НЕПРЕХОДЯЩАЯ СКОРБЬ

Наш брак с Паней не назовешь романтическим. Это был брак гнездовой, брак «по расчету»: нам было по 30 лет. Паня, солдатская вдова с дитем, расставшаяся с первой любовью пять лет назад, еще не успевшая пожить благополучно. Я, бродяга по обстоятельствам, каторжник и право-преступник. До 30 лет я жил по воле волн социальных бурь, ни разу не успев ощутить личную независимость.

Была надежда еще пожить хорошо. Соединившись в семью, нам стало легче. Больше приобрел я. Новые заботы главы семьи я старался исполнять хорошо. Теперь, когда остался один, вижу, что это можно и нужно было делать гораздо лучше. Возникает обжигающая боль раскаяния, боль вины перед Паней. Опаздываем мы уразуметь невосполнимость и невозвратность творимого. Одно утешение, что могло быть хуже, но это не оправдание.

Я часто езжу к Пане на кладбище и, конечно, даю волю слезам. После этого легче на сердце. Прости маня, моя девочка, для своего покоя. Прости. Я долго еще буду повторять — «моя девочка, моя девочка», разговаривая с твоими вещами. Невыносимо думать, что мы не встретимся никогда и нигде.

Освоение, обживание нового места работы и быта удавалось, нам с Паней без отчаяния потому, что мы шли по жизни от худшего к еще худшему, или от худшего к лучшему. Оставшись одна с двумя полуголодными детьми и без денег после моей высылки из Архангельска, она по моему настоянию нашла в себе силы поехать ко мне, не зная, что ее ждет здесь, какие испытания. А их было свыше сил человека.

О них я не могу говорить, потому что чувство жалости к Пане невыносимо. Оно лишает рассудка. Хочется бросить эту писанину, убежать, упасть на ее могилу, просить прощения и благодарить.

Дорогой мой человек, Панюшка, я хочу с тобой встречи все равно где. Приливы таких чувств теперь будут до конца.

Мы начали тут свою жизнь в прохладной комнате рабочей конторки прорабов, затем в маленькой десятиметровой комнате недостроенного деревянного четырехквартирного дома, в котором жили десять семей. Через десять лет нам отдали еще одну комнату и мы прожили там 42 года. Были вокруг хорошие люди, а были и такие, которые считали нужным напоминать о моем положении высланного и моем преступном прошлом.

Все наши молодые силы были истрачены, чтобы выжить. Жить удавалось те всегда. Сильная, несчастная моя Паня, зачем ты согласилась на союз со мной? Я благодарю тот миг, тебе вряд ли есть основание это делать. Умирала ты тяжело, молча. Простила ли ты меня, я не знаю. От того и мучаюсь.

Как-то давно, лет шесть назад, по просьбе сотрудника «Двинской правды» Эмилии Арсентьевны Завгородней, к Женскому дню 8-е марта я написал статью. Ее текст и без изменений не выходит из жанра автобиографического повествования и я ее привожу в оригинале.