Глава четвёртая

ОККУПАЦИЯ

 

На второй день войны комиссар Кличевского района объявил мобилизацию мужчин 1905-1920 годов рождения. Призывной пункт расположился на лесной поляне в ста метрах от речки Ольса, в урочище Розвань. Отсюда мои земляки своим ходом группами отправлялись в Могилёв, а это ни много, ни мало восемьдесят километров. Просуществовал выездной военкомат до двух часов дня. Немецкий самолёт-разведчик, заметив в лесу скопление людей, на небольшой высоте открыл по ним из пулемёта огонь. Жертв не было, но призывники разбежались, на том и кончилась мобилизация.

Половина мужского населения Белоруссии - от границы до Днепра - осталась дома. А если учесть, что отступающие красноармейцы осели на оккупированной территории и белорусские крестьяне укрыли их, выдав за своих мужей и сыновей, то мужского населения в республике оказалось больше, нежели до войны. Добавьте к этому раненых, кого спасли и выходили в деревнях. Когда развернулось партизанское движение, многие с оружием в руках продолжили борьбу с фашистами.

Утром 5 июля подразделение Красной армии, отступавшее от Бобруйска, минуя Кличев, остановилось на отдых на окраине Морговщины. Солдаты отправились на поиск съестного, селяне делились с ними, чем могли, в основном, картошкой. В лесу запылали костры.

Два командира попросились на ночлег в наш дом. Как я понял, то были командир батальона и начальник штаба. Ещё было темно, когда услышал их разговор: «Уже четыре, нужно торопиться». Вскоре тишину ночи нарушил зычный голос командира: «Подъём! Батальон, стройся!» Солдаты построились быстро, ложась спать, одежды они не снимали и были готовы в любую минуту исполнить приказ.

Мать не отпустила красных командиров, пока не накормила. Поблагодарив родителей за тёплый приём, командир обратился к отцу:

— Подскажите, как коротким путём выйти к Могилёву.

Отец объяснил, что за деревней Стоялово тянется одноколейка, она и приведёт в областной центр. А потом махнул рукой: «Что же это я, друг или нет Красной армии?» Дал мне знак, и вместе с командирами я зашагал впереди колонны. Расстались на полустанке. Среди солдат были раненые, но никто не ныл, шагали общим строем - за плечами винтовки да два ручных пулемёта на весь батальон - вот и всё оружие. Они ушли, а у меня

 

заныло сердце, чуял что-то важное, я стоял на пороге великой тайны, открыть которую стремится каждый: уходят защитники, а их место займёт враг.

И немцы пришли, через две недели после начала войны. Утром 6 июля мать снарядила меня к дедушке и бабушке в Кличев, но прежде велела зайти на рынок. Подходя к окраине, услышал, как вдруг прорвался из-за ельника звук мотора. Он нёс с собой нечто такое, о существовании чего люди догадывались. С тревогой увидел машину с солдатами в незнакомой мне форме. Немцы! Скрылся в первом дворе и застыл в оцепенении: бронированный автомобиль с открытым верхом плыл в клубах пыли, проехав до мельницы, остановился. Навстречу шёл красноармеец с винтовкой. Его окликнули. И тут только боец понял, что перед ним чужаки, кинуться некуда. Ко мне вернулось забытое чувство тревоги, понял: сейчас что-то произойдёт... У красноармейца отобрали винтовку, ремень с подсумком для патронов, приказали отвинтить звёздочку с пилотки и отпустили. Немецкая машина двинулась дальше, в сторону гостиницы, где квартировал госпиталь. На подоконнике второго этажа три советских командира играли в карты. Немцы остановили машину, и пять человек разведки ворвались в здание. Вернулись с трофеем - тремя офицерскими ремнями с пистолетами. Из промтоварного магазина немцы вынесли несколько пачек листового табака и коробку одеколона. Разбив двери второго, не работающего отдела, прихватили несколько пачек папирос «Беломор» и «Тачанка». Закурили, оглядывая ранних прохожих. Потом командир в фуражке с высокой тульей отдал команду трогаться, и автомобиль покатил в сторону деревни Стоялово.

А у магазина собралась толпа - шумела, кричала, спорила. Одни уверяли, что нос к носу столкнулись с немцами, другие призывали не паниковать. Говорили, что в колхозном саду генерал с солдатами, что не дадут в обиду, защитят. Но их уже не слушали, толпа, напирая со всех сторон, вломилась в магазин. С полок хватали всё, что попадало под руку. Вор на вора наскочил. Нет более грустного зрелища, чем разорённая усадьба, разграбленная лавка торговца. Через полчаса магазин был пуст - унесена последняя катушка ниток, последний коробок спичек.

Такой запомнилась мне первая встреча с немцами. Болела душа, как будто отрубили палец. Что-то переломилось во мне, не поверил, если б кто рассказал про такое. Хотя давно замечено: коли воровской час найдёт, то и честные люди грабят.

Сводки, передаваемые по радио, убеждали нас, что враг отбит по всем направлениям и несёт огромные потери; захвачены пленные, много убитых и раненых, уничтожены тысячи танков,

 

сотни самолётов. О потерях Красной армии - ни слова, или же вскользь: потери незначительны. В небе летали самолёты, в основном немецкие, а люди считали, что это наши соколы. Однажды наблюдал такую картину: с востока клином летели девять краснозвёздных бомбардировщиков, навстречу им неслись четыре небольших, но быстрых самолёта. Раздалась пулемётная очередь, один из девятки резко накренился и, оставляя за собой дымный шлейф, рухнул в поле. Не верилось, что это наш самолет. И только когда навстречу нам вышли трое парашютистов, поняли: свои. Один был ранен, с трудом передвигал ногу. А так хотелось, чтобы это были фрицы! Лётчиков увезли в Могилёв милиционеры.

Не прошло и двух дней, как ещё один наш бомбардировщик. Был сбит, и упал вблизи деревушки Уболотье. Лётчики остались живы.

Первый немецкий самолёт потерпел катастрофу ещё до прихода фашистов в Кличев. Сбили его наши зенитчики, когда ночью он бомбил Могилёв. Экипаж дотянул подбитую машину до Стоялово и рухнул в лес за Ольсой. Только одному из фрицев удалось спастись, пилот успел воспользоваться парашютом. Лесной дорогой вышел к мосту, а оттуда в деревню. У перепуганных до смерти женщин попросил поесть, вынесли что было - хлеб и молоко. Устроившись на скамейке у ворот дома, спросил: «Далеко ли до Минска?», ему ответили, что очень далеко. Тут и взял его местный активист. Направив в спину винтовку, отвёл в лес и |ям расстрелял.

К концу июля немецкая часть стала в Кличеве гарнизоном и открыла военную комендатуру. Уже через несколько дней коменданту донесли о самосуде над немецким лётчиком. Два дня фашисты шерстили Стоялово, брали всех, кто попадал под подозрение, увозили в комендатуру. На допросах мужчины упорство-пали, договорились своего не выдавать. Утверждали, что в тот день, мол, отступали красноармейцы, кто-то из них и расстрелял пилота. Но, видно, на допросе побывал и доносчик. Активиста взяли, допросы прекратили, арестованных отпустили по домам. Немцы расстреляли народного мстителя. А вот кто выдал его, мы так и не узнали. Фашисты разыскали в лесу свой самолёт, извлекли останки лётчиков, нашли и место захоронения расстрелянного пилота; весь экипаж отправили в Германию.

В детстве любил я лазать по деревьям. Особенно радовался, когда взбирался на макушку могучего дуба, с неё открывалась великолепная панорама: холмистые поля, извивающаяся змейкой речка Ольса, вековой лес, всё цветёт, буйствует Отчётливо виделась церковь деревни Довгой. Нам говорили, что это Моск-

 

ва, сверкают на солнце купола первопрестольной. К дубу-великану мы приносили карту, клали компас, сверяли направление, и получалось, что в той стороне действительно Москва, и видим мы церковные купола белокаменной столицы.

В Кличеве красотой выделялось здание горисполкома, возведённое из двух разобранных церквей. По рассказам стариков, оба храма были редкостной красоты - как внутри, так и снаружи. Кличевскую церковь помню и сейчас, хотя в мои подростковые годы службу в ней не проводили - священника в начале тридцатых арестовали и отправили в ГУЛАГ на перевоспитание.

Сбылось предсказание Господа: «И вышед, Иисус шёл от храма. И приступили ученики Его, чтобы показать Ему здания храма. Иисус же спросил: видите ли всё это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; всё будет разрушено... Тогда будут предавать вас на мучения и убивать; и будете вы ненавидимы всеми народами за имя Моё».

Двухэтажное здание горисполкома выкрашено было в голубой цвет. Перед фасадом на высоком постаменте стоял в полный рост памятник Сталину. Когда немцы заняли Кличев, они в первый же день согнали сюда народ, перед местными жителями выступил немецкий офицер, говорил он по-русски. Как я понял, их колонна была обстреляна партизанами, и офицер выказал недовольство тем, что русские воюют не по правилам. Он уверял кличевцев, что Германия пришла в Россию, чтобы помочь советским народам избавиться от коммунистов и дать свободу. Мол, и белорусы не должны бояться немцев, а наоборот - помогать: «Мы должны действовать совместно и тогда война с большевицкой столицей будет быстрой. После взятия Москвы немецкие войска покинут Россию. Два государства - Германия и Россия - будут жить в мире и дружбе. Победа над коммунистами близка, немецкие войска взяли Смоленск и подходят к Москве...»

А в это время немецкий солдат прикладом винтовки разбивал гипс на сапогах памятника Сталину. Достигнув арматуры, остановился, бросил дело. Так вождь и остался стоять с «раненой» ногой на пьедестале.

А я вспомнил, как чуть больше месяца назад на этой же площади, прервав совещание по подготовке уборки урожая, митинг проводил первый секретарь райкома партии Яков Заяц. Он и сообщил людям о начале войны, о том, что немцы перешли советскую границу. Затем Яков Иванович огласил решение райкома о создании в районе штаба обороны и истребительных отрядов по борьбе с вражескими парашютистами, диверсантами и шпионами.