VI.

Поездка въ Оренбургъ къ Дутову. Первый пріездъ  въ  Новочеркасскъ. Ген. Эрдели, атаманъ Калединъ, ген. Алексеевъ.

 

Въ первый день по сдаче училища пришли ко мне офицеры, переодетые солдатами, изъ второй автомобильной роты и два юнкера. Принесли бумагу, въ которой значилось, что сегодня же надо вывезти изъ Москвы 32 офицеровъ и несколько юнкеровъ. Я обещала сделать все, чтобы офицеры могли бежать. Выдавъ находившіеся при мне 300 рублей и удостоверенія изъ комитета, я попросила всехъ уезжающихъ собраться сегодня вечеромъ въ Деловомъ Дворе, а сама проехала въ комитетъ, такъ какъ хотела удостовериться въ настроеніи солдатъ, которыхъ предстояло ознакомить съ планомъ моей работы. Солдаты моему приходу были рады, мы целыхъ два дня не виделись. Я обедала въ комитете, а въ 4 часа устроено было заседаніе, во время котораго одинъ за другимъ приходили офицеры и юнкера, переодевались въ солдатскую одежду и получали документы пленныхъ. Многіе оставались после непрерывныхъ восьмидневныхъ боевъ поспать и поесть.

На заседаніи я заявила солдатамъ:

— Дорогіе мои, хочу быть вполне откровен-

ной. Ведь у меня была съ вами одна цель — помощь оставшимся въ плену. Вамъ известно, что съ перваго дня войны, — мне было восемнадцать летъ, — я уехала на фронтъ и служила вамъ. Многіе изъ васъ знаютъ, сколько изъза васъ я выстрадала въ плену и какъ на васъ же продолжала работать, освободившись изъ плена. Вы помните, что я застала въ комитете, и видите — что оставляю, уходя изъ него. А уйти необходимо. Съ больюпокидаювасъ, но теперь мой долгъ — помочь несчастнымъ офицерамъ и ихъ семьямъ.

Когда я кончила, долго молчали солдаты, лица у нихъ вытянулись. Первый заговорилъ Крыловъ:

— Марья Антоновна, неужели же вы считаете насъ такими же подлецами, какъ техъ, что съ краснымъ бантомъ ходятъ? Неужели мы не заслуживаемъ вашего доверія и техъ офицеровъ, съ которыми дрались противъ большевиковъ? Неужели не понимаемъ? Разсчитывайте на насъ, — все сделаемъ, что вы скажете, и пойдемъ, куда скажете.

Другого ответа я и не ждала... Но нельзя было терять времени. Офицеровъ приходило все больше и больше. Крыловъ подписывалъ удостоверенія, ихъ требовалось более двухсотъ, такъ какъ каждому офицеру надо было запастись двумя. Офицеры, приходившіе ко мне утромъ, тоже явились.

Поездъ отправлялся въ сторону Новочеркасска вечеромъ. Всякій, кто не имелъ денегъ, получилъ отъ меня по 100 рублей.

Такъ, первая партія въ 142 человека уехала въ разсыпную съ разныхъ вокзаловъ. Чтобы не возбуждать подозреній, я порекомендовала Крылову сообщить совету, что комитетъ решилъ распустить на родину солдатскую команду, на-

ходившуюся тогда въ Москве. Крыловъ поехалъ въ. советъ, где большевики обрадовались такому решенію и тутъ же позвонили во все комендантскія управленія на вокзалахъ, прося оказывать помощь бежавщимъ изъ плена.

Этой хитростью мы обошли большевиковъ, они сами же помогли намъ при отправке офицеровъ на Донъ и въ Сибирь!

Мы проводили первую партію героевъ. Семьи многихъ изъ нихъ были тоже на вокзале. Подошла ко мне какая-то старушка и тихо проговорила: «Пусть васъ Господь благословитъ, вы спасли мне сына, а внукамъ отца». Многіе еще подходили, просто говоря шопотомъ — «спасибо».

Дома мы застали двухъ оренбургскихъ казаковъ, бежавшихъ изъ плена и теперь возвращавшихся въ Оренбургъ. Я предложила комитету написать атаману Дутову письмо. Оренбургскіе казаки согласились доставить его по назначенію. Въ бумаге, написанной атаману, указывалось, что комитетъ бежавшихъ безусловно противъ большевиковъ и проситъ атамана всегда на комитетъ разсчитывать. Казакамъ поручили передать на словахъ атаману, что я сама скоро буду.

Было решено, что завтра-же я и поеду съ партіей офицеровъ и юнкеровъ (всего 70 человекъ) въ Оренбургъ. Нужны были деньги... Я направилась къ А. А. Понизовкину. Выслушавъ меня, онъ спросилъ: «Сколько?» Я запнулась, никакъ не предполагала я въ то время, что придется отправить такое количество офицеровъ. Думала, откровенно говоря, человекъ 200-300. Я попросила Понизовкина 20. 000 рублей. Около 2. 000 у меня имелось. Мне казалось, что хватитъ. Къ тому же я разсчитывала еще на Второвыхъ.

 

Къ нимъ и наведалась, но никого изъ мужчинъ не застала дома. Приняла меня любезно Софья Ильинична и сказала, что можетъ пока дать 2. 500 рублей. Вскоре вернулся самъ Второмъ и обещалъ еще 100. 000 руб. Десятую часть онъ далъ мне тутъ же для начала.

Отъ Второвыхъ я вернулась въ комитетъ, где творилось что-то неописуемое. Толпилось столько переодетыхъ офицеровъ, что пришлось ихъ отправить въ нашу команду на Цветной бульваръ, где было безопасней. Я предложила Крылову просить въ совете о продовольствованіи прибывающихъ членовъ союза въ 201 п. п. Крыловъ такъ и сделалъ. Его просьбамъ вняли, но потребовали, чтобы прибывающихъ онъ срочно отсылалъ по домамъ. Крылову сообщили также, что на вокзалахъ будутъ усилены патрули; изъ Москвы, молъ, бежитъ много белогвардейцевъ. Насъ это не касалось. Все складывалось куда удачнее, чемъ можно было предполагать. Въ тотъ же вечеръ мы заготовили нужныя бумаги. Мой отъездъ былъ решенъ на 4 Ноября. Было поздно, когда я вернулась домой готовиться въ путь.

Въ день отъезда я была въ комитете около 4 ч. дня, поездъ уходилъ въ 7 час. вечера. Чтобы убедиться, нетъ ли на нашъ счетъ подозреній въ совете, Крыловъ и Андріенко со мною туда поехали. Насъ принялъ членъ совета, у котораго я попросила о выдаче удостоверенія мне и Андріенко въ томъ, что мы едемъ въ качестве сопровождающихъ команду. Если не получу та кой бумаги, заявила я, — не поеду.

— Вы правы, — ответилъ болыдевикъ, — можете где-нибудь застрять съ командой.

Не прошло и 15 минутъ, какъ бумага была

 

написана. Я не верила глазамъ. Крыловъ разсмеялся:

— Удивительное дело. Эта сволочь пляшетъ по вашей дудке!

Нужно было спешить. Времени оставалось въ обрезъ. Въ комитете дымъ коромысломъ. Одному офицеру не хватило сапогъ, — Крыловъ, не долго думая, отдалъ свои. На прощаніе офицеры целовались съ солдатами. Трогательныя были сцены. Одинъ изъ уезжающихъсказалъ:

— Пока есть въ Россіи такіе солдаты — не погибнетъ Россія.

Собрались все офицеры, выстроились возле комитета и зашагали на вокзалъ. Тамъ было много красноармейцевъ, которые разговорились съ ними, не подозревая обмана. Да и я очень мило беседовала съ красноармейцами, называ ихъ «ребятами». Андріенко пошелъ къ начальнику станціи требовать вагона. Мы немедленно получилиего.

Офицеры разсказывали о моемъ плену въ Германіи. Когда мы погрузились, красноармейцы кричали: «Ура, бежавшіе! Ура, сестра Нестеровичъ!» Подъ эти крики мы укатили изъ Москвы. Долго еще доносилось «ура».

Итакъ — спасены! Я отвернулась, чтобы никто не заметилъ моихъ слезъ... На первой же остановке къ намъ пробовали ворваться какіе то солдаты (местъ въ поезде не было). Они съ руганью требовали, чтобы впустили, но когда узнали кто мы такіе, тотчасъ прекратили атаку вагона. Все же я предложила впустить некоторыхъ. Они разместились въ корридорахъ и на ступенькахъ вагоновъ. Многіе ехали въ Самару, намъ было по пути. Офицеры звали Андріенко «начальникомъ», а ехавшіе съ нами большевики, среди которыхъ немало матросовъ, всю дорогу

 

насъ угощали; одинъ даже подарилъ офицеру 500 рублей...

До Оренбурга добрались благополучно, не встретивъ во всю дорогу ни одного интеллигентнаго лица. Сплошная волна  нижнихъ чиновъ, бежавшихъ съ фронта матросовъ и вооруженныхъ рабочихъ. Эти свирепыя ватаги, забиравшіяся на крыши и буфер, мало походили на людей.

До Оренбурга мы ехали около трехъ сутокъ. Прибыли только 7 Ноября, въ два  часа  ночи. Попросили поставить нашъ вагонъ на  запасной путь. Обрадовались    намъ, уехавшіе   днемъ раньше насъ, оренбургскіе   казаки, они дежурили на вокзале и сообщили, что атаманъ Дутовъ прочелъ наше письмо и ждетъ насъ не дождется къ себе. Советовали сейчасъ же позвонить въ штабъ войскового атамана. Меня смущало позднее время: было три часа ночи. Но пришлось подчиниться. Атамана въ штабе не было, говорилъ его адъютантъ. Я просила передать атаману о моемъ пріезде съ офицерской командой. На вокзале попадалось много азіатскихъ типовъ, съ любопытствомъ насъ осматривали. Все мы такъ радостно были настроены, что лечь отдохнуть никто и не подумалъ,

Около пяти час. утра пріехалъ казачій офицеръ отъ атамана и сообщилъ, что атаманъ можетъ принять меня хоть сейчасъ. Я назначила 8 час. утра. Отправилась въ штабъ въ сопровожденіи Андріенко и двухъ казаковъ. Городъ произвелъ на меня убогое впечатленіе: дома все малень кіе, жители по большей части азіаты.

Съ вокзала до штаба ехали довольно долго. Я спрашивала у казаковъ, есть ли у нихъ большевики.

— Где ихъ нетъ! Вестимо есть, элементъ пришлый, Забились въ щели, какъ мыши, боятся

 

атамана, онъ долго разговаривать не станетъ, живо распорядится по закону, — ответилъ казакъ.

Пришлось ждать минутъ двадцать. Атаманъ былъ занятъ. Въ штабе находилось много арестованныхъ большевиковъ-комиссаровъ.

— Ценная добыча, — ухмыльнулся казакъ.

Тутъ встретили насъ офицеры, отосланные нами изъ Москвы въ первый день... Вскоре адъютантъ повелъ насъ къ атаману. Кабинетъ его можно было бы назвать музеемъ, все говорило здесь о древности Оренбурга и казачьихъ традиціяхъ. Вставъ изъ за письменнаго стола, Дутовъ сделалъ несколько шаговъ навстречу и сердечно поздоровался:

— Ждалъ, сестра, каждый день. Много говорили о васъ казаки, бывшіе въ альтдамскомъ плену. Радъ познакомиться. Разрешите принять при васъ двухъ офицеровъ съ докладомъ изъ Самары?

Докладъ длился недолго, помню касался онъ того, какъ отбить золотой запасъ Государственнаго Банка въ Самаре.

— Какъ доехали? Кого привезли съ собой?

— Доехали благополучно, а привезли 120 офицеровъ.

— Не можетъ быть, — откинувшисьна кресло, удивился атаманъ. — Но какъ вамъ удалось?

Андріенко протянулъ атаману бумаги, по которымъ мы доставили офицеровъ, и разсказалъ подробно о нашемъ комитете. Я передала комитетское письмо, атаманъ прочелъ его два раза и отложилъ въ сторону.

— Къ сожаленію, офицерскіе отряды не у меня, а у атамана Каледина на Дону. Но это не помешаетъ мне принять офицеровъ, прибывшихъ съ вами, темъ более, что скоро я двинусь на Сама-

ру отбивать золотой запасъ. Вижу, что ваша организація крепка и хорошо поставлена. Ко мне тоже едутъ отовсюду переодетые офицеры. Эту силу надо использовать. Но нельзя оборванныхъ и измученныхъ сразу посылать въ бой, сначала — отдыхъ. А для этого необходимы деньги и деньги. У меня въ войске ихъ вовсе нетъ. Созвалъ я нашихъ милыхъ купчиковъ, просилъ дать денегъ, не помогло, хоть и клянутся: «Душу отдадимъ за спасеніе Россіи». Я име: «Оставьте душу себе, мне деньги нужны». Не тутъ-то было. Пришлось наложить контрибуцію — въ милліонъ рублей. Далъ сроку 24 часа, завтра утромъ должны быть доставлены. Все рабочіебольшевики грозились забастовкой, Іакъ что одно оставалось — занять войсками городскія учрежденія, разстрелявъ предварительно зачинщиковъ. Рабочіе комитеты я засадилъ въ тюрьмы, какъ заложниковъ. Думаю, что голубчики призадумаются; знаютъ — не шучу. Пробовали присылать делегаціи съ требованіемъ освободить арестованныхъ. Несколько разъ далъ маху: принялъ. Но когда уже очень обнаглели, — даже терроромъ стали мне грозить и казакамъ, — пересталъ съ ними церемониться. Теперь, когда приходитъ делегація, попросту зову казаковъ и они делегацію забираютъ. Что съ ней потомъ делаютъ — меня мало интересуетъ. Сейчасъ Россія въ такомъ состояніи, что разговаривать не время... Ну и прекратились делегаціи. Слава Богу, все въ порядке. Получилъ я приказъ отъ Ленина сдать власть совету казачьихъ депутатовъ, Что же? Я ответилъ: «Мерзавцевъ и бандитовъ властью назвать не могу». Имею сведенія, что мой ответъ дошелъ по адресу. Подъ Ташкентомъ вырезали много казаковъ, начальникъ еле спасся, переодевщись сартомъ... Но ежели удастся

 

спасти золотой запасъ изъ Самары, тогда ничего не страшно. А доколе денегъ нетъ, что поделаешь? Знаете нашихъ купцовъ: пока раскачаются, съ Россіей Богъ весть что стрясется. Ни я, ни Калединъ, ни Алексеевъ безъ денегъ ничего не сделаемъ. Вотъ и ваша организація. Хоть крепка, а денегъ верно тоже нетъ?.. Въ Новочеркасске теперь Всероссійскій казачій съездъ. Отправляйтейсь-ка немедля на Донъ къ Каледину съ моимъ письмомъ и разскажите все подробно о себе и то, что я говорилъ, а вашу комитетскую бумагу я перешлю черезъ васъ съезду.

На нашей бумаге атаманъ сделалъ надпись, советуя съезду обратить серьезное вниманіе на комитетъ бежавшихъ и вступить въ переговоры съ сестрой милосердія М. А. Нестеровичъ и подпрапорщикомъ Андріенко.

Атаманъ сказалъ еще, что въ Оренбурге вся городская управа — сплошь большевики, но онъ прикажетъ ей выдать мне удостовереніе въ томъ, что «команда бежавшихъ прибыла въ распоряженіе Оренбургской Городской Управы и будетъ разослана по местнымъ фабрикамъ».

Это удостовереніе имело цену въ глазахъ московскаго совета. Мы простились съ офицерами, пріехавшими изъ Москвы, они отправились на какуюто станцію. Дутовъ просилъ поддерживать связь съ нимъ, не доверяя казакамъ, среди которыхъ шла энергичная большевицкая агитація. У Дутова мы пробыли часа четыре, а затемъ — въ городскую Управу, где все было исполнено по приказу атамана. Тогда я вспомнила, что безъ бумагъ никакъ нельзя въ Новочеркасскъ ни мне, ни Андріенко, — хоть въ Москву возвращайся! Но и тутъ поспела помощь. Я получила удостовереніе объ отправке Оренбургской Упра-

вой 30 человекъ въ Ростовъ на Дону. Такимъ образомъ, все устраивалось великолепно.

7 Ноября вечеромъ мы выехали въ Новочеркасскъ. Билеты были офиціально выданы до Ростова на Дону. Сели въ вагонъ III-го класса. Предстоялъ длинный и опасный путь. Настроеніе среди оренбургскихъ казаковъ было отличное, дружно возмущались разстрелами офицеровъ. Въ вагонъ заходили казаки, караулившіе на станціи. Говорили о большевикахъ, негодовали, разсказывая о задержке вагона съ бомбами и оружіемъ по дороге изъ Ташкента въ Самару.

Подошелъ поездъ, прицепили къ нему нашъ вагонъ и въ 10 ч. вечера мы тронулись — черезъ Пензу.

Какое путешествіе! Всюду разстрелы, всюду трупы офицеровъ и простыхъ обывателей, даже женщинъ, детей. На вокзалахъ буйствовали революціонные комитеты, члены ихъ были пьяны и стреляли въ вагоны на страхъ буржуямъ. Чуть остановка, пьяная озверелая толпа бросалась на поездъ, ища офицеровъ.

Въ Пензе наши офицеры отправились съ матросами на базаръ, будто за водкой, а на самомъ деле — искать офицеровъ, чтобы спасти. Нелюбовскій подлинно смахивалъ на большевика и дурачилъ матросовъ, почтительно слушавшихся его. Онъ привелъ съ собой босого офицера, оказавшагося поручикомъ Трофимовымъ, бежавшимъ изъ Ташкента, — совсемъ полусумасшедшаго вида. Его уложили въ нашемъ вагоне, снабдивъ нужными бумагами. Было и страшно, и смешно, когда вдругъ вернулся Нелюбовскій съ тремя пьяными солдатами; мы вообразили, что онъ арестованъ, но солдаты стали угощать меня шоколатомъ, поминали мою работу въ плену и жалели, что все деньги и награбленныя

 

золотыя вещи выменяли на водку, — а то бы мне отдали.

Насъ окружила буйная толпа. Къ счастью подоспелъ поездъ, въ который надлежало перейти: вагонъ нашъ выбылъ изъ строя. Поездъ былъ сплошь переполненъ пьяной солдатней; многіе сидели, высунувъ ноги въ окна. Тутъ помогъ местный революціонный комитетъ,. приказавшій очистить для насъ три купэ второго класса. Погрузились.

Въ одномъ изъ купэ лежалъ какойто босякъ. Намъ заявили, что это больной солдатъ. Только тронулся поездъ, больной очнулся и сталъ молча насъ оглядывать. Нелюбовскій съ нимъ заговорилъ. Больной недоумевалъ, куда девались спутники. Ему ответили, что вышли въ Пензе. На вопросъ, куда самъ едетъ, онъ ответить не могъ. Я почувствовала, что это тоже офицеръ и тотчасъ успокоила его — свои, дескать, и попросила ничего не скрывать отъ насъ. Действительно, мнимый солдатъ разсказалъ, что драл ся подъ Ташкентомъ и что избитаго и голаго его взяла съ собой партія дезертировъ. Разсказывая, онъ не выдержалъ — расплакался. Фамилія его была Губаревъ. Андріенко тотчасъ же выдалъ ему соответствующее удостовереніе. Такъ, въ Пензе намъ удалось спасти еще двухъ офицеровъ.

Дорога делалась все тяжелее. Въ вагоне было холодно. Наконецъ, остановились въ Лискахъ — на перроне валялись трупы разстрелянныхъ офицеровъ. Все ездившіе на Донъ хорошо помнятъ эту станцію. Пока мы стояли на ней, произведенъ былъ строжайшій обыскъ. Мы не имели основаній бояться — все у насъ было въ полномъ порядке. И всетаки насторожились: лишь бы доехать до Черткова, границы донскихъ казаковъ!

 

Все прошло благополучно. Добрались и до Черткова. Полная перемена. Тишина, порядокъ. Вышелъ офицеръ проверять бумаги. Я сказала, что едемъ въ Новочеркасскъ, показала бумагу Дутова.

10 Ноября утромъ — въ Новочеркасске. На станціи порядокъ, насъ обступили, распращивая, какъ и откуда и что въ Москве. Отправили на Барочную Nо 36, где находился штабъ зарождавшейся арміи.

Кто былъ тогда въ Новочеркасске, тотъ долженъ хорошо помнить это зданіе — колыбель добровольчества. Меня удивило, что такъ свободно было войти. Внизу даже часового невидно. Мы поднялись во второй этажъ, встретивъ много офицеровъ, кадетъ и гимназистовъ. Юные воины засуетились: «Пріехали, пріехали!» Всюду эти дети, дети, — подумала я. Ко мне подходили здороваться даже незнакомые офицеры. Оказалось — все пріехали сюда по нашимъ комитетскимъ документамъ. Съ Андріенко многіе лобызались. Вдругъ офицеры встали. Вошедшій генералъ обратился ко мне съ приветствіемъ отъ имени гонимаго офицерства. Онъ расцеловался съ Андріенко и провелъ насъ въ кабинетъ ген. Эрдели (команд. арміей во время міровой войны).

Рабочій кабинетъ былъ обставленъ весьма скромно, столъ заваленъ бумагами. Ген. Эрдели говорилъ спокойно и тихо. Въ дверь постучали, вошли два полковника. Генералъ представилъ ихъ: командиръ Георгіевскаго полка полковникъ Киріенко и полковникъ СвятополкъМирскій, того же полка.

Какъ я обрадовалась, когда за ними вошелъ и полковникъ Дорофеевъ. У дверей толпились офицеры, разглядывали насъ. Заметивъ это,

 

генералъ Эрдели заявилъ, что мне нуженъ отдыхъ после чуть-ли не кругосветнаго путешествія. Генералъ распорядился о квартире для меня и Андріенко и приставилъ ко мне, въ качестве личной моей охраны, двухъ офицеровъ. Генералъ попросилъ остальныхъ выйти, а потомъ, узнавъ, что мы намерены возвращаться еще сегодня, отпустить насъ не согласился: ведь генералъ Алексеевъ получилъ отъ насъ деньги, первые, присланные для арміи, онъ непременно захочетъ насъ лично поблагодарить!

Говорилъ ген. Эрдели о моей работе, о которой тогда складывались легенды, особенно объ освобожденіи офицеровъ изъ «Дрездена» въ первую ночь. Я передала письмо атамана Дутова и все бывщія со мной бумаги. Генералъ удивлялся, какъ удается мне такъ гладко перевозить офицеровъ, и откуда берутся средства. Я разсказала объ обещаніи Второва дать 100. 000 рублей, но генералъ возразилъ, что это обещаніе вернее всего обещаніемъ и останется. Тутъ же попросилъ при вывозе изъ Москвы отдавать предпочтеніе юнкерамъ и кадетамъ — офицеры, обладающіе боевымъ опытомъ, сами скорее сумеютъ бежать...

Было решено доложить ген. Алексееву о нашей работе и использовать документы комитета. Ген. Эрдели заинтересовался и работой атамана Дутова и настроеніемъ оренбургскихъ казаковъ. Я подробно разсказала о мерахъ, принимаемыхъ Дутовымъ противъ большевиковъ. Генералъ выслушалъ и признался, что самъ сторонникъ крутыхъ меръ, что Дутовъ въ зтомъ отношеніи полная противоположность Каледину. Генералъ предложилъ идти тотчасъ къ Алексееву, но я попросила отложить визитъ, — мне оставалось еще передать письмо Каледину.

 

Когда я вышла изъ кабинета, меня обступили офицеры, приглашая къ себе. Я обещала зайти вечеромъ. Еле вырвалась съ Барочной...

У Каледина въ штабе мы застали его помощника М. П. Богаевскаго. Я просила доложить. Богаевскій немедленно принялъ насъ въ зале.

Взглянувъ на мои бумаги и письмо атамана Дутова, онъ придалъ имъ такое значеніе что не захотелъ лично говорить со мной, а пошелъ звонить по телефону Каледину. Вышелъ. Жутко стало мне одной съ Андріенко въ этомъ зале съ пустыми золотыми рамами по стенамъ (изъ нихъ вынуты были царскіе портреты)... Богаевскій вернулся, мы отправились во дворецъ къ Каледину.

Ласково поздоровавшись, Калединъ прежде всего осведомился, отбилъ-ли Дутовъ золотой запасъ въ Самаре. Письмо Дутова онъ прочелъ внимательно, также и бумаги, переданныя мною, подчеркнувъ многія места краснымъ карандашомъ. Затемъ попросилъ все разсказать про Дутова и его войска. Когда я начала говорить, онъ попросилъ Богаевскаго записывать для представленія на Всероссійскій казачій съездъ.

Когда, въ заключеніе, я сказала, что Дутовъ рчень интересуется настроеніемъ донскихъ казаковъ, Калединъ махнулъ рукой: только старики надежны, молодежь — сплошь болыневики. Я заметила, что во время нашего разговора онъ все время отделялъ казаковъ отъ добровольческой арміи — точно не одна цель у нихъ, не спасеніе родины! Я просила Каледина объяснить мне это разделеніе, Онъ ответилъ, что, молъ, казаки хозяева на Дону, а добровольцы — гости. И потому организоваться должны сами, донцы помощи не дадутъ, въ войске денегъ нетъ. За-

темъ лосоветовалъ разъяснить патріотамъ въ Москве, что нужны деньги и деньги...

— Пропащая страна Россія! Что натворили въ Москве? Отдали на растерзаніе своихъ детей, а сами попрятались. Кто у васъ дрался?

Говоря это, Калединъ взволнованно шагалъ по комнате. Богаевскій сиделъ, закрывши руками голову.

— Передайте имъ, что если не дадутъ во время денегъ — пропала Россія. Пока воскреснетъ, много прольется крови. «А вамъ я напишу». И севъ къ столу, Калединъ написалъ на бланке войска донского: «Сестра Нестеровичъ и Андріенко едутъ въ Москву и передадутъ на словахъ все, что следуетъ и кому следуетъ. Прошу оказать широкую помощь, Атаманъ Калединъ».

Говорилъ еще Калединъ о возмущеніи казаковъ поведеніемъ Родзянко: думаютъ его, Родзянко, и еще кое-кого попросить покинуть территорію Войска Донского.

— Генералъ Алексеевъ, тотъ совсемъ другой, — закончилъ онъ.

Я не совсемъ поняла это замечаніе...

Атаманъ простился съ нами, мы пошли отдохнуть въ Московскую гостиницу.

Я была измучена, еле двигалась. Но въ гостинице меня ждалъ, вместе съ офицерами моей «охраны», другой офицеръ съ письмомъ отъ Эрдели. Генералъ просилъ меня придти на Барочную. Я ответила, что только вернулась отъ атамана, не обедала, и потому явлюсь не ранее 7 часовъ.

Но отдохнуть такъ и не удалось. Приходили офицеры съ разными просьбами и письмами къ роднымъ. Всехъ писемъ набралось несколько сотъ въ разные концы Россіи, ихъ предстояло опустить въ московскіе ящики.

 

Зашли Киріенко и Святополкъ-Мирскій, и разсказали о вопіющей нужде среди офицеровъ. Они шли въ бой босые и раздетые: одинъ снималъ сапоги, чтобы другому стоять въ карауле. Я обещала зайти въ канцелярію полка сегодня же вечеромъ, после визита къ ген. Эрдели.

Мы спустились обедать въ ресторанъ. Когда входили въ залъ, где было много офицеровъ, все встали. Я подумала, что это въ честь Киріенко и Мирскаго, но оказалось, что меня привествуютъ...

Пообедавъ, мы направились къ Эрдели. Въ кабинете сиделъ полковникъ Дорофеевъ. Я передала все, что говорилъ Калединъ. Генералъ и Дорофеевъ внимательно выслушали и согласились съ темъ, что Калединъ действительно хозяинъ, а они только гости. Потомъ мы прошли къ ген. Алексееву. Я попросила у полковника Дорофеева списокъ оставшихся семей офицеровъ и обещала высылать имъ пособіе каждый месяцъ.

— Ахъ, это было бы отлично, Марья Антоновна, — сказали въ одинъ голосъ Эрдели и Дорофеевъ. Какой ужасъ для офицеровъ — думать о семьяхъ, брошенныхъ безъ всякихъ средствъ!

Раньше, чемъ пойти къ ген. Алексееву, мы встретили внизу у входа капитана Алексеева, начальника контръ-разведки. Онъ попросилъ ген. Эрдели наверхъ, где происходилъ важный докладъ. Ген. Эрдели препоручилъ меня какомуто офицеру для сопровожденія къ генералу. Мы очутились въ неболыпомъ доме, во второмъ этаже. Ни караула, ни часовыхъ у входа. Вестовой провелъ въ маленькую комнатку. Ген. Алексеевъ былъ въ мундире (по городу онъ ходилъ въ партикулярномъ платье). Онъ отпустилъ сопровождавшаго меня офицера въ

 

штабъ. Мы сели возле письменнаго стола. Генералъ наделъ очки, пристально посмотрелъ мне въ глаза и попросилъ разсказать все по порядку. Опять пришлось повествовать съ начала, чуть ли не съ выступленія большевиковъ въ Москве. Генералъ слушалъ чутко, делая какіято заметки на бумаге. Кончивъ, я передала ему все мои бумаги. Онъ просмотрелъ и сказалъ:

— Да, я считаю что выброшено за бортъ около 30. 000 офицеровъ. Если имъ удастся прорваться сюда, это будетъ большимъ счастьемъ. Но самое важное сейчасъ—деньги. Важнее снарядовъ. Радуютъ меня крутыя меры атамана Дутова. Что касается вашей организаціи, никакихъ указаній дать не могу, считаю, что все на правильной дороге, организовано отлично. Результаты налицо. Одно могу посоветовать, это — чтобы къ вамъ присоединились однородныя организаціи. Благодарю за присланные 3. 000 рублей. Очень пригодились, это первые деньги, полученные мною. Знаете, дорога ложка къ обеду...

Генералъ очень внимательно отнесся къ моему разговору съ Калединымъ, все записывалъ, самъ говорилъ мало. Когда я договорила, онъ опять внимательно и пристально, черезъ очки, посмотрелъ на меня. Я смутилась.

— Сколько вамъ летъ? — просилъ, не спуская съ меня глазъ.

— Двадцать одинъ.

— Да, потому много и делаете, что еще такъ молоды. Отчета себе не отдаете, какъ опасна ваша деятельность. Благодарю васъ отъ имени несчастнаго офицерства. Вы русская?

— Нетъ, полька.

— Полька? — переспросилъ генералъ, —

 

темъ похвальнее. — И онъ подробно записалъ, где я родилась и въ какой семье.

— Я напишу письмо въ военнопромышленный комитетъ въ Москве, пастарайтесь увидеть Оловянишникова.

Помню, что генералъ писалъ о деньгахъ, нужныхъ для сформированія арміи. Онъ далъ мне следующее удостовереніе: «Генералъ Михаилъ Васильевичъ Алексеевъ знаетъ лично сестру милосердія М. А. Нестеровичъ, бывшую на Дону и оказывающую большія услуги вновь формирующейся арміи».

— Бумаги атаману Каледину я отошлю завтра, — закончилъ онъ. — Вамъ желаю силъ и неутомимой энергіи на благо Россіи, которая сумеетъ оценить ваши заслуги. Когда уезжаете?

— Завтра.

Мы простились. Было 10 час. вечера. Я направилась въ главную квартиру. Внизу ждали офицеры моей «свиты». Ген. Эрдели приказалъ имъ сопровождать меня. «Такъ безопаснее», — согласился капитанъ Карамазовъ.

Офицеры окружили насъ, разспрашивая, что говорилъ Калединъ, была ли я у Алексеева и т. д. Генералъ Эрдели вышелъ, увиделъ, что я въ толпе офицеровъ, разсмеявшись увелъ меня къ себе въ кабинетъ. Онъ казался довольнымъ, что я была у Алексеева и во все егопосвятила. Заговорили о Корнилове. Сначала генералъ отмалчивался, но потомъ, понизивъ голосъ, сообщилъ:

— Его здесь нетъ еще, но къ следующему вашему пріезду — будетъ, сейчасъ онъ въ дороге. Какъ разъ вчера ему послали немного денегъ.

Я обратилась къ генералу съ просьбой

 

распорядиться о томъ, чтобы, когда будутъ прибывать офицеры по нашимъ бумагамъ, дежурный офицеръ ихъ отбиралъ, а я въ свои пріезды смогу контролировать, сколько прибыло на Донъ (чтобы знать, все-ли изъ техъ, что получили отъ меня деньги, уезжаютъ изъ Москвы). Генералъ обещалъ. Наконецъ, простившись съ нимъ, я ушла съ Андріенко въ гостиницу. Было около часу ночи. Но тутъ ждала меня группа офицеровъ, просившихъ выслушать ихъ, — нельзя же было отказать?.. То, что я услышала, было поистине ужасомъ. Все говорили одно и то же, умоляя помочь брошеннымъ семьямъ. Я пообещала сделать все, что смогу.

— А теперь, — продолжала я — давайте поговоримъ о васъ самихъ, господа офицеры. Вы тоже въ тяжеломъ положеніи; ведь здесь жалованья пока не платятъ. Много не могу, но вотъ возьмите до поры до времени... по 150 рублей.

Наконецъ, мы остались одни съ Андріенко. Онъ заметилъ:

— Если такъ будете работать, васъ надолго не хватитъ.

Въ те дни готовились сраженія подъ Ростовымъ, где новая армія должна была получить первое боевое крещеніе. Мы рано проснулись и уже около 8 час. утра отправились на Барочную. Ген. Эрдели еще не приходилъ. Меня встретили полк. Киріенко и СвятополкъМирскій и мы вместе прошли къ офицерамъ. Андріенко записывалъ безчисленныя порученія въ Москву. Выслушивала и я много просьбъ, но звучало въ нихъ все одно и то же: помощь семьямъ, помощь! Въ это время пришелъ офицеръ и заявилъ, что можно за 250 рублей купить

 

десять пудовъ сахару. (Въ то время въ Новочеркасске сахару не было). Полковникъ Дорофеевъ запротестовалъ:

— Тутъ сапогъ нетъ, все босые, а вы о сахаре хлопочете.

Затемъ ген. Эрдели попросилъ меня къ себе:

— Вы наша благодетельница, — такъ мы васъ и будемъ впредь называть. Такъ вотъ, я написалъ письмо вашему комитету. Кроме того у меня и личная просьба къ вамъ — это доверенность въ Московскі й международны й банкъ, у меня тамъ процентныхъ бумагъ на 5. 000 рублей. Привезите! Богъ знаетъ что еще можеть быть.

Принесъ полковникъ Дорофеевъ списки офицерскихъ семействъ, набралось всего 320 фамилій. Многіе оказались въ караулахъ. Дорофеевъ имелъ видъ взволнованный:

— Ахъ, все казаки — большевики! Что думаетъ Калединъ, не знаю. Вырежутъ насъ въ одинъ прекрасный день, вотъ и конецъ.

Вошелъ воспитатель 3го Кадетскаго корпуса полк. Матвеевъ. Онъ бежалъ сюда по комитетскимъ бумагамъ прямикомъ изъ Алексанровскаго училища. Эрдели насъ познакомилъ, затемъ поручилъ передать письмо Н. И Гучкову въ Москве, а другое — своей семье. Генералъ сообщилъ мне, что оба приставленные ко мне офицера желали бы, для охраны, сопровождать меня въ поездкахъ. Но я категорически отказалась. Надо было спешить, поездъ изъ Ростова прибывалъ въ 12 ч. дня. Простившись съ ген. Эрдели, мы еще разъ прошли въ комнату Георгіевскаго полка. Опять обратились ко мне офицеры съ благодарностями и пожеланіями благополучнаго возвращенія.

 

Прощаясь съ полковникомъ Киріенко, я дала ему на нужды полка 6.000 рублей и обещала более щедрую помощь въ следующій пріездъ. Провожать насъ собралось много офицеровъ. На перронъ, никто не вышелъ: такъ было условлено, въ поезде могли оказаться большевики. Мы уселись въ вагонъ второго класса, и въ 4 ч. 40 м. 11 ноября поездъ тронулся — на Лиски. Дорога была ужасающая. Кроме вооруженныхъ солдатъ, матросовъ и рабочихъ нигде никого; не встретилось ни одной женщины.