В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ

 

После полного разрушения крестьянского уклада жизни возвращаться в него я не хотел. Пройдена армейская служба, 10 лет отдано ГУЛАГу. Я довольно подготовлен профессионально как машиностроитель-металлист. Я хотел жить. Опять с нуля, опять с начала! Знакомый друг по лагерю Петр Владимиров и его жена Таисия Матвеевна на время приютили у себя на улице Поморской, дом 58. Без промедления поступаю работать во 2-е ремесленное училище морского флота в Соломбале мастером производственного обучения. Сироту-Племянницу помог определять в медицинское училище (встретились впервые). Девица Тамара оказалась

упрямой и, будучи совсем одинокой, закончила школу в Архангельске и медицинский институт в Ленинграде.

Питание на карточном режиме. Знакомо, но к голоду привыкнуть нельзя. Теперь не всем выдают зарплату, в 1946 году не всем выдавали хлебные карточки, а что для горожанина голодная смерть. Был и я без карточки и ездил на шабашку в Маймаксу. Монтировал отопительную систему в клубе 25-го лесозавода. Вскоре карточку продуктовую выдали по месту работы в ремесленном училище, и жизнь стала чуть легче. Легкость состояла в том, что в работе и заботах были те по 8 часов в день, а постоянно, и жалеть себя было некогда.

Запас прочности нерасслабленного человека большой.

К октябрьскому празднику, 7 ноября, я, надев белую рубашку друга Пети (своей не было), поехал с ним и его Таисией Матвеевной уговаривать знакомую сотрудницу училища выйти за меня замуж. Сватовство в обычаях предков, основанное на здравом смысле и расчетах, не было скучным и совсем в духе послевоенного времени.

Осиротевшие, уставшие, одинокие люди пытались наладить свои жизни. Никогда я не жалел о овоем выборе и, думаю, был хорошим семьянином и мужем. Может, не совсем, но уж хорошим — точно.

Паня была солдатской вдовой, с ребенком пяти лет. Прожили мы вместе 49 лет. Я ее похоронил с чувством горя и благодарности за пережитое вместе. Скоро мы встретимся, дорогая моя девочка.

Как-то к празднику 8 Марта, давно, по просьбе редакции я написал о ней, и думаю использовать ту статью здесь бел изменений. Женщины нашего поколения достойны уважения. По профессии Паня была парикмахером мужского зала. Я умел делать дамские прически по способу электрозавивки, так называемой перманентной. Своими руками я сделал инструментарий для завивки дам, и весной 1947 года в нашей квартире вечерами и ночами были женщины, ожидавшие своей очереди на прическу. Завивки моего нелегального салона не требовали объявлений и реклам. Они ходили по городу, вызывая интерес: где, кто. Этот дополнительный ночной заработок очень помогал нам с Паней в течение нескольких лет жизни.

 

Так мы следовали правилу — хочешь жить, не спи. В эти два года, проведенные в Соломбале, мне снова удалось взаимодействовать с музыкальными событиями в городе, пополнить свои знания и умение петь в общении с музыкантами и поющими людьми...

Теперь, при обилии свободного времени, когда предаешься воспоминаниям, я долго рассматриваю хорошую фотографию части участников хора завода «Красная Кузница», сделанную в 1947 году. В центре сам директор завода Ефимов, справа от него в рубашке-онаше наш хормейстер, Сергей Алексеевич Лысков, слева — великолепная, переполненная добротой ко всем, наш концертмейстер Олимпиада Павловна Загвоздина (Лина Павловна) и в глубине группы я, не похожий на свой календарный возраст.

Вспоминаются не только участники коллектива, но и весь немалый репертуар, который мы представляли в своих нередких выступлениях. Там были: соло, дуэты, квартеты, хоры из опер и уж, конечно, песни войны и побед.

Теперь вот, спустя сорок восемь лет, я впервые обратил внимание, как бедно мы все одеты, мужчины и женщины, и как непохожи мы по доброжелательности на современную раздраженную публику в дорогой, а порой и очень дорогой одежде.

Я очень радуюсь иногда, видя Лину Павловну по Архангельскому ТВ, всеми любимую и признанную и горячо желаю ей долголетия. Она терпеливо помогала мне, когда я не справлялся с моими «диезами и бемолями». Все участники хора завода были любителями пения, меломанами, не артистами.

В этот же летний гастрольный сезон в Архангельске мне посчастливилось прослушать весь большой оперный репертуар Белорусского Государственного театра оперы и балета г. Минска. Этого счастливого стечения обстоятельств могло и не быть, но оно случилось Это мое везение.

Моя Паня не была меломаном, не обладала даром певческим, но зато была большой искусницей в бальных танцах. Она была легкой, ловкой, отлично чувствовала партнера и любила танцевать. Мы с ней с удовольствием посещали танцевальные вечера в Соломбале и во многих других случаях готовы были тряхнуть стариной и лихо пролететь в польке-скачке или венгерке, вызывая одобрение и интерес.

 

Как все это далеко:

Любовь, весна и юность.

Хожу я одинокий,

Душа тоски полна.

В памяти от того времени часто возникают мелодии и ритмы, под которые мы танцевали, любили, веселились и грустили. Прошло с тех пор 40—50 лет, а они все звучат, звучат, и хорошо бы умереть под эти звуки. За последние тридцать лет я не узнал, не запомнил ни одной новой мелодии. Их нет. Есть шум, мелодий—нет. Хорошо бы все это барахло, заполонившее дискотеки и салоны, однажды пустить под дорожный каток, как это уже делают во Вьетнаме...

...Если в супружестве есть любовь, будут обязательно дети. Так у нас и случилось. Через десять месяцев Паня мне родила дочь. Как говорят соседки: «Вылитый отец!». К тому времени у меня появилось новое увлечение — стал осваивать фотографию. Без хвастовства скажу: в любой работе хотел быть лучше других. Думаю, такой девиз допустим. Заниматься фотографией в 1947 году было трудно из-за отсутствия материалов и даже литературы. Но, увлекшись, я хорошо освоил и это занятие, и теперь у меня большая коллекция родных и близких, памятных мест и природы. В старости иметь такой материал приятно и полезно.

В подтверждение присказки, что «мир тесен», расскажу вспомнившиеся сейчас. В августе 1947 года, на дневном оперном спектакле в Архангельском драматическом театре, идя по почти безлюдному фойе, я с радостью увидел знакомые три фигурки, стоявшие у окна на площадь. То были Тоня, Вера и Рая. Мои веселые студенточки из Воронежа, с которыми я дружно жил на Урале, на Соликамском комбинате зимой в 1946 году. Энергичная Тоня мне тут же объявила, что десять минут назад она сказала девочкам: «Сегодня мы встретим Мишу». И вот, свершилось! Радовались мы так, как теперь никто не сумеет. Мы же нынче умные.

Нам скучно от нашей мудрости.

Девочки приехали работать на гидролизный завод с инженерными дипломами в кармане. Узнав о том, что я женился, Тоня пожурила Раю — вот, тихоня, упустила парня!..

И они теперь уже не молоды. Дойдет ли до них моя волна воспоминаний? Но что когда-нибудь вспомнят наши встречи, в это хочется верить.

 

Прошло два года жизни в Соломбале. Уже нет хлебных карточек. Есть интересная работа. Растут дети, есть жилье. Но нет права на жизнь по своей воле.

В начале лета, ночью, на квартиру явились сотрудники МВД и объявили мне приказ выехать из города в течение суток на основании постановления правительства.

Постановление то в обиходе именовалось: минус 32. В 32 регионах страны воспрещалось проживание лиц, ранее судимых по политическим статьям Уголовного кодекса.

Я оставляю свою встревоженную, бедную Паню с двумя детьми и покидаю город.