- 99 -

24. ДУМЫ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ.

ВЫСОКОЕ НАЧАЛЬСТВО

 

— Неужели,— говорил Федя,— разгуливая со мной по камере,— те три года голода, унижений, лишений, изоляции, которые мы переживаем, не могут искупить самую большую вину?

Мы перестали быть людьми. Наивность, озлобленность, растерянность, мелочность — все смешалось и поселилось в нас. Мы жили уже только камерными интересами. Жили, как в бане, голые душой и телом. Все наши привычки, приобретенные или старые, становились общим достоянием. Мы обманывали себя, свои желудки, свои умы и души. Обманывали, потому что не верили в бесконечную тупую жестокость наказания. Нас можно было отправить куда-либо осваивать необработанную землю. Наших сил хва-

 

 

- 100 -

тило бы. А специалисты, находившиеся среди нас, через год-два могли превратить пустыню в оазис.

По утрам начинали рассказывать сны. Гадали: что какой значит.

Я поразил людей гаданием по руке. Смеха ради, я взял руку у одного старика, зная, что ему пятьдесят лет и, пристально разглядывая ладонь, начал: «Та-ак, когда ты был совсем маленький, у тебя было что-то очень опасное (кто из нас в детстве не болел?)... та-ак, а потом, вот, тебе было лет девять-десять — какое-то волнение у тебя дома (шла русско-японская война и была революция 1905-го года). ...Та-ак. Потом будто что успокоилось... Э-ээ, опять волнение... долгое... (война 1914—1918-го года), сильное волнение, когда тебе было лет этак, года двадцать три—двадцать четыре (революция). Опять года три-четыре волнения (гражданская война). А вот солнышко засияло. Линия счастья вырисовывается яснее, линия денег... тоже (годы НЭПа). О-о, какие волнения, когда тебе было лет тридцать пять-тридцать семь (коллективизация) и так далее. Интересно, что когда я потом объяснял нехитрую структуру своего гадания, основанного на обычных исторических фактах, люди не верили, убежденные, что «жид все может». Вот это странно: ненавидят евреев, а поклоняются еврею, понимают, что еврей вреда не сделал, а на него все равно катят напраслину. Наивные люди. До ужаса.

Как-то один веселый коридорный, распахнув широко дверь, возгласил: «А-ну, дождались. На волю! Выходи все с вещами!». Боже, как тут все засуетились, завозились. Иные стали давать друг другу адреса, чтобы запомнили, другие давать какие-то наказы... Через минуту надзиратель вновь распахнул дверь; «Собрались?!».

— Собрались!

— Марш в баню!

Федя очень любит слушать мои рассказы о пребывании в плену, о немцах. Иногда я копирую ему своих старых знакомых — барона, фон Бляйхерта, как он ходит, как садится на мотоцикл, как едет верхом. Копирую старых хауптманов, с которых уже песок сыпался, вроде коменданта Войсковиц Штарке, а то и генерала Хайнрихса, как он «по пальцам» честь отдавал и так далее. Эти мои представления любит смотреть и вся камера. Помаленьку свой «картинный репертуар» я пополняю и нашими корпусными, надзирателями, начальником режима Чалым; как он глядя в потолок, придирается к чистоте по-

 

- 101 -

ла, шаржирую медосмотры и нас, доходяг, на шмоне и медосмотре. Некоторым не нравится такая «самокритика», но большинство в восторге. Интересно поглядеть на самих себя со стороны. Неплохо работая с фиктивными предметами, я показываю как чиним брюки, обнаруживая бесконечное число дыр, как сукаем нитки (без ниток) и так далее.

Как-то, когда я показывал с несуществующими иглой и нитками, процесс зашивания безнадежно дырявой одежды, сидя на верхних нарах, вдруг дверь резко отворилась и вбежал надзиратель:

— Давай иголку!

—Какую?

— Какой шил только что.

—Да я же просто показывал.

— Не ври! Давай иголку. Сейчас акт составлю.

Тут за меня вступилась вся камера. Мне пришлось продемонстрировать коридорному еще раз процесс работы с фиктивными предметами.

Он вышел, явно сконфуженный, но не уверенный, что ошибся и потом, мы заметили, несколько раз все заглядывал в глазок. Но я уже не «шил».

Иногда по камерам ходит приезжая комиссия. Золотопогонники, важные, надутые, презрительно глядят на нас, выстроившихся по сторонам камеры у нар. Заходят. Все сверкает чистотой. Только мы «сверкаем» лохмотьями.

Пройдя несколько шагов по камере, Комиссия останавливается. Один из приезжих спрашивает: «Какие есть жалобы?». Мы понимаем: жалоб быть не может. Но вопросы...

— Скажите, пожалуйста, нам разрешат переписку?

— Пока нет.

— А когда разрешат?

— Будет видно.

— Как бы хлеба немного прибавили. Голодно.

— Сколько положено, столько получаете. Есть еще вопросы?

— Пообносились мы...

— Не голые. В баню водят?

— Водят.

— Кипяток дают?

— Дают.

— Кипятку хватает?

— Хватает.

— На прогулку водят?

 

- 102 -

— Водят.

— Так чего вам еще надо?

Члены комиссии угодливо улыбаются остроумному начальнику, задававшему вопросы и отвечавшему на них, и удаляются. Слышно как они ходят по другим камерам.

Подумать только: едет несколько больших начальников, офицеров МВД или КГБ из Москвы в Иркутск, чтобы задать несколько пустых вопросов, ничего не сделать и ничего не решить. Командировка-прогулка. Их везде с почетом встречают, угощают, поят, ночуют они не на нарах. Ездят не в общих вагонах. Кто все это оплачивает?