ПОЯКАЕМ

 

Свой разговор с вами, читатели, веду принципиально от первого лица. Это наиболее достойная и понятная форма. Вам в ней легче стать моим собеседником и возразить, если захотите. Что-то уточнить и понять лучше.

Мой послужной список, деловая карьера выглядят довольно авантюрно. Образование — четыре класса сельской школы. Профессиональное — на уровне хорошего ремесленного училища машиностроительной отрасли. Техник. И при этой малости я бывал на инженерных должностях, мастером, прорабом на строительстве, учителем старших классов сред

-

ней школы, кочегаром паровозов, машинистом паросиловых установок, мотористом, парикмахером, фотографом, топографом, теплотехником, монтером-сетевиком связи, землекопом, печником, лесорубом, плохим экономистом и хорошим станочником по холодной обработке металлов, токарем-фрезеровщиком, монтажником. Был мастером производственного обучения ремесленного училища морского флота, сменным мастером мехцеха судоремонтного завода «Красная кузница». В системе ГУЛАГа в должности прораба неплохо справлялся со строительными работами на Сольвычегодском отделении Севжелдорлага, когда все мои рабочие люди были зэки со странными и страшными сроками заключения — 10, 15, 20 лет лишения свободы. Ни один из них не считал меня своим недоброжелателем, и это предмет моей затаенной гордости.

А вот когда за эту работу от имени руководства лагеря и профсоюза к какому-то празднику меня награждали почетной грамотой в 1950 году, я поднялся на трибуну и попросил больше никогда этого не делать, потому что хорошо работать должно не к празднику, а постоянно, и еще потому, что «я хочу быть выше вашей похвалы». За эту дерзость я не поплатился ничем. Мне очень повезло по тому времени. Вероятно, я выглядел дурачком и это меня спасло от нового срока заключения.

В моем поведении в жизни были и другие дерзости, но не авантюры. Если мне требовались новые и более глубокие профессиональные знания, я их немедля добывал за счет сна и самообразования. Прилипал к людям знающим, не был ленивым. А книги, справочники и учебники ведь писаны для нас всех.

Если умеешь хотеть, то и достигнешь.

Жадность на знания, на людей, жадность на саму жизнь в движении, общении, жажда новых ощущений мне не чужды и теперь. Считаю, что это хорошо.

Вот я тут сильно расхвастался. Ах какой я сокол, умен и благороден, да подозреваю, что не очень и не очень, но, как Лев Николаевич Толстой, не могу избавиться от этого скверного желания похвастать.

Делайте и вы так же. Не таите в себе положительных черт, не «зарывайте таланты», это — грех. Всякий аскетизм есть жеманство, а чрезмерная скромность — прямое свидетельство нечистоплотности и лукавства. Похваляясь, следу-

 

ет только не забывать, что в другой половине нашей натуры много черт отрицательных, о которых мы скромно молчим.

Я тоже поступаю так: молчу. Багаж моих наблюдений и впечатлений большой по долголетию жизни, но в значительной степени и за счет географии проживания.

Мой ареал проживания очень обширен, а это тоже «опыт быстротечной жизни», и мне есть за что благодарить судьбу. Я видел много, для одного роскошно много, и тем доволен.

Но в глубоком одиночестве, в тишине ночной моей комнаты я иногда готов посетовать на линию своей судьбы. Она резко сменила направление в моем раннем детстве в 1928 году.

Муж моей старшей сестры Миры, Михаил Семенович Семенов, погибший на войне, наблюдая меня в ту школьную пору, звал меня Ломоносовым. В 1928 году одновременно с Леонидом Максимовичем Бреховских, ныне академиком, зачислялись мы в пятый класс семилетней школы. Он был принят, я при моих выдающихся данных, при переполненности класса и по молодости оставлен переждать год. Но через год я стал сыном кулака, и двери школы для меня закрылись. А ведь у меня был полный ресурс пополнить компанию славных «вилегодских мужиков».

Позднее Александр Иванович Покрышкин, учившийся со мной в группе в Новосибирске, прославил свое имя, а я вынужден был изменить и скрывать свое, в то время, когда оно не было мной опорочено. Вот это и есть судьба. То, что от тебя не зависит. Остальное ты сам и твоя биография, с собственным почерком. Или ты заурядная шпана и серость, или ты нормальный и не лишний в жизни человек, а это уже достойно. Стал ли я таким? Думаю — да.

Как-то очень давно, в пятидесятые годы, совершенно случайно и невольно я услышал, как наблюдательная и опытная пожилая женщина, ныне покойная — Людмила Алексеевна Полонская, прошедшая школу в ГУЛАГе, сочувственно дала мне характеристику «человек с обнаженными нервами».

Моя несдержанность была часто причиной неоправданных обид хороших людей и запоздалыми моими сожалениями.

Благодарю Бога — я еще не утратил способность к покаянию, что и переживаю наедине с собой. Беспокойного желания изменить, прожить иную жизнь, у меня теперь

 

нет. Я думаю, все на своем месте. Чтобы требовать, надо прежде заслужить.

Я все еще хочу жить, при этом смерти не боюсь.

Разве это плохо? Это здорово, хорошо!

На грани жизни хочу сказать: Я многим сочувствовал. Многих люблю. Многих огорчил. Стал меньше злым после того, когда понял, что злой. Все мы должники друг другу. Простим?