III.

Пріездъ американской миссіи Краснаго Креста въ Россію съ полковникомъ Томсеномъ во главе. Представители америкамскаго Краснаго Креста на концерте въ пользу пленныхъ. Мой визитъ американцамъ, разговоръ о событіяхъ и порядкахъ въ Россіи, письмо американскому народу.

Въ августе прибывало въ комитетъ очень много солдатъ изъ плена. У меня все прибавлялось работы, къ тому же не мало было хлопотъ съ устраиваемымъ концертомъ въ пользу бежавшихъ, назначеннымъ на 27 августа въ ресторане «Яръ».

Концертъ прошелъ блестяще, лучшія силы московскихъ государственныхъ театровъ приняли участіе, цветы продавала Вера Холодная и прибывшая изъ заграницы известная танцовщица Боргаріо.Помню, что Вера Холодная получила за одну розу тысячу рублей, князь А. Трубецкой продалъ мои записки о пребываніи въ плену, на американскомъ аукціоне, за 21.000 рублей. Поздно ночью, въ самый разгаръ веселья, явилась въ залъ довольно значительная группа иностранныхъ офицеровъ. Но залъ былъ переполненъ, не было местъ даже въ щвейцарской. Пришлось

уступить имъ одинъ изъ столиковъ, на которомъ продавались цветы.

Сначала мы не обратили вниманія на вошедшихъ. Но спустя некоторое время вся эта группа подошла ко мне. Они оказались представителями американскаго Краснаго Креста, только что прибывшими въ Россію.

Старшій изъ нихъ, полковникъ Томсенъ, представился и представилъ мне всехъ остальныхъ офицеровъ. Говорили мы порусски.

— Скажите, сестра, — обратился ко мне полковникъ, — нужна ли наша помощь Россіи? Мы пріехали въ Россію, чтобы снабдить ее лекарствами и всемъ необходимымъ для санитарнаго ведомства. Кроме того идутъ съ правительствомъ переговоры о возможно широкой помощи пленнымъ. Но пріехавъ сюда, мы решительно ничего не можемъ добиться, у насъ создалось впечатленіе, что Россія въ нашей помощи не нуждается. Насъ даже приняли въ Петрограде такъ, что лучше и не говорить. Вообще порядка здесь никакого нетъ, невозможно ни съ кемъ сговориться... Итакъ... скажите: нужнали наша помощь Россіи?

Я была озадачена и ответила, что будучи полькой, отъ имени Россіи говорить никакъ не могу, но что отъ имени больныхъ, раненыхъ и пленныхъ могу сказать: помощь нужна немедленно, тысячи русскихъ умираютъ съ голоду въ плену.

— За наше пребываніе въ Москве,— продолжалъ полковникъ Томсенъ, — я очень интересовался учрежденіями, работающими на пленныхъ, и много слышалъ о вашей работе. И потому, какъ представитель Краснаго Креста, прошу васъ собраться и самой пріехать въ Соединенные Штаты. Ручаюсъ, что у насъ вы получите все нуж-

ное для вашихъ пленныхъ и вамъ не придется больше собирать денегъ по ночнымъ притонамъ.

Я просила у полковника разрешенія заехать къ нимъ, чтобы продолжить нашъ разговоръ. Мне было назначено 4 часа дня 28 августа, на Николаевскомъ вокзале: миссія жила въ поезде.

Я простилась съ американцами. Былъ второй часъ ночи. Меня окружили наши офицеры, видъ у нихъ былъ весьма взволнованный. Что случилось? Капитанъ Брусованскій разсказалъ мне, что все офицеры получили приглашеніе отъ командующаго московскимъ округомъ ген. Верховскаго на тайное совещаніе въ зданіи щтаба; онъ сказалъ имъ, что генералъ Корниловъ — изменникъ, такъ какъ выступилъ вооруженной силой на Петроградъ. Многіе офицеры закричали: — «Изменникъ Керенскій, а не Корниловъ!» Тогда генералъ Верховскій спросилъ, кто за Керенскаго, а кто за Корнилова. Все въ одинъ голосъ закричали: «Да здравствуетъ Корниловъ!» После этого Верховскій замолчалъ и позеленелъ отъ злости. Онъ спросилъ офицеровъ: «Значитъ вы, господа офицеры, противъ Временнаго Правительства? Можете разойтись». Все разсказанное капитаномъ Брусованскимъ произвело очень сильное впечатленіе на комитетскихъ солдатъ, у всехъ было одно желаніе — идти съ Корниловымъ, помочь ему спасти Россію...

На следующій день, 28 августа, въ 4 ч. дня мы отправились, взявъ два букета цветовъ, на Николаевскій вокзалъ на розыски поезда американской миссіи. Кроме меня, отъ офицеровъ пошелъ капитанъ Бернасовскій и поруч. Дружининъ, а отъ солдать — вольноопрёделяющійся Юбертъ и солдатъ Сацукъ. Не такъ было легко разыскать поездъ американской миссіи, о которомъ никто ничего не зналъ, даже начальникъ

станціи, уверявщій, что такого поезда и нетъ вовсе. Объездивъ все вокзалы, мы опять вернулись на Николаевскій и, наконецъ, нашли поездъ на одномъ изъ запасныхъ путей.

Насъ встретилъ полковникъ Томсенъ, видимо очень обрадованный нашимъ приходомъ. Онъ уже не ждалъ насъ. Мы объяснили причину опозданія, на что полковникъ ответилъ: «Неудивительно, Россія сейчасъ — пожаръ въ сумасшедшемъ доме».

Насъ пригласили въ поездъ. Мы прошли въ вагонъ сестеръ милосердія и поднесли имъ наши букеты, но такъ какъ сестеръ было много, то оне разделили цветы, каждая взяла по цветку. Полковникъ Томсенъ сказалъ мне: « Мы, американцы, знаемъ и веримъ, что русскій солдатъ воевать умеетъ, когда хочетъ».

Изъ вагона сестеръ мы прошли въ вагонъ офицеровъ, где угостили насъ чаемъ и сделали фотографическіе снимки. Я передала полковнику письмо отъ комитета бежавшихъ къ американскому народу, въ которомъ мы горячо благодарили американцевъ за желаніе помочь пленнымъ и просили оказать эту помощь какъ можно незамедлительнее.

Прочтя письмо, полковникъ Томсенъ сказалъ:

— Еще разъ прошу васъ, сестра, окажите честь американцамъ, пріезжайте къ намъ, мы будемъ ждать васъ.

Простившись съ американцами, мы направились въ комитетъ: вечеромъ состоялось очень важное заседаніе, на которомъ упомянутый выше Юбертъ сделалъ докладъ о намереніи большевиковъ захватить власть и о предложеніи, внесенномъ въ советъ рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ, присоединить 6ежавшихъ иэъ плена

къ совету. Я заявила, что если комитетъ согласится съ этимъ предложеніемъ, то я выйду изъ его состава. Тогда все единогласно ко мне присоединились.

Помню затемъ 5 сентября — у насъ опять было заседаніе, на которомъ присутствовали некоторые члены петроградскаго союза бежавшихъ и много офицеровъ, находившихся въ московскихъ лазаретахъ, и почти все офицеры, которыхъ только можно было собрать изъ состава офицеровъ 34 категоріи. Союзъ помещался рядомъ въ гостинице «Дрезденъ». Для отвода глазъ изъ нашего комитета были открыты двери въ офицерскій комитетъ (расположенный въ двухъ комнатахъ). На заседаніи было решено соединиться съ находящимися въ то время въ Москве офицерами, сделать военный переворотъ, захватить власть и объявить диктаторомъ генерала Корнилова.

Но кто возьметъ руководство нашими солдатами? А главное — кто будетъ руководить всемъ переворотомъ? Решили обратиться къ генералу Брусилову, бывшему тогда въ Москве. Никто не подозревалъ тогда, что Брусиловъ окажется темъ, чемъ онъ казался впоследствіи: изменникомъ. Темъ более, что онъ являлся представителемъ союза георгіевскихъ кавалеровъ. Мы постановили на следующій же день пойти къ генералу Брусилову. Отправились со мною хорошо знакомый Брусилову капитанъ Бернасовскій, председатель союза Крыловъ и еще два офицера.

Около получаса просидели мы въ гостиной съ гжей Брусиловой, интересовавшейся темъ, что нужно намъ отъ генерала. Потомъ вышелъ онъ самъ, въ черной черкеске, и попросилъ къ

себе въ кабинетъ. На объясненіе о цели прихода онъ ответилъ:

— Вы не первые ко мне съ такимъ предложеніемъ, но долженъ вамъ сказать, какъ всемъ вашимъ предшественникамъ, что почитаю всю эту затею авантюрой, во главе которой я, генералъ Брусиловъ, стоять не намеренъ. Довольно того, что генералъ Корниловъ оказался изменникомъ и, собравъ бунтовщиковъ, пошелъ противъ правительства. Советую вамъ, господа офицеры, успокоиться. Существуетъ правительство, которое стоитъ на страже государства.

На этомъ окончился нашъ визитъ Брусилову. Вечеромъ въ комитете началась лихорадочная работа. На всехъ пищущихъ машинкахъ, какія были у насъ и въ союзе офицеровъ, печаталось письмо генерала Корнилова, доставленное кемъто изъ офйцеровъ, съ просьбою распространить его среди населенія Москвы. Поработавъ всю ночь, наши солдаты расклеили это письмо Корнилова по всей Москве и въ первую очередь, конечно, оклеили имъ зданіе совета рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ. Можно себе представить удивленіе советчиковъ, когда они увидели нашу работу!

Ожидая къ утру обыска, мы даже переменили ленты на пишущихъ машинкахъ. Действительно, въ 4 часа утра явились, по приказанію совета, вооруженные солдаты съ обыскомъ. Начальникъ отряда заявилъ: «Въ совете имеются точныя сведенія, что письмо Корнилова печатается у васъ въ комитете». Наши солдаты были на удивленіе спокойны. Крыловъ ответилъ только: «Ищите».

Обыскъ, разумеется, не далъ никакихъ результатовъ.

Утромъ на Скобелевской площади собралась огромная толпа. Въ ней открыто выступали съ

речами большевики, призывая народъ вырезать буржуевъ и офицеровъ. По мере того, какъ сменялись ораторы, менялся и смыслъ речей. Много интереснаго говорилось о Кориилове и Керенскомъ. Какойто матросъ заметилъ, что Корниловъ бежалъ изъ Быхова, где былъ арестованъ со многими генералами после неудачнаго похода на Петроградъ. Толпа быстро подхватила: «Бежалъ, бежалъ Корниловъ!» «Вотъ видите товарищи, — закончилъ матросъ, — Корниловъ сказать велелъ: — Я отъ бабушки ушелъ, я отъ немцевъ ушелъ, и отъ васъ, дураковъ, уйду... и ушелъ». Речь понравилась... Толпа стала кричать: браво, правильно!

Вдругъ началась драка на площади между рабочими и солдатами. Многихъ туть же арестовали и повели въ советъ. Вечеромъ происходило бурное заседаніе. Некоторые члены тоже передрались, и все отъ того, что солдатскіе депутаты требовали начертанія на печати совета — «Советъ солдатскихъ, рабочихъ и крестьянскихъ депутатовъ», а депутаты рабочихъ требовали чтобы надпись печати осталась, какъ была, т. е. «Советь рабочихъ, солдатскихъ и крестьянскихъ депутатовъ».

Депутаты рабочихъ кричали, что революцію они первые сделали, а не солдаты, на что солдатскіе депутаты заявляли, что если бы солдаты не поддержали рабочихъ, то сегодня рабочіе сидели бы не въ совете, а по тюрьмамъ.

Нашъ комитеть точно зналъ, что большевицкое выступленіе назначено на 27 октября, о чемъ мы и довели до сведенія командующаго войсками полковника Рябцева, назначеннаго на эту должность после Верховскаго. Новый командующій войсками заявилъ, что это насъ не

касается, и посоветывалъ заниматься своими делами.

Между темъ все чаще и чаще заходили въ «Дрезденъ» вооруженные солдаты, а рабочіе стали выбрасызать изъ гостиницы всехъ частныхъ жильцовъ, захватывая ихъ помещенія. Вскоре очередь дошла и до военныхъ организацій, — за исключеніемъ нашего союза, съ которымъ всеже советъ считался.

Въ одинъ прекрасный день гостиницу «Дрезденъ» объявили реквизированной, навезли телефоновъ, пулеметовъ, много разнаго оружія. Видно было, что зданіе превращается въ некій щтабъ. О чемъ думало въ те дни Временное Правительство и командующій московскими войсками полковникъ Рябцевъ — не знаю. Тогда же появилось въ гостинице множество евреевъ и евреекъ, занявшихъ въ третьемъ этаже несколько комнатъ, и въ первый же день, по ихъ водвореніи, — если только память мне не изменяетъ, — стала выходить «Правда», въ которой сразу, на первой же странице, появился призывъ къ избіенію офицеровъ и буржуевъ, причемъ генералы Алексеевъ, Корниловъ и все остальные объявлялись изменниками народа.

Я никакъ не могла понять, что же наконецъ происходитъ, какъ Временное Правительство позволяетъ издавать такую газету. Когда я передала ее нашимъ солдатамъ, все члены комитета были въ сборе. Кроме того было несколько солдатъ изъ нашей команды, съ винтовками. Солдаты решили разгромить преступную редакцію. Я, конечно, не старалась ихъ удерживать, напротивъ, советовала не медлить. Солдаты побежали наверхъ.

Не прошло и пяти минутъ, какъ раздался страшный шумъ: ломапась мебель, рвались га-

зеты, а по лестнице сыпались члены редакціи, крича: «Товарищи, разбой». Помню, какъ Крыловъ билъ какогото еврея на лестнице, приговаривая: «Это за Алексеева, это за Корнилова, отъ русскихъ солдатъ»...

Видя что делается, я позвонила по телефону въ нащу команду, въ то время расположенную въ цирке Соломонскаго, прося о помощи: комитетъ нашъ несомненно подвергался опасности.. Вскоре, действительно, явились вооруженные солдаты изъ совета. Къ этому времени наша команда, успевъ совершить все, что полагалось, спокойно сидела въ комитете, где находилась тогда гр. В. Бобринская. Советская солдатня и рабочіе вошли къ намъ и, не говоря ни слова никому изъ членовъ комитета, подошли ко мне и къ гр. Бобринской и заявили, что мы арестованы. Я насмешливо удивилась: «Не можетъ быть!» А члены комитета тутъ же взяли въ руки винтовки, обступили меня и гр. Бобринскую и потребовали немедленнаго удаленія вооруженныхъ рабочихъ. Въ ту же минуту явилась наша подмога, человекъ двадцать вооруженныхъ винтовками комитетскихъ. Начались пререканія. «Мы должны увести арестованныхъ», — заявилъ одинъ изъ рабочихъ, указывая на меня и на графиню. «Разойдись, сволочь этакая», — крикнулъ Крыловъ, «перестреляемъ васъ тутъ, какъ собакъ»... Рабочіе убрались, но явился какойто латышъ, членъ совета, и потребовалъ, чтобы мы приказали команде разойтись. Но, понявъ, что ссориться съ нами не въ ихъ интересахъ, членъ совета извинился предо мною, говоря что никакого распоряженія арестовать меня советъ не давалъ. Такъ этотъ эпизодъ былъ ликвидированъ.

Зато вечеромъ, на заседаніи совета.нашъ комитеть обзывапи «корншіовской сволочыо, ста-

рорежимниками, которыхъ нужно разогнать» и т. д. Когда же членъ нашего союза спросилъ, зачемъ реквизирована гостиница «Дрезденъ», то ему ответили, что советъ распоряжейія не давалъ, и о томъ, что туда оружіе свозятъ, ничего не зналъ.

15 октября «Дрезденъ» былъ совсемъ захваченъ рабочими и превращенъ въ военный штабъ. Въ московскомъ совете все ночи напролетъ происходили заседанія; къ зданію совета подкатывали грузовики, наполненные оружіемъ, и доставлялись пулеметы. Отсюда оружіе развозилось въ разныя части Москвы, особенно — въ рабочіе кварталы. Что же делалъ въ эти дни полковникъ Рябцевъ?