать, надо любить жизнь такой, какой бы она ни была, и тогда она полюбит тебя, полюбит и спасет, и воскресит из мертвых.
Сергей Норильский продолжает свои литературно-критические и исторические исследования на тему ГУЛАГа, дорабатывает главную книгу жизни, роман, первые части которого опубликованы под заголовками «Черный треугольник» и «Сталинская премия». В нем он пытается осмыслить события прошлых лет и нынешних дней с высоты нелегкого жизненного опыта и многолетних размышлений о поисках истины и правил жизни.
Николай Сахно,
Волгоград, 1998